– Как ты туда попал?
– Мне Света показала место, где лежал ключ. В одной из башенок кладбищенской ограды. Он был завернут в кусок кожи и заложен кирпичами. Без подсказки не найти бы.
– А сама она как туда попадает?
– Сквозь стену. Ей-то как раз ключа не надо.
– Подруга у тебя, однако! Копперфильд!
– Ты смеешься, а я к ее фокусам знаешь как долго привыкал? Она как выкинет что-нибудь этакое – хоть стой, хоть падай. Я бы посмотрел на тебя, если бы она с тобой проделала один из своих трюков. Ты, например, по воде ходил пешком? А я ходил. Не на лодке, а так, запросто, как по суше. Она как-то поманила меня рукой и говорит: «Гряди по мне», ну, то есть «Иди за мной». А я не сразу решился, но потом, видя, как у нее это ловко выходит, пошел по воде. Все на нее смотрел – она красивая очень. А потом как-то осознал под собою глубину, когда на фарватер вышли, у меня аж дыхание перехватило. Я остановился, гляжу под ноги, и только на волнах покачивает. Жуть! Ну и сказал я что-то грубое, от удивления. Не помню что. Тут же подо мной словно люк открылся, ухнул я в воду со всей дури. Хорошо еще, что недалеко ушли. Доплыл кое-как. А ее и след простыл.
– Так она и по воде ходит?
– Легко! Я ж тебе говорю. Она может все. Она и деда обещала исцелить. Сказала, что болезнь эта нам всем в назидание. Как только я побываю в том храме и исполню одну ее просьбу, так дедушка и встанет. Раз у меня не получается по воде ходить, то договорились, что я приплыву на лодке. – Санька замолчал, словно видя сон наяву, несколько мгновений молча глядел перед собой. – Ну, так вот, на чем я остановился? Да, приплыл я на остров, где мы уговорились встретиться. А она меня уже ждет. Проплыли до места, где был спрятан ключ. Я его откопал. Честно говоря, это было нелегко. Кто-то его сюда спрятал лет восемьдесят назад. Там даже куст успел вырасти, поверх кирпичей.
Санька рассказывал и невольно вспоминал во всех подробностях происшедшее с ним событие.
Он вышел из лодки возле железной двери. Перед входом в храм лежал огромный плоский валун, неглубоко скрытый в воде. Встав на него, Саша разглядел расположенные ромбиками проклепанные листы железа на вратницах. Почерневшие от времени, они на границе воды были изъедены ржавчиной. В середине дверей зияла огромная замочная скважина, забитая древесным мусором. Он расчистил ее сухим сучком и примерил туда ключ. После нескольких попыток бородка ключа легла в замочную скважину как надобно, и что-то внутри шевельнулось. Саша попробовал провернуть ключ, но не тут-то было. Заржавевшее железо не хотело поддаваться. Он мучился долго, до боли в руках, пока не догадался взять палку. Продев крепкую ветку в ухо ключа, он, действуя ею как рычагом, нажимал на ключ, пока тот со скрежетом не провернулся. Потом еще раз и еще. Наконец раздался глухой лязг и створки разжались. Однако поддались не сразу. Саша осторожно с усилием потянул двери за ключ на себя, и они тяжело, со скрипом открылись. Обрушился в воду под ноги слой ржавчины. Невероятным усилием Саша растворил двери на ту ширину, в какую мог протиснуться. За железной дверью оказалась еще одна – деревянная, черная и скользкая, со следами былой краски. Если железная дверь открывалась наружу, то деревянную нужно было толкать внутрь. Первый же толчок обнаружил такую ветхость внутренней двери, что заходил ходуном весь полукруглый косяк. Саша ковырнул пальцем дверное полотно. Оно совсем иструхло и легко крошилось, напоенное влагой. Так, кусок за куском, он проковырял в довольно-таки толстой двери глазок и заглянул внутрь. Через отверстие в трухлявой доске он увидел… глаз. Это на него с той стороны смотрела Света! Еще секунду назад она была рядом, и вот она внутри. Он спросил: «Есть еще где-то вход?» Она отрицательно покачала головой и поманила его рукой. Как ни старался он разглядеть, что там внутри, она закрывала дырку ладошкой и уговаривала: «Отверзи ми двери». Сашке ничего больше не оставалось, как опять вооружиться палкой и проделать большее отверстие, а затем он обрушил солидный кусок и просунул голову. То, что он увидел, завораживало!
Сквозь барабан под куполом внутрь проникал мощный луч света. Окна же были закрыты ставнями и выделялись на фоне стен темными пятнами. От светового столпа посреди храма подсвечивалось убранство церкви, переливающееся золотом и серебром в многочисленных подсвечниках, лампадах, иконных окладах и бароккальной резьбе иконостаса. Сквозь проделанный проем веяло могильной сыростью и холодом. По расписанным стенам поднималась чернота плесени. В дверной проем, который некогда соединял летний храм с зимним, словно выдавилась масса кирпича, досок, стекла – следствие обрушения теплой части, – она плотно баррикадировала храм с запада и вносила в общую нетронутость интерьера незначительный элемент хаоса. В целом же для человека, который не был дотоле ни в одной церкви (такого, каким и был Саша), зрелище, представшее его взору, было подобно Небу, сошедшему на землю. Он приблизительно так представлял рай. Он не обращал внимания на запущенность и неприглядность. В сравнении с тем, что он ожидал увидеть, это был просто заколдованный сказочный дворец. Ему казалось – стоит произнести необходимые заклинания, и все следы тления, как некая пелена, сойдут с дивной, величественной картины.
Расширив лаз, он осторожно проник внутрь. Под ногами была вода. Он делал робкие шаги по покрытому слоем воды полу церкви. Плеск шагов отражался в гулких сводах. Медленно, палкой проверяя перед собой путь, он добрался до сухого пола. Это была солея, узкая полоска пред иконостасом, отгороженная бронзовой решеткой. С нее Саша оглядел храм.
Подле икон стояли массивные подсвечники, некоторые даже с огарками свечей. Висели и лампады; правда, масло в них уже высохло, собрав в дивных стеклянных стаканах коллекцию всевозможных насекомых. Огромные иконы сквозь глянец стекла смотрели на него неподвижным взглядом, а он видел свои бесчисленные отражения в серебряных складках риз. Пройдясь вдоль всего иконостаса, он подошел к двери, на которой был изображен архидиакон Стефан, и толкнул ее. Дверь послушно отворилась… но образ святого первомученика словно повис в воздухе, отделившись от поверхности двери. Было похоже, будто он был написан на стекле и теперь невидимая преграда обнаружилась. Сашины пальцы уперлись в эту преграду. Ему стало страшно.
– Мне туда нельзя?!
Он оглянулся на Свету. Та стояла посреди церкви в столпе света, и белизна ее платья была ослепительной. Выражение ее лица было исполнено торжественной величественности. Она показала ему: «Входить не стоит!» – и запела свое: «Видехом свет истины». Голос ее, и без того прекрасный, многократно усиливался резонансом церковного купола; казалось, будто пела она не одна, а целый хор подхватывал ее песнопение. Саша поймал себя на том, что неслышно и сам он, подпевая ей, шевелит губами. На этот раз пение это выходило у нее каким-то жалобным. Она явно трепетала от переполнявших ее чувств, да так, что по лицу ее текли слезы.
– Отчего ты плачешь? – спросил ее Саша, когда пение стихло.
– Чадо Александре! – со слезами проговорила она своим певучим голосом. – Призови пресвитера церковнаго семо!
Саша смотрел в немигающие глаза отца. Он очень хотел ему донести все так, как оно было, но сам же понимал, насколько невероятно все то, что он видел и слышал.
– Папа! Потом стало твориться вообще Бог знает что. Из-за дверей послышались голоса. Разные: мужские, женские, детские, все они наперебой просили: «Позови священника! Пусть отслужит службу! Скорее, позови сюда священника!»
– Вы там были не одни? Или тебе показалось?
– Хуже!! Это были мертвецы!!!
– Что за чушь?
– Я посмотрел в проем двери. Ничего не увидел и вышел на эти голоса. Потом только заметил, как из воды встают люди, из-под крестов могильных. Не скелеты, не уроды. Бледные только как полотно. И первое, что говорят: «Позови священника!» Они все от своих могил медленно шли ко мне. Я видел их метрах в пяти от себя. Ты не представляешь, что это был за ужас. Мокрые и грязные, они открывали черные рты и говорили все одно и то же: «Позови священника отслужить службу!» Света, видя, что я испугался, увела меня оттуда. Я словно одеревенел, меня всего трясло. Не помню, как я прыгнул в лодку и стал судорожно грести. Света отдала мне ключ, попрощалась и пошла обратно. Я отплыл от острова и упал как побитый. Так я не пугался никогда в жизни.
Александр терялся в догадках, слушая взволнованный рассказ сына, и не мог ничего понять. Чем больше тот говорил, тем непонятней становилось: «То ли он в секту попал какую, то ли таблеток каких-нибудь галлюциногенных наглотался». Одно только он понимал твердо: сын ему доверяет. Это доверие нельзя было не оправдать. «В конце концов, почему бы и правда не сплавать туда? Хуже от этого не будет».
– Хорошо. Будь по-твоему. Поедем в церковь, поговорим с батюшкой.
Гледенская церковь Богоявления была единственным действующим из более чем двадцати городских храмов. Все они, некогда служившие красой и славою уездного города, теперь были приспособлены под различные нужды. В одной располагался магазин, в другой – пожарка, третью занимал автобусный парк, четвертую – винзавод и так далее. Три церкви с куполами и крестами служили музеями; будучи пустыми внутри, они внешне являли собой образцы неподражаемой северной храмовой архитектуры – две каменные, а одна деревянная. Сам Краеведческий музей Гледенска также располагался в церкви Петра и Павла, но уже обезглавленной. На фоне всего этого действующая церковь чем-то особенным не выделялась. Городской архитектор строго следил, чтобы возле храма, как памятника истории и архитектуры, не строилось ничего лишнего, а потому все церковные строения: сторожка, лавка, мастерские, гараж и прочее – стояли глубоко во дворе, как бы и вовсе не относящиеся к храму, построенному еще при царе Иоанне Грозном.
Несмотря на древность строения, иконы в храме в основном были новописанные. Старые образа растащили в двадцатые годы; после закрытия чудом уцелели росписи на стенах – их просто поленились сбить или замазат