В общем, я подал искомое заявление — увольнение по собственному желанию. Строчки получились неровными, спина потела, руки дрожали, сердце колотилось. Следовало бы валерьянки выпить, да только у парторга её не было. Ему-то она зачем? Здоровый, зараза.
Получив заявление, Иван Иваныч позвонил куда-то и меня взяли на работу в отдел писем газеты «Паровозный гудок». «Чтобы тебе не так скучно было. Там твой кореш по фамилии Шматко трудится, побалакаете, старое вспомните».
Ведомственная газета «Паровозный гудок» принадлежала Министерству путей сообщения. Письма туда действительно приходили, но вовсе не так часто, как то требовалось по плану, утверждённому на самом высоком уровне ещё в конце прошлого года. Так что временами приходилось сочинять не только ответы, но и письма к ним. Это так меня главный редактор подучил. «Работа у нас по-настоящему творческая, интеллигентная, требует знания психологии несуществующих душ», — так он сформулировал. Творчество оказалось и вправду бурным, сейчас мне уже не припомнить, какое письмо было настоящим, а какое нет.
Фальшивые письма я сочинял прямо в редакции, а потом бросал в почтовый ящик. В то время почтовые ящики висели на каждом столбе, так что это не составляло труда. Или же я просил приятеля, отправлявшегося в командировку или на отдых, сделать это где-нибудь подальше от столицы. В связи с этим черноморское и балтийское побережья были представлены в читательской географии особенно густо. Сочи, Юрмала, Ялта... Так что за короткий период отпусков писем приходило побольше, чем за длинную зиму. Ввиду развернувшейся кампании по борьбе с очковтирательством письма регистрировали и строго смотрели на штемпели, а вот на почерк уже никто не обращал внимания. Правда, я всё равно старался его варьировать и даже научился писать левой рукой от имени малограмотных инвалидов. Ручки тоже употреблял разные. А вот ответы всегда печатал на машинке. Так было положено.
«Уважаемая редакция! Несмотря на то, что я полностью одобряю политику партии и её правительства, хотел бы спросить, почему это поезда пригородного сообщения до сих пор не оборудованы нужниками? А потому некоторые несознательные граждане оправляются прямо на сцепке, что негигиенично для других, которые курят в тамбуре. Да и мне самому бывает трудно сдержаться».
Ответ: «Уважаемый пассажир! Наша страна, окружённая заклятыми врагами, гордо несёт знамя коммунизма. Несёте ли его Вы? Да, средств на оборудование каждого поезда смывным туалетом пока что не хватает. Однако следует беззаветно верить, что их обязательно когда-нибудь раздобудут. Мы победили и Наполеона, и Гитлера, а с туалетами справимся и подавно. Хватит ныть! Бывали ли Вы в древнем Китае или хотя бы в дружественной Индии? Там ещё хуже. Лучше подумайте о чём-нибудь высоком. Например, о том, как Ваши внуки понесутся скорым поездом на воздушной подушке на Дальний Восток. В каждом купе — совмещённый санузел, ненавязчиво льётся лёгкая эстрадная музыка. О несознательных же товарищах из межвагонного пространства следует немедленно сообщать в милицию или же самому брать с поличным. Сцепку можно и самому помыть, ничего, небось не развалитесь. От персональных неприятностей во время поездки Вам помогут простые правила. Напоминаем Вам, что перед посадкой в электричку следует попоститься в течение суток и загодя опорожнить желудок. И — самое главное! — не нужно пить много жидкого чая во время первого завтрака, лучше потерпеть. А крепкий кофе вообще обладает мочегонным эффектом. Надеюсь, что о вреде пива необходимости напоминать нет. Приятного путешествия!»
Ответы мне давались легко, обычно они бывали длиннее вопросов.
«Уважаемая редакция! Мне уже исполнилось 16 лет, получила красивый паспорт. Хотела бы поинтересоваться, не возьмёте ли Вы меня замуж? А то у меня высыпали прыщи. Я их помазала керосином, но они не сошли, а только умножились. И вообще — посоветуйте, как лучше предохраняться? И ещё я хочу похудеть. Фотография прилагается».
Фотография действительно прилагалась, но лучше бы её не было. Но работа есть работа, и я строчил ответ.
«Прекрасная незнакомка! У нас, членов редакции, прыщи в комсомольском возрасте тоже когда-то были, но потом пубертатный период благополучно закончился, некоторые из нас даже вступили в партию, прыщи же сами собой куда-то делись. Терпение и ещё раз терпение! Главное — не терять чувства самообладания и верить. Мы, члены редакции, — увы! — уже все состоим в законном счастливом браке. Если Вам требуются дополнительные разъяснения, можем кого-нибудь командировать из числа наиболее видных мужчин. Не унывайте, жизнь полна неожиданностей! Относительно предохранения посоветуйтесь с врачом в женской консультации. Если в Вашей местности таковой не имеется, лучше на время забыть про это, а не бегать на танцы и путаться с кем попало. Между прочим, лично я вообще никак не предохраняюсь. Читайте побольше произведений русской классической литературы. Что-нибудь подлиннее. Это смиряет. Вечерние обливания тоже помогают. Только вода должна быть колодезной и очень холодной. Надеемся, что в Вашей местности колодцы имеются. Если же нет, следует немедленно выкопать. Относительно похудания: больше воды, меньше хлеба. Очень вредна жирная севрюга и её чёрная икра. Мы в редакции совсем от них отказались в пользу голодающей Африки».
Что сейчас на это скажешь? Работа была такая.
«Уважаемая редакция! Я изобрёл вечный двигатель на еловых чурках. Как и положено, на общем собрании в доме для престарелых сделал рационализаторское предложение. Пациенты меня поддержали, потому что у нас зимой не топят. А сестра-хозяйка бросила в меня половой тряпкой, закричала, что дров как не было, так и не будет. Разве так положено? Угомоните эту стерву хоть как-нибудь, житья от неё никакого нету. Чертёж вечного двигателя прилагается».
Чертёж действительно прилагался: на ватманском листе неумелой рукой был нарисован старик с негну-щейся бородой. В животе у него располагалась обыкновенная русская печка, только вместо рукавов у этого дебила росли две трубы, из них валил густой чёрный дым.
Некоторые читатели умоляли опубликовать их стихи, посвящённые железной дороге. Паровозный дух поднимается к звёздам, колесный стук разносится по необъятным просторам, чудесная незнакомка потягивает чаёк из подстаканника, бросая на тебя укромные взгляды... Хотелось самому взять билет до самого Владивостока, ехать и ехать, считать километровые столбы, мечтать и мечтать, ловить и ловить эти нежные взгляды... Я помнил про свой неудачный опыт обращения с аналогичными просьбами в органы печати, я помнил про Ябеджебякина, но мне приходилось отказывать опытным железнодорожникам и начинающим стихотворцам, потому что работа была такая. Дорогой поэт, мы желаем Вам всего наилучшего, но сначала прочтите стихотворение Некрасова про железную дорогу, спойте хором «наш паровоз вперёд летит, в коммуне остановка...». А там, глядишь, дурь и повыветрится.
Я старался, моё гадкое сочинительство нравилось главному редактору. У него были живые глаза и чересчур подвижное лицо, которыми он реагировал на изменения в политическом курсе и в расписании поездов. Он относился к этому, как к передислокации облаков. Ветер — он и есть ветер. Но главному нравилось быть благодетелем, он не желал тебе зла, остатки совести в нём сохранялись. Наверное, сказывалось то, что его отец был репрессированным профессором. Он показал мне его фотографию — раздвоенная борода, высокий лоб, неподкупный взгляд исследователя бездушной природы. «Геолог! — с гордостью произнёс сын. — Он нашёл нефть, а ему инкриминировали, что в ней слишком много серы, будто бы он эту серу туда подмешал».
Я посмотрел на неподкупное лицо и сказал: «Не нам чета». Реплика главному редактору понравилась. По его рекомендации меня приняли в Союз журналистов. Он вручил мне букет роз. Поздравляя, сказал: «Это новый этап в твоей путаной жизни, цени. Знаешь, зачем придумано всеобщее обязательное и бесплатное образование? Чтобы граждане научились бегло читать постановления партии и правительства. И ещё какие-нибудь не слишком вредные книжки для отвлечения от тревожных мыслей. А сочинять им вовсе не обязатель-
f.
но и даже вредно для общего дела. Ты же не дурак, письма в редакцию каждый день читаешь. Это же идиоты! Они же не гомо сапиенс, а природные существа! У них не мысли, а безотчётные чувства. У них головной мозг отсутствует, они спинным живут. Нет, писать — это для избранных и проверенных. Теперь тебе дана эта редкая привилегия. Теперь тебе легко ответить, если спросят: чем докажешь, что имеешь право стишки кропать? А ты тогда журналистское удостоверение предъявишь. Только смотри, не подведи, я в тебя верю, ты лишнего больше не сочинишь!»
Действительно, я редактора не подводил — читал письма, отвечал на них. Писал и снова читал. Вежливое обращение «уважаемая редакция» даже поначалу наполняло сердце чувством самоуважения. Сначала, бывало, краснел от стеснения, а потом привык. Конечно, мы, уважаемые журналисты, много смеялись, так было принято. Вот народ, во даёт! Не народ, а посёлок городского типа. Не то что мы, остроумные столичные обитатели. Разве ж можно писать в ведомственную газету такие глупости?
Особенно усердствовал Володька Шматко, оказавшийся моим непосредственным начальником. Его главной присказкой было: «Да не бери ты в голову!» Володька не терял времени даром, водил дружбу с разной партийной сволочью, шёл в гору, и вскоре его назначили заместителем главного. Теперь он писал передовицы про локомотивы истории, магистральный путь и открывающиеся с пригорков просторы. В сущности, эти тексты мало чем отличались от моих ответов читателям, но степень доверия со стороны начальства была, согласитесь, разной.
В описываемый период моей жизни страна, в частности, изо всех сил строила БАМ. Володька отправился в зауральскую командировку и написал про эту Байкало-Амурскую магистраль серию очерков: там, мол, по золотым шпалам полетят, мол, поезда, как серебряные ракеты, которые вот-вот понесут взад-назад, как на орлиных крыльях, самородный уголь, раскидистую пшеницу и вместительные контейнеры с разным японским добром. Каждый очерк он заканчивал словами из песни Фельцмана на слова Рождественского: «Слышишь — время гудит „БАМ!“ На просторах крутых — „БАМ!“ Это колокол наших сердец молодых!» Отписавшись и получив гонорар, Володька по-честному, как то было принято, угостил нас. В своём тосте он — стоя строго вертикально — кратко изложил содержание своих статей. Мы мирно выпили коньячку за здоровье железнодорожников и комсомольцев. В процессе завязавшегося разговора, уже сидя, Володька, однако, повёл совсем другие речи: «Большой привет с большого БАМа! Приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам! О чём вы говорите! Какие там, к чёртовой матери, струны рельс, которые колеблются в такт биению комсомольско-таёжных сердец! Там люди в бараках маются, постираться негде, трахаются в ватниках и резиновых сапогах, от гнуса шпалами отбиваются. Такой вот бам-бам получается. Но я в голову не беру, не берите и вы». Никто и не брал. Никого не удивляло, что речи, произнесённые в положении «стоя» и «сидя», могут выглядеть столь непохоже.