Когда мы уезжали, хозяйка уронила слезу, а Иван выпросил наши лыжные палки. «Они у вас титановые, змеевичок отменный сооружу. А вы себе другие палки в столице купите, у вас там снабжение, вижу, получше нашего. Приедете на следующий год, я уж вас как следует угощу, не из бурака, из пшенички, тройной перегонки, хорошо погудим!» Глаз его посветлел, он хорошо представлял себе будущее, этот Иван. И его будущее было светлым.
Хозяева были неграмотные, но я всё равно написал от их имени письмо в «Паровозный гудок». Я бросил его в почтовый ящик в Славском. Хозяева писали: «Дорогая редакция! Мы в своих горах живём, как у Владимира Ильича Ленина за тёплой пазухой. Всем довольны, ни на что не жалуемся, хлеб привозят каждое воскресенье, политику партии и правительства горячо одобряем. Про Бандеру Степана Андреевича думаем отрицательно, очень правильно его в Мюнхене отравили. Всё у нас своё, даже свиные кишки с гречкой. Пьём умеренно, по большим праздникам и тоже только своё. Раньше, до советской власти, гнали из бурака, а теперь вот из пшенички, передайте спасибо кому-нибудь из Кремля. Только вот просим посодействовать нам в одном важном деле по своим железнодорожным каналам. Дело заключается в том, что, наблюдая за отдыхающими, нам тоже очень хочется покататься на горных лыжах. А то они катаются, а нам завидно. Чем мы хуже? Начнём, естественно, с простого, с элементарного спуска „плугом", а потом надеемся перейти на параллельные лыжи, чтобы защитить честь Грабовца на районных соревнованиях. Руки у нас золотые, нам даже лыж покупных не надо, сами из бука топором натешем, мягкие крепления из свиной кожи тоже самостоятельно сделаем, но как быть с титановыми палками? К сожалению, месторождений титана у нас не имеется. Вы уж там скажите, кому нужно, пусть нам эти палки в деревню по железной дороге доставят. Только побольше, хотя бы вагон, чтобы палок на всех хватило. А мы уж сами их в магазине купим, наших доходов от приусадебного хозяйства и не на то хватает. Снежный привет министру путей сообщения!»
По мере удаления от Грабовца снег становился грязнее. Сколько можно? Доколе? Это было неприятное ощущение. Когда подъезжали к Киеву, снег свалялся в чёрную массу, я вышел в тамбур, стрельнул сигарету и закурил. Это вышло само собой, естественно. Прокуренный воздух тамбура стал какой-то родной. Гашиш же всю дорогу читал какую-то чушь про разведчиков и диверсантов. Ему уже давно было не до «Даодэдзина». После возвращения из Анголы в этой пресной жизни больше ничего не случалось. Гашишу не хватало убийств и свежей крови. Чего бы здесь взорвать? Если самому не взорвать, пусть хоть другие что-нибудь толковое придумают и в книжке напишут. До конца Гашиша всё-таки не отпустило.
Возвратившись в столицу, я понял, что страна стала другой. Письмо хозяев в редакцию осталось неотвеченным. Поэтому на следующий год мы не поехали в Грабовец. Мы вообще никуда не поехали. Так что погудеть с Иваном у нас не вышло.
Я по-прежнему сочинял...
Я по-прежнему сочинял подмётные письма, но уже без рвения, чудное ощущение новизны давно прошло, чувства юмора поубавилось. И сколько я зелёных деревьев на скучную бумагу перевёл! День был похож на другой. Поднимаясь с постели, я не сразу мог вспомнить, что сейчас на дворе: зима или лето, весна или осень. Глаза слипались, какая нынче погода, я узнавал по радио. Я даже не сразу вспоминал, кто у нас сегодня занимает должность Генерального Секретаря КПСС. Вроде бы всегда был Брежнев... Нет, уже не Брежнев, а Андропов. Нет, Андропов был вчера, а сегодня, наверное, Черненко. Радио мне и тут помогало, спасибо Попову и Маркони. А вообще-то хрен с ними, с вашими генеральными секретарями. Я ни с кем из них — бог миловал! — не пил ни чаю, ни водки. Но в газете я всё равно был на хорошем счету — сказывался опыт. Казалось, что так всегда и будет.
Но тут в кремлёвские палаты командорским шагом вступил Михаил Сергеевич Горбачёв со своей супругой Раисой Максимовной, звёзды на башнях засветили непривычным прельстительным светом, люди зашептались о советах трудовых коллективов, которые вот-вот станут управлять отдельными учреждениями, а потом и всей огромной страной. Тут-то и началось! На изумлённых глазах скупая хроника вырастала в эпос, чего я не ожидал. А кто ожидал, кто желал этого эпоса, скажите на милость? Мы желали здоровья себе и своим немногочисленным близким. На большее не хватало воображения.
На короткое время вещество воздуха сделалось иным. Будто провели в Московию воздухопровод то ли с горных гордых вершин, то ли из вольных прерий. На такое же короткое время стало без труда выговариваться: «Мы, народ...» Всё вместе это называлось «перестройка и гласность». В перестройке не хватало ясности, а вот гласности я радовался. Журналы выдавали миллионные тиражи, книга за книгой они перепечатывали мою самиздатовскуто библиотеку. Такое полное совпадение удивляло меня. Так что нового я почти ничего не узнал, а вот люди узнали, превратились в единомышленников. Это-то и хорошо! Если они прочтут ещё пару романов и мемуаров, всё станет другим: и страна, и люди. Так казалось. Хотелось взяться за руки, хотелось обняться, пустить ноги в пляс. Всё-таки дожили! Дожили до колдовства и полёта, о чём так сладко мечталось в Грабовце.
Читали жадно: в транспорте, на работе, дома. А ты читал? Да, мы читали и ещё прочтём! Какие же мы были дураки, что ничего не знали! Какие они подлецы, что прятали истину в бронированном спецхране! Лица прибавляли в одухотворённости и интеллектуальности. Так показывали замеры IQ. Чтение отнимало много времени, производственные планы перестали выполняться. Наиболее передовые читатели отважно понесли на помойку полные собрания сочинений Маркса-Энгельса и даже Ленина. Начитались, хватит! «Капитала» вашего начитались, «Государства и революции». Шершавые коричневые обложки больше никому не нужны! Коричневый — цвет фашизма! Долой! Теперь уже окончательно. Теперь мы будем ласкать подушечками пальцев и прозревшими очами другие обложки, гладкие и цветные! Под ними понаписана чистая правда, стоит только открыть! И сами тоже не хуже напишем, мы умеем писать неподкупно, честно, изобретательно! Мы же — самая интеллектуальная и читающая нация в мире! У нас — огромный потенциал.
Однако собственно перестройка обернулась не ремонтом, а жуткой ломкой. Дело в том, что не все читатели оказались неподкупными, честными и изобретательными. Обижаться не стоит, на то они и читатели, даже если они лучшие в мире.
Мозолистыми руками бывалого ставропольского комбайнёра Горбачёв надломил Берлинскую стену, люди разных стран и народов заплясали у её подножия. Возле открывшегося проёма в другие миры Растропович, сидя на стульчике, вдохновенно заиграл на виолончели. Эпоха холодной войны приказала долго жить, началась эра глобального потепления. То ли климата, то ли мозгов. Тут-то Горби и настал конец. Он хотел бури в стакане — оказался в открытом море. А моряцкого образования он не имел, этот сухопутный механизатор. Он хотел навечно остаться в школьном учебнике по истории, ратовал за просвещённую демократию во главе с собой и КПСС, а попал совсем в другой переплёт. Желая своим добрым подданным трезвого досуга, свёл виноградники под корень и ввёл подлые карточки на спиртное — зашумели леса, заволновалось море: «Это — антинародно, антигуманно и не по-людски!» Это ж надо — в пьющей стране президент-абстинент! И вот это-то и называется перестройкой и просвещённой демократией? Да и Раиса его Максимовна была ошибкой. Первая леди в бабской стране... Разве ж такое прощается? Горби вынул из бутылки тряпочную затычку, он хотел показать — бутылка пуста, а там оказались голодные джинны, их было много, каждый хотел Михаила Сергеевича сожрать как наиболее представительного. И было за что: в то время как доблестные китайские воины вели снайперскую стрельбу по студентам на площади Тяньаньмэнь, в самом сердце нашей Родины, в намоленном треугольнике, образованном храмом Василия Блаженного, Мавзолеем и ГУМом, приземлился недобитый фриц Матиус Руст. Он немедленно приступил к раздаче автографов гражданам, у которых окончательно снесло крышу. Одной минуты оказалось достаточно, чтобы народ имени Ленина позабыл: на Красной площади шутить запрещено. И зачем тогда проверенные лекторы, как подорванные, проводили политинформации? Для отвода глаз, что ли? А отечественный скалолаз вообще перемахнул через Кремлёвскую стену и разгуливал возле национальных святынь — Царь-пушки и Царь-колокола. Так что причин для недовольства у джиннов оказалось немало.
Поначалу закадычные дружбаны пленили Горби в персональном дворце у самого синего моря, но мы, народ, вышли на манифестацию и сказали: не тронь! Руки у дружбанов дрожали, они называли себя ГКЧП и всерьёз думали, что мы, народ, полюбим эту аббревиатуру. Чем она хуже КПСС? Вы же, сволочи, её от всего сердца любили! Но дружбаны позабыли, что мы, народ, стали другими, нам теперь нравились другие созвучия, понежнее, чтобы гласных побольше.
Так что повезло вовсе не аббревиатурным людишкам, а другому — самому пьяному и самому зычному. Именно он, свердловский алкаш Борис Николаевич Ельцин, взгромоздился на танк. Он хорошо изучил историю партии, помнил выступление В.И. Ленина с броневика. Столько лет прошло, научно-технический процесс не стоял на месте, какие уж там броневики, на дворе — август 1991 года. С танка Борис Николаевич и воскликни: «ГКЧП — в жопу! Пятнистый Майкл — балласт перестройки, пусть идёт ко дну вместе с нашей общей империей! Давайте за это дело выпьем горькой, без душных галстуков и без дураков!» И этого оказалось достаточно: могучий Советский Союз пришёл в резонанс и схлопнулся в мгновение ока. Липовая нога подломилась, утомлённое тело плюхнулось с разбегу в котлован, наполненный то ли жидкой глиной, то ли просто говном. Никакого национально-освободительного движения не наблюдалось, слово «независимость» никто слыхом не слыхивал, но только организм империи истощился от трения о время и рассыпался на запасные части одним росчерком шариковой ручки. Черканули люди, которые читать-писать не умели, они умели только доклады выслушивать, они умели только подписывать. Для верности они забрались подальше от глаз к краснокнижным зубрам в Беловежскую Пущу. Именно они и подмахнули исторический приговор: высшая мера путём расчленения. Мир застыл в онемении. Как это так — по своей воле империю распустить? А вы, кремленологи, куда смотрели, проедая бюджет? Мы вас наняли, чтобы знать всё заранее, а вы ничего не разведали!