— Я не просила тебя лицемерить, обходительно успокаивая Каролину Бингли! Вернее, прошу тебя не трудиться! Ты клеймишь всех Беннетов! — вскричала она, когда он открыл дверь. — Лидию, Мэри, теперь меня!
Дверь закрылась за ним с довольно громким стуком. У Элизабет подкосились ноги, и она упала в ближайшее кресло, зажав голову между коленями, борясь с тошнотой. Ах, Фиц, Фиц! Где мы оступились? Кто твоя любовница? Кто? Кто?
Биение ее сердца замедлилось, голова прояснилась. Элизабет освободилась от голубовато-серого шелкового платья, драгоценностей, нижнего белья и надела ночную газовую сорочку. Зачем, собственно, мне вся эта мишура, если Фиц теперь даже близко к моей кровати не подходит? Потому что эти сорочки удобны, вот почему. Фланелевые рубашки моей юности натирали кожу, вызывали зуд.
Где-то снаружи взвизгнула лисица, ухнула сова. Ах, Мэри, где ты? Кто мог бросить вызов ярости Неда Скиннера? И что скрывает от меня Фиц? Как устроилась Лидия в своем доме в «Хеммингсе»?
Съев хрустящую булочку прямо из духовки и выпив чашку горячего шоколада, Элизабет на следующее утро отправилась в Бингли-Холл к своей сестре Джейн, которая претерпела еще один выкидыш — слава Богу. Чарльз написал, что будет отсутствовать еще по меньшей мере двенадцать месяцев, так, может быть, Джейн успеет вернуть себе здоровье, прежде чем все опять начнется сначала. Как тогда выразилась Мэри? Что она хотела бы, чтобы Чарльз заткнулся пробкой. До чего шокировало бы Фица столь прямолинейное высказывание девствующей леди!
Бингли-Холл высился среди пяти тысяч акров за деревушкой Уайлдбордклу южнее Макклесфилда. Удачная покупка для того, кто хотел возвысить свое положение в свете, из плутократа стать аристократом. И поместье досталось Чарльзу за умеренную плату, спасибо Фицуильяму Дарси, гаранту не его богатства (оно в доказательствах не нуждалось), но его респектабельности, его благовоспитанности. Чарльз Бингли не воспользовался бы не той вилкой и не поставил бы на стол графин с портвейном! Земля хорошо обрабатывалась арендаторами, и Чарльз был достойным лендлордом, но главным украшением поместья оставался господский дом, большое белое здание с центральной частью и двумя флигелями. Его великолепный палладианский фасад указывал, что построен он в семнадцатом веке.
Мальчики куда-то отправились — младшему теперь было восемь, и, значит, они понимали, что их мать нуждалась в тишине и покое. Единственная девочка, Присцилла, родилась после Уильяма, Персиваля, Роберта, Джеймса и Марка, а потому не было никакой надежды, что Присси, как ее называли все, будет грациозной и женственной, поскольку Хью и Артур были младше нее, в ее распоряжении имелись два братца, чтобы командовать и помыкать. И она резвилась столь же увлеченно, как и ее братья, оставляя в своем кильватере хаос и гору штопки в рабочей корзине экономки.
— Она всегда особенно непослушна, когда Чарльз в отъезде. Он превосходно умеет управляться с ней, — сказала Джейн, заведшая бингловскую литанию для ублажения сестры, едва та приехала, как раз к завтраку, сервированному в десять часов, страшась заговорить о Мэри.
Вошел Уильям, но не ради завтрака, а чтобы поздороваться с тетушкой, к которой питал самую горячую привязанность. Тетя Элизабет была безоговорочно любима, тетю Луизу он терпел, а тети Каролины боялся. На год старше Чарли, молодой красавец, очень походивший на отца, за которым, видимо, должен был последовать в лабиринт коридоров плутократии. Поскольку он выбрал Кембридж, кузены практически виделись только на Рождество, чему Элизабет была только рада. Ведь они заведомо не поладили бы. Чарли все схватывал на лету, Уильям брал усидчивостью. Взгляды Чарли отличались блистательной оригинальностью, Уильяма — ортодоксальностью. Чарли не обращал внимания на девушек… или на мальчиков, черт бы побрал злословие Каролины! Тогда как Уильяму нравилось разбивать сердца и вести список своих побед.
Однако оставался он недолго, и никто его не сменил, даже Присси.
— Ты ничего не ешь, Лиззи, — неодобрительно сказала Джейн. — Честное слово, ты сейчас столь же стройна, как когда выходила замуж, и никакой причины у тебя нет. Съешь хлеба с маслом.
— Только кофе, благодарю тебя. Я поела в Пемберли.
— Но это же было давным-давно. Что такое я слышала о Лидии? — спросила Джейн, наливая кофе.
— Лидии? — На мгновение Элизабет растерялась… За последние несколько дней столько произошло! Как она могла забыть про Лидию? А потому она изложила эту историю, а Джейн слушала ее с ужасом.
— О, это слишком! И ты не можешь повторить мне точно, какие слова она употребляла, попрекая Фица?
— Поверь мне, не могу. Самый сквернословящий солдат этих слов не произнесет, или же будет наказан палками до полусмерти. Право, Джейн, она употребляла самые худшие слова, какие только имеются в нашем языке. И она была совершенно пьяна! Только улещивая ее бутылкой, мы сумели добиться, чтобы она позволила нам ее вымыть!
— Значит, ее придется запереть, — сказала Джейн со вздохом.
— Фиц так и решил, а его решение — закон. Все же, как я ни осуждаю его самовластия, должна признаться, что и сама не вижу иного выхода, кроме как запереть ее, подобно маме. Ее новый адрес «Хеммингс» в десяти милях по ту сторону Лика. Милях в шестнадцати-семнадцати от Бингли-Холла. Как только смогу, я навещу ее.
— Давай поедем вместе. Сегодня что? Среда? Договоримся на эту пятницу? — спросила Джейн.
— Невозможно, — тоскливо сказала Элизабет. — Лидия — это еще не все мои новости. Правду сказать, я приехала совсем подругой причине.
— Так скажи же!
— Мэри пропала. Мы боимся, ее похитили.
После выкидыша Джейн еще далеко не оправилась, и она потеряла сознание. Приведенная в чувство нюхательными солями и нашатырем, она разрыдалась, и прошло полчаса, прежде чем она успокоилась настолько, чтобы Элизабет могла рассказать ей подробности.
— Я приехала потому, что не хотела, чтобы ты прочла об этом в газетах, — закончила она. — Фиц решил включить в объявление набросок моего лица из-за моего сходства с Мэри. А награда в сто фунтов достаточно велика, чтобы подтолкнуть на тщательные поиски.
— Лиззи, это ужасно! Ах, бедняжка Мэри! Голы и годы присмотра за мамой, а теперь это… И почему она ехала в простой почтовой карете?
— Мы не знаем, даже Ангус Синклер. Если бы не он и не ее бессвязное письмо Чарли в прошлом году, мы знали бы еще меньше. Они, видимо полагают, что она занялась чем-то вроде исследования положения бедняков в намерении написать книгу. Возможно, поездки в почтовых каретах требовались ей для этого.
— Да, пожалуй, — сказала Джейн, кивая. — При всех ее добродетелях и благочестивости Мэри никогда не хватало здравого смысла. Когда я увидела ее на похоронах мамы, мне показалось, что она изменилась много к лучшему, но, возможно, перемена эта была поверхностной — гнойнички исчезли, хочу я сказать. Ведь, очевидно, здравого смысла она лишена по-прежнему. Во всех отношениях.
— Нет, я верю, что она изменилась к лучшему в самой основе своего характера. Во всяком случае Нед Скиннер восхищен силой ее духа, а он чувствительностью не отличается. Она отчаянно сопротивлялась, когда на нее напали, и сумела выбраться из лесной чащи. Похищение ведь произошло не на большой дороге, а у тропы, причем вдали от сколько-нибудь больших городов. А потому Фиц исключает участие грабителей или разбойника. Я же начинаю думать, Джейн, о каком-нибудь сумасшедшем.
— Бедламца, имеешь ты в виду? Но ведь ближе Манчестера ни одного бедлама нет.
— Да. Фиц наводит справки, не сбежал ли кто-нибудь оттуда в последние дни. А также из бирмингемского бедлама.
Они обсуждали эту тему, пока не исчерпали все возможности, и к тому моменту силы Джейн тоже исчерпались.
— Признаюсь, я рада, что Чарльз будет отсутствовать еще год. Тебе необходимо время, чтобы оправиться как следует, — сказала Элизабет.
— У него на Ямайке есть любовница, — сказала Джейн совершенно обычным тоном. — И дети от нее.
— Джейн! Нет!
— Да.
— Кто тебе это сказал?
— Каролина. Она была очень рассержена. Девушка эта — мулатка, что оскорбляет щепетильность Каролины. Это ведь означает, что и дети тоже мечены, бедняжки.
— О, я знала, что была права, положив конец доступу в мой дом этой… этой суке! — воскликнула Элизабет. — Джейн, Джейн! Молю тебя, не страдай. Чарльз любит тебя, голову даю на отсечение!
Прекрасное медового цвета лицо озарилось улыбкой до ямочек на щеках.
— Да, Лиззи, я знаю, Чарльз меня любит. Я никогда ни на йоту в этом не сомневаюсь. Джентльмены… ну, непонятны в некоторых отношениях, только и всего. Деловые интересы Чарльза в Вест-Индии требуют его присутствия там каждые восемь-девять лет, и он отсутствует всегда месяцы, а то и год, если не больше. И я скорее предпочту, чтобы он взял в любовницы порядочную женщину, чем порхал от одной к другой. Я не хочу сопровождать его в этих поездках, так как же я могу сетовать? Я просто надеюсь, что он достаточно обеспечивает эту женщину и ее детей. Когда он вернется в этот раз, я с ним поговорю.
Элизабет уставилась на нее в изумлении.
— Джейн, ты святая. Даже у любовницы нет власти сразить тебя или разрушить твой брак. Что ты сказала Каролине, когда она тебе насплетничала?
— Примерно то же, что сейчас говорила тебе. Лиззи, ты слишком сурова к бедной Каролине. Некоторые люди до того переполнены злобой, что она бьет из них, будто струя фонтана. Каролина именно такая. Прежде я думала, что свой яд она копит только для тебя и меня, но вовсе нет. Он предназначается для всех, на кого она в обиде. Это и мулатка Чарльза, и Чарли, и многие лондонские дамы.
Элизабет не упустила открывшейся возможности.
— Ты случайно не знаешь, кто любовница Фица, Джейн?
— Лиззи! Только не Фиц! Он слишком горд! С чего ты взяла? Это неправда.
— Я думаю, именно так. Моему терпению приходит конец… Не знаю, сколько еще я смогу поддерживать этот фарс, — сказала Элизабет. Ее горло мучительно сжималось. — Совсем недавно он поделился со мной, как отчаянно сожалеет, что женился на мне.