– Слушай, вот чего, мы с Фаиной завтра должны ехать в епархию, так что я тебя попрошу, послужи завтра литургию вместо меня, а то я зашиваюсь – спасу нет. Сегодня с пяти я вечерню отправлю, а завтра, прямо утром в семь, тронемся благословясь. Ты уж не подведи, завтра человек десять – пятнадцать причастников будет. Батюшка-а. Ты у нас здоров? Что-то вид у тебя какой-то отстраненный. Ты слышишь, чего говорю-то?
– А-а! Да, конечно, я буду. Простите… Это, наверно, из-за дождя. Вы видели, что на улице делается? Гроза…
– Смотри-ко ты, точно! – Отец Сергий привстал из-за стола и, потянувшись, взглянул в окно. – А я-то думаю, что это свет мигает?
– Сейчас-то треб нету? А то я видел, там какие-то люди в храме стоят.
– Нет, отченька, иди отдыхай. Это ко мне тут приходили предприниматель Фомин да сын его. Приспичило им службу отслужить в одной разваленной церкви.
– Где же это, батюшка? – вскинула голову бухгалтерша.
– Да в Покрове, что на воде стоит, возле деревни Родино.
– Ой, гляди-ко чего удумали! – Фаина сняла очки и покачала головой. – Надо же, куда их леший ра-зи́л, прости Господи! И чего хотят?
– Хотят, чтобы я туда с ними поехал. Мальчишка его туда лазил, говорит, что там иконы есть, ну и чуть ли там не все целехонько. Надо ж, чего только не напридумывают. Будто не бывал я возле той церкви. Руины и руины, подплыть страшно, а не то что там служить. Ты не знаешь эту церковь, а, отче?
– Нет, я тут еще мало чего знаю, – поднялся отец Василий. – Ну, если во мне нет необходимости, то позвольте откланяться. До свидания. Завтра буду в семь. Непременно.
Отец Василий, аккуратно притворив за собою дверь, вышел в храм. Гулкие своды эхом повторяли раскаты грома. Гроза была в разгаре, и даже сквозь толстые стены и многослойные рамы был слышен нешуточный разгул стихии. В такие минуты как-то невольно становится тревожно на душе. Батюшка неторопливо направился к левому приделу, где, как ему показалось, он видел живой взгляд с иконы. Он шел, чтобы убедиться в том, что этот мельком брошенный, даже неосознанный вначале взгляд, произведший в его душе некое замешательство, – всего лишь игра света или случайный блик. Однако где-то в потаенном уголке его существа трепетало ожидание чуда. Не то ожидание, что сродни призыванию, а то, что сродни страху. На подходе к большому застекленному киоту он даже зажмурил глаза, чтобы открыть их только возле старинного образа в массивной золоченой раме в темном закутке и увидеть, что на иконе все в порядке. Так, с закрытыми глазами, он прошел несколько шагов и, замедлив ход, остановился. И открыл глаза.
О ужас! Прямо перед ним из полумрака светился взгляд чьих-то глаз. Не мигая, глаза смотрели на него с выражением гнева. Батюшка резко вдохнул и не смог выдохнуть. А изображение на иконе дрогнуло и зашевелилось. От этого едва уловимого движения у него похолодело в груди, и он отчетливо услышал учащенное биение своего сердца. Лишь спустя несколько тягостных мгновений отец Василий различил в темноте стоящего меж ним и иконой человека. Этот человек стоял недвижно, против обыкновения не лицом к иконе, а спиной к ней, отчего во мраке совершенно сливался с изображением. Только глаза, вернее, белки широко распахнутых глаз выдавали его присутствие. Батюшка опешил:
– Кто здесь?
– Вы священник? – сурово вопрошал из темноты незнакомый голос.
– Да, я священник. А вы тут меня ждете?
– ВАС ПРИЗЫВАЕТ БОГ! – словно печатая слова, по буквам, громко и четко произнес голос. И в этот момент сверкнула молния. Ее сияние на мгновение ослепило. Затем яркая вспышка холодного света выхватила из темноты фигуру рослого мальчика. Плотно сжатый рот, насупленная бровь, слезы, размазанные по щекам, и большой ключ, зажатый в кулаке, – вот все, что успел отметить отец Василий во внешности обратившегося к нему человека, пока молния сверкала сквозь закапанные окна. – ВАС БЛАГОСЛОВЛЯЕТ БОГ И ГОСПОДЬ НАШ ИИСУС ХРИСТОС!
Последние слова утонули в страшном грохоте. Будто разрыв бомбы, ударил раскат грома. Все существо отца Василия содрогнулось. Одновременно где-то в алтаре хлопнула форточка, и раздался характерный звук бьющегося стекла. Лампады у икон, словно маятники часов, стали раскачиваться из стороны в сторону, то замирая, то разгораясь. По всей видимости, молния ударила где-то рядом. Погасла лампочка над свечным ящиком. Теперь лишь свет редких свечей, отражавшийся в стеклах киотов, разгонял всепоглощающую тьму. Скрипнула дверь канцелярии, и послышался голос настоятеля:
– Во как шарахнуло! Отец Василий, ты еще здесь? Ты видал?! Аж земля ходуном! Вот это гроза! Как бы беды не наделало, отведи Господи! Вот говорил нам архиерей, давно говорил: «Установи, отец Сергий, громоотвод на церкви», а мы так до сиё поры и не собрались. Видно, нам пока не грянет – мы и не перекрестимся. Ох, прости Ты нас, Господи! Пронеси, Господи!
А отец Василий почувствовал слабость в ногах и от этого невольно опустился на колени. Колени его сильно ударили об пол, но он не почувствовал боли. Завороженный увиденным и услышанным, он в смятении перекрестился и склонился в земном поклоне.
Отец Василий вернулся домой только к вечеру. Тихо, стараясь не шуметь, он разделся, прошел в комнату, сел за стол. Матушка Ирина хлопотала на кухне, дети шумно играли в своей комнате. Он не мог сразу вернуться в дом. Буря захлестнувших его чувств была сродни сегодняшней грозе. Из храма он сначала спустился к Гледенскому озеру. Ровная гладь жемчужного цвета, покрытая легкой рябью, разливалась до самого горизонта. И там, на границе воды и неба, улетали вдаль фиолетовые грозовые облака. Озерные воды дышали свежестью. Всегда, когда душа его приходила в волнение, батюшка находил успокоение в созерцании этого спокойного величия бескрайнего озера. В его сознании проплывали миллионы лет, которые протекли возле этих песчаных берегов. Века меняли ландшафт, история меняла поколения людей, они рождались, жили и умирали, молились, влюблялись, страдали и ликовали, воевали и строили города, все вокруг менялось. Давно ли по воде этой под парусами шли славянские струги и варяжские ладьи, а сейчас на горизонте виднеются белоснежные четырехпалубные круизные лайнеры. Время, как прибой, мерно отсчитывает свои промежутки, а озеро это в своих песчаных берегах так и остается некой константой, тем, что остается неизменным и пребудет таким, как сейчас, всегда и во веки веков. Так он сидел в глубоком раздумье минут десять, опершись локтями о столешницу, пока его не заметили.
– О! Ты уже дома? – появилась матушка в дверном проеме кухни, деловито вытирая руки о фартук. – Когда ты успел проскочить? Я ведь у окна была, все поглядывала. Кушать хочешь? Сейчас, у меня уже еда на подходе. Минут через пять садимся за стол.
– Слушай, Ира! – начал было батюшка.
– Погоди минутку, сейчас газ убавлю, а то подгорит все. – Матушка скрылась на кухне, а из кухни помимо аппетитных запахов стал разноситься звук шквар-чащей на сковороде пищи, усиливающийся, когда с нее снимали крышку. Матушка сбежала к плите, чтобы за процессом перемешивания еды немного успокоиться. Как не любила она это его «слушай, Ира», сказанное со специфической тревожной интонацией! Ничего хорошего это не предвещало и было верным знаком грядущих неприятностей. Когда она поняла, что готова к встрече с этими неприятностями, она вернулась к батюшке и сразу села напротив него.
– Ну что? Какие новости? – осторожно спросила она.
– Свершилось, матушка! – как-то торжественно ответил отец Василий.
– Что опять? Нас переводят?
– Нет. Сегодня свершилось пророчество старца! Ко мне подошел сияющий отрок и благословил меня именем Господним!
– Погоди. Ты сейчас серьезно говоришь? Ты ведь не можешь так шутить. Правда?
– Какие шутки, Ира? Серьезней не бывает!
– Объясни толком. Кто это был? И где? В Ферапонтове?
– Нет, представляешь, у нас в Гледенске, в нашем храме, пару часов назад. Я поставил машину и зашел в церковь узнать насчет служб. А там мальчишка ко мне подошел, зовут Саша Фомин, живет он в Старом Селе, отец у него предприниматель, благодетель нашего храма…
– И что он тебе сказал?
– Главное не что сказал, а как сказал!.. Он мне явился, как ангел божий, весь сияющий светом, и голос его как раскаты грома…
– Так это гроза была.
– Да, я понимаю, но это не объяснить. Было в нем что-то, пред чем захотелось преклониться, – особая духоносность, что ли. Как у древних пророков Ветхого Завета, такое же бесстрашие и ревность «по Бозе». В общем, я понял, это – то, ради чего я сюда попал. Господь устами этого отрока говорил сегодня со мной и открыл мне Божие о мне промышление.
– Что же он тебе открыл? Говори же, не томи!
– Этот мальчик позвал меня совершить службу в одном храме. Похоже, это тот самый храм, в котором служил покойный отец Георгий. (Царство ему Небесное.) Он, мне говорили, рухнул и стоит грудой развалин в воде посреди Волго-Балта, а мальчик Саша говорит, что там и храм цел, и в храме все сохранилось нетронутым – и иконы, и убранство. А еще там, на этом острове, живет какая-то девочка. Он зовет ее Света. Она – что-то вроде хранительницы этого места. Она и послала его за священником.
– И что? Ты собираешься туда ехать? Как ты себе это представляешь? Что это будет за служба? Это, наверно, небезопасно? Если церковь до сих пор не рухнула, кто может ручаться, что она не обрушится, пока ты будешь служить?
– Я понимаю все твои опасения. Но я не мог ему отказать. Это же не просто треба, это – миссия. Это то, что меня просил сделать старец. Я сложил в голове все обстоятельства, и смотри, как все складывается логично. Отец Георгий служил в этом храме, но не смог сюда вернуться. Храм чудным образом уцелел, он, не зная этого, благословляет меня ехать в Россию. Архиерей назначает меня в Гледенск – ближе некуда. А теперь еще и этот мальчик, и его отец, и эта девица на острове. Они обещали меня доставить туда на лодке и максимально обезопасить мое там пребывание.