– У вас что, не было церкви?
– Не было. Город ведь строился вместе с плотиной в «совковые» времена, там это было не предусмотрено.
– А поп есть?
– Не поп, а батюшка! Есть один, беженец из Узбекистана.
– Узбек, что ли?
– Нет – русский. Художник бывший. Кстати, классно рисует, тебе скажу. У меня дома две картины его есть.
– Понятно. С него причитается за твою благотворительность. А что рисует?
– Вот это и рисует. Гляди, какой вид! Ну, прям открытка. И это ж надо, у каких-то уродов руки почесались тут все разбомбить.
– Да тут, скорее всего, само все рухнуло – в воде стоит.
– Венеция вон вся на воде стоит, сколько веков – ничего, не падает…
Иностранец и экскурсовод (перевод с французского):
– Скажите, это тоже храм?
– Да, мсье. Заброшенный.
– Как много тут церквей. И что, в них пусто?
– В нашей стране еще десять – пятнадцать лет назад религия была запрещена. Неудивительно, что церкви теперь не работают.
– Пока я путешествовал по России, мне показали немало монастырей и церквей. И вот что меня поражает – в них пусто. Музей есть, а жизни нет. Впечатление как от вымершего города. Здесь когда-то протекала жизнь. Где люди?
– Мсье, вы имеете в виду монахов?
– Да, то есть для кого все это построено. Где они?
– Монахов нет, вы правы. У нас сейчас другая жизнь. Это все в прошлом. Но кое-где все ж монашество возрождается.
– Получается, у вас все в прошлом. Но если сегодняшняя жизнь России протекает не в монастырях, то почему вы показываете только храмы?
– Это позволяет вам понять нашу душу.
– И это ваша русская душа – этот затопленный и заросший храм? Удручающее впечатление…
– А что бы вы хотели видеть?
– У нас много говорят о возрождении России, вот и хотелось бы увидеть реальную жизнь русских. Мне понравился интересный такой мотоцикл с люлькой. Он мне напомнил войну. И еще газон косили ручной косой, как у нас в средние века. Запомнилась булыжная мостовая из дикого камня. Много домов из дерева…
Священник с группой паломников:
– Отче, простите, вы видите храм на острове? Это что такое?
– Это храм Покрова Пресвятой Богородицы, построен в конце восемнадцатого века, закрыт и разрушен в тридцатые годы двадцатого. В церкви было еще два придела: один – в честь Казанской иконы, а другой – в честь Ильи Пророка.
– Вы так хорошо знаете. Вы там бывали?
– Нет, туда не пробраться. Все в воде и поросло диким лесом. Кроме того, это небезопасно. Храм простоял в воде чуть ли не сто лет, и не сегодня-завтра он рухнет.
– Жалко как! Такой красивый…
– Жалко, конечно, но что поделать… мы ему ничем помочь не можем.
– Прямо-таки и ничем. Я тут участвовал в одной такой реставрации, лет пять назад. Вырубили деревья, навозили земли, укрепили фундамент бетоном.
– А дальше?
– А чего дальше, батюшка? Заходи и служи!
– Сколько будет потрачено сил и средств, а для кого в этом храме служить? Народа-то вокруг нет.
– Как для кого? Ну вы даете… Для Бога!
– Бог не в рукотвореннных храмах живет. Церковь не может строиться в пустынных, безлюдных местах.
За ней надо ухаживать, ремонты делать, не одноразово, а постоянно. Должна быть община. Должны быть священник и староста. Для того чтобы его восстанавливать, он должен быть чей-то. А он лишь островок на реке – часть пейзажа.
– И что? Пусть погибает?
– Поверьте, я разделяю ваше беспокойство, но гораздо более древние и уникальные церкви разрушаются, десятилетиями ожидая реставрации, а этот храм не представляет особой архитектурной и исторической ценности. Он такой, каких сотни и тысячи вы еще увидите за эту поездку.
– Батюшка, а у него есть какая-то история?
– Есть одно связанное с этим храмом поверье, за достоверность которого я не могу ручаться. Но слышать это приходилось от многих. Поговаривают, что иногда люди видят свет в его окнах и слышат пение, словно в нем совершается богослужение.
– Там кто-то служит?
– В том-то и дело, что это невозможно. Храм обрушен, все входы в него засыпаны, и внутри него вода.
– Чудо Божие!!! Ну надо же! А давайте пропоем тропарь Покрову. Девчата, кто помнит? Батюшка, благословите… Подпевайте! Ну что же вы? Э-эх, непутевые. Давайте хоть акафистный припев: «Радуйся Радосте на-а-аша! Покрый нас от всякого зла честны-ым Твои-им омофо-о-рооом…»
– Слышите? Кто-то поет, – негромко произнес отец Василий. – Похоже на богослужебное песнопение.
– Это – Света! – обрадованно чуть не вскрикнул Санька. – ОНА уже здесь!
Батюшка прильнул к двери и отчетливо услышал высокий голос. С трудом верилось в реальность происходящего, но это было поистине ангельское пение.
– Как она там, взаперти? Или у нее свой лаз туда есть? – обернулся отец Василий к Саше, извлекая из сумки ключ.
– А для нее нет преград. Она еще и по воде ходить может!
– Чудеса, да и только!
– Батюшка Василий, – Наташа взяла из его рук сумку. – Вы не обращайте на него внимания, они все в его возрасте фантазеры. Кто летает, кто по воде ходит, кто машину времени изобрел.
– Мам, я ничего не придумал. Ты сейчас все увидишь сама. Батюшка, ну же, открывайте скорей.
Отец Василий послушно вставил ключ в замочную скважину и сначала аккуратно, а потом что было мочи провернул его в замке. Но вместо того чтобы открыться, дверь заскрежетала, и замок вместе с частью полотна двери оторвался и остался в руках священника. Дверь осыпала ржавчиной и накренилась. Видя, что она падает, Александр подскочил к батюшке и решительным жестом отстранил его от входа. От такого толчка отец Василий едва удержался на ногах, а замок, повисший на ключе, с куском двери невольно откинул в сторону. Железо с громким всплеском скрылось в темной воде. Остальные разбежались, а Александр, перехватив падающую дверную створу, направил ее в сторону. С лязгом и грохотом дверца ударилась о стену и повисла на одной нижней петле.
– Так, батюшка, – отряхивая руки, сказал Александр, – вы сюда молиться приехали, а не жизнью рисковать, так что теперь я вперед иду. И еще: как хотите, а каски все же придется надеть. Наташа, возьми в сумке шлемы.
В одной из сумок топорщились каски. Наталья извлекла оранжевые шлемы с подшлемниками, в каких обычно работают вальщики леса. Все послушно надели, даже батюшка, в полной мере осознавший опасность предприятия. Александр достал топор и в два счета вырубил из ближайшей деревины двухметровый посох. Затем аккуратно отвел в сторону вторую створу двери, за которой показалась вторая двухстворчатая деревянная дверь. За многие годы она почернела от сырости. В открывшейся створке зиял бесформенный проем.
– Это я проделал, когда там был, – пояснил Саша. – Дверь вся трухлявая, пальцем можно проковырять.
Александр осторожно расширил отверстие в двери до проема, в который свободно мог пройти сам. Дерево и впрямь податливо выкрашивалось как хлебный мякиш. В образовавшееся окно открывался вид на золото церковного убранства. На небольшом расстоянии, присев, отец Василий старался разглядеть внутреннее помещение. Наталья опасливо поглядывала на кирпичный карниз над головой мужа. Саша не дышал в предвкушении долгожданной встречи. Пение замерло уже в момент падения первой дверцы, и теперь Санька не знал, может, они спугнули ЕЕ.
Фомин, оглянувшись на остальных, дал знак, чтобы они стояли на местах. Сам же заглянул внутрь, попробовал опору внутри посохом и, перекинув ногу, исчез в проеме. Было слышно, как в сводах храма отражались тихие всплески от его сапог. Батюшка не упускал его из виду сквозь проход. Александр, проверяя перед собой путь, пускал круги по воде своим посохом и шел ровно. Дойдя до середины храма, он запрокинул голову вверх, поддерживая каску.
– Э-ге-гей! – крикнул он и прислушался.
Потом он оглянулся и уже смелее повернул обратно к выходу, и вскоре в проеме показалось его восхищенное лицо. Минуту он ничего не мог сказать, только разводил руками, потом с трудом выдавил:
– Это ЧТО-ТО!!!! Пошлите! Вы должны ЭТО увидеть!!
Сначала батюшка, а за ним Наталья и Саша, робея, шагнули в проем.
– Смело шагайте. – Голос Александра эхом отражался от высоких стен. – Полы под водой, видно, были все время и от этого только задубились. Здесь везде достаточно прочно, и воды по щиколотку только.
Величие увиденного не могло вместить сердце отца Василия. Он мог ожидать чего угодно, но только не такой красоты. Здесь словно остановилось время. Мало что здесь подверглось разрушению и выглядело скорее не испорченным, а обветшавшим и совсем не задевало глаз. Зато великолепие резного золоченого иконостаса, небесная голубизна росписей свода и изысканность дорогих подсвечников и лампад просто завораживали. Непривычно было лишь то, что пол весь глянцевал пленкой воды и в нем, как в огромном зеркале, отражалась глубина свода. Это производило ошеломляющее впечатление бесконечности пространства, уходящего как бесконечно вверх, так и бесконечно вниз. Свет, льющийся из-под купола, лишь усиливал этот эффект.
– Вам не кажется, что мы с вами стоим на рубеже времени и пространства? – тихо произнес отец Василий. – Мы с вами не только в церковь зашли, мы шагнули в вечность, над которой не властно мимотекущее время. То, что на церковном языке звучит как «во веки веков», это не просто «очень долго», это выражение вот такого состояния – надвременности свершающихся событий.
– Одного понять не могу: почему до сих пор сюда никто не добрался? – изумленно прошептала Наталья.
– Потому и не добрался, что Господь устроил так, что здесь время текло иначе, чем вовне. Оно здесь по какой-то неведомой нам причине замерло.
– Получается, нас только Бог ждал, чтобы опять здесь затикали часы? – обернулся к батюшке Александр. – Кстати, отец Василий, зря вы каску сняли, все же надо поостеречься!
– Боже, какая красота! Как же жалко, что все это в любой момент может пропасть! – чуть не плача, покачала головой Наташа.