Авторитет молодого Петровского быстро рос среди его товарищей. К нему прислушивались. Как-то в очередной раз заспорили на животрепещущую тему: где они нужнее — в учебной аудитории или на фронте.
— Вот сметем белую сволочь, тогда и за парты засядем! — запальчиво сказал уже знаменитый к тому времени Чапаев.
— Чем быстрее выучимся, тем быстрее сметем,— спокойно и убежденно уточнил Петровский.
Но не послушал на этот раз Василий Иванович молодого товарища, и вскоре Чапаева уже встречали в родной дивизии.
То был очень трудный для молодой Советской Республика год. Гражданская война требовала огромного напряжения сил на всех фронтах, на которых сражались защитники Октября с армиями Антанты.
Войска Колчака, начав наступление с Урала в марте 1919 года, через месяц были уже на подступах к Волге. На Восточном фронте снова создалось грозное положение «Мы просим… мобилизовать все силы на помощь Восточному фронту… там решается судьба революции»,— писал В. И. Ленин 10 апреля от имени Центрального Комитета партии, обращаясь к питерским рабочим.
Но не успели бойцы Красной Армии порадоваться победе над Колчаком, как на юге страны поднял голову генерал Деникин. 25 мая деникинские войска прорвали позиции революционной 9-й армии. В течение июня пали Донбасс, Крым, часть Украины, Царицын…
Обстановка на Южном фронте резко осложнилась. ЦК ВКП(б) и Реввоенсовет Республики приняли чрезвычайные меры по исправлению создавшегося положения.
В первую очередь решено было укрепить фронт испытанными командирами и комиссарами.
В этой обстановке руководство Академии Генштаба приняло решение прервать учебу 78 человек, 59 из которых отправились на Южный фронт. Предполагалось, что после окончания военных действий слушатели возвратятся в академию.
Полная сил «академическая» молодежь отправилась на фронты, чтобы на деле проверить полученные в академии знания.
Однако не сразу и не везде это удавалось. В своем кратком отчете, отправленном в академию, Леонид Петровский писал так:
«Доехал хорошо, лишь долго мотался, ища штаб дивизии. В штабе фронта встретили плохо, с работниками политотдела не говорил. Специалисты смотрели на нас как на «конкурентов». В армии встретили сносно, объясняется отсутствием работников. В дивизии — плохо, заранее заявляя, что мы ничего не знаем… Сначала не знали, куда меня притулить, пока не назначили начштабригом, потом недели через две перевели на должность помначштабдива по оперативной. Некоторые даже питали уважение к академии за то, что она смогла в столь короткий срок столько дать человеку. Последняя должность помначштабдива кавалерийской и комбрига кавалерийской.
...Солдаты разуты, раздеты, фуражек нет, питаются тем, что покупают на месте. Вооружение плохое, винтовки грязные, к пулеметам запасных частей нет. Правда, патронов и снарядов достаточно. Случаев измены не замечал. Я участвовал в отступлении от Царицына и Камышина и в переходе в наступление 10-й армии.
В этот момент, ввиду отсутствия командира бригады, мне пришлось временно командовать бригадой…»
На Южном фронте Петровский убедился в том, что войска все больше обретали организованность и сплоченность. И хотя в 6-й кавалерийской дивизии не все было благополучно, не хватало командиров, плохо было со снабжением,— тем не менее боевой дух дивизии, почти сплошь состоявшей из добровольцев, не мог вызвать нареканий: в каждый бой кавалеристы 6-й шли как в последний.
В июне дивизия действовала на левом фланге 10-й армии. «Нейтральная» степь между красными и белыми была сплошь изрезана балками. Вот по этим-то балкам поутру 10 июня подкрались около двух тысяч белогвардейцев и, предвкушая скорую победу, бросились в прорыв, пытаясь разрезать армию. Дикие крики белого воинства вперебежку с выстрелами и ржаньем коней разнеслись над степью. Но на их пути встала 6-я кавалерийская. Сабельный звон заглушил ржанье коней и стоны раненых. Не ожидавшие такой встречи белоказаки обратились в бегство. На выжженной солнцем траве остались лежать около трех сотен казаков, десятки офицеров и даже один генерал…
К концу июня возникла реальная угроза окружения Царицына и армии. На участок, где сосредоточились главные силы белых, были переброшены 4-я и 6-я кавалерийские дивизии. В последней Петровский занимал теперь должность помощника начальника штаба.
Дивизию срочно погрузили на баржи и переправили в район села Дубовки — севернее Царицына, куда прорвалась группировка белых. Но противник успел захватить деревню, тем самым перекрыв дивизии путь. Аэропланы белых кружили над Волгой, наблюдая за движением дивизии, и бомбили баржи. Бомбы рвались вокруг, вздымая воду.
С большим трудом, потеряв немало людей, дивизия высадилась на берег. И тут 6-я кавалерийская вновь показала себя: дружной атакой красноармейцы отбросили врага на запад и разорвали кольцо окружения. Объединившись с 4-й кавалерийской дивизией под командованием С. М. Буденного, 6-я кавалерийская разгромила белых в районе станции Лозное.
…Пройдет десять — пятнадцать лет, и не окажется для дочери Леонида Григорьевича Петровского Ольги более чудесных минут, чем те, когда отец в редкие часы отдыха будет рассказывать ей о незабываемых днях 19-го года. Словно ожив, встанут перед ней героические картины — лихие кавалерийские атаки, звон клинков, трепещущие на ветру боевые знамена… Как когда-то ее отец и дядя слушали Григория Ивановича, так и она, прильнув к отцу, затаив дыхание, будет сопереживать рассказам о незабываемых днях, полных отваги и самоотверженности…
22 сентября войска Буденного получили приказ двинуться в район города Калач Воронежской области — против корпуса генерала Мамонтова, прорвавшего фронт.
Утром 24 сентября 6-я кавалерийская дивизия под деревней Ширяево, южнее Калача, вступила в бой с казаками. Петровский, заменявший командира 2-й бригады, поднял бригаду в атаку и помчался впереди. Сноп огня, разорвавшийся под самой мордой коня, на мгновение ослепил его, и одновременно он почувствовал резкую боль в икре левой ноги. Еще не успев понять, что случилось, он выбросил ноги из стремян опрокидывавшегося через голову коня и, скользнув по гриве, вылетел из седла вперед. Вот где пригодились уроки московского манежа! Конь дважды перевернулся рядом с ним и захрипел в траве. Петровский попытался подняться, но, охнув от невыносимой боли, осел на землю. Подбежал фельдшер, разрезал голенище сапога, перетянул ногу жгутом выше раны, перевязал.
— Потерпи, командир.
Подбежавшие бойцы положили Петровского на носилки н отнесли в медицинский пункт, расположившийся в лощине. И здесь он потерял сознание.
Очнувшись, Леонид увидел склоненное над собой добродушное лицо дивизионного врача с седеющими косматыми бровями.
— Что, больно, сынок? — доктор держал щипцами осколок снаряда.— Видишь? Ну, теперь пойдешь на поправку!
К счастью, рана хоть и оказалась глубокой, но кость не была задета.
О тех месяцах жизни Л. Г. Петровского рассказал один из организаторов 6-й кавалерийской дивизии генерал-полковник П. Л. Романенко:
«С Леонидом Григорьевичем я познакомился в 1919 году. Он, будучи слушателем Военной академии, стажировался в 6-й кавалерийской дивизии 1-го конного корпуса (переформированного затем в 1-ю Конную армию). Я в то время работал начальником разведывательной части штаба 2-й кавалерийской бригады…
Неоднократно вместе с Леонидом Григорьевичем бывал в боях, но подробностей сейчас уже не помню. Да и трудно припомнить, так как бои тогда, особенно в коннице Буденного, были настолько частым и привычным делом, что вошли в быт, как труд на производстве или в хозяйстве. Помню, когда речь шла о представлении к награде, люди говорили: «Мы воюем не за ордена, а за свою власть. Вот установим всюду Советскую власть — это и будет наша награда».
Красноармейцы с любовью и теплой заботой относились к храбрым и честным бойцам и командирам и с пренебрежением и презрением — к трусам. Леонид Григорьевич, как и все, находился под влиянием этих неписаных законов. По этим же причинам мне сейчас затруднительно восстановить в своей памяти его конкретные подвиги в бою. Но твердо помню, что Леонид Григорьевич под огнем вел себя выдержанно и спокойно, а в атаках решительно и мужественно и заслужил в той суровой обстановке хороший боевой авторитет…»
Таким было время, когда мальчики, минуя «переходный возраст», становились мужчинами.
…Опираясь на костыль, открыл Леонид дверь родного дома. Увидев сына, мать заплакала. И только потом бросилась обнимать.
— Ну, что, сокол, может, теперь угомонишься? — послышался голос брата.
Выбежала в переднюю Тоня. И опять упреки: в последних письмах с фронта — ни слова о ранении! Наконец спохватились и повели Леню на кухню — пшенная каша, деликатес девятнадцатого года! Леонид черпал ложкой ароматную дымящуюся кашу, едва успевая отвечать на вопросы,— москвичи жили вестями с фронта.
Засыпая, Леонид с улыбкой вслушивался в шепот из-за двери: мать и сестра с жаром обсуждали, что бы такое приготовить Ленечке на завтрак.
6
После пятимесячной «практики» на Южном фронте Леонид возвратился в академию. И снова, не успев закончить курс обучения, он в числе двадцати других выпускников выезжает в 16-ю армию Западного фронта, куда был назначен помощником начальника штаба 8-й стрелковой дивизии.
В апреле 1920 года белопанская Польша, подстрекаемая Антантой, начала войну против Советской Республики
Начальником штаба 8-й дивизии был Н. Е. Какурин, высокоэрудированный специалист и незаурядный человек. Под его руководством крепли у Петровского практические знания военного искусства, которые он пронес через всю жизнь. Какурин был прекрасным педагогом: впоследствии он стал профессором Академии Генерального штаба Советской Армии.
Леонид с обычной энергией подключился к работе штаба по подготовке предстоявшего наступления. А задача дивизии была не из легких: через несколько дней она должна была перебазироваться из-под Бобруйска в район города Борисова, форсировать Березину и прорвать оборону белополяков.