Хижины здесь не строят — слишком дорого.
Мы не столь богаты, чтобы покупать дешёвые вещи. Хижин не строят — одни дворцы с телохранителями, вмонтированными в резные башенки -не то Кремль, не то минарет. В общем -вышка для обозрения земного шара и хорошо простреливаемой местности, где копошатся попрошайки и люди труда -умственного и физического. Холуи жуют жвачку, для острастки постреливают в небеса, ибо ждут подвоха оттуда — метеорита, дождя, вакуумной бомбы, плевка авиатора, задумавшегося над смыслом жизни.
Чужих здесь не бывает. Если кого убивают, так свой своего. Другого не бывает, иного не дано. Хоронят по-православному, с отпущеньем грехов.
Я шёл и шептал, поэтому никто меня не услышал.
Дети съезжали с горок, образованных комьями мёрзлой земли. Это было привычно, но съезжали они не на заднице, а на жалком пластмассовом поджопнике, который они именовали ледянкой. Но им всё равно было, похоже, весело, на глазах они прибавляли в румянце и, возможно, в росте. Наверное, оттого, что они не знали в прошлом лучшей жизни. Пацаны постарше размахивали газетами и бежали взапуски по промерзшей равнине. От них несло ментоловой жвачкой. «Серийный вампир, блин, оказался девственником! Откровения звезды, оказавшейся насильником в маске! Роспуск Думы! На хрена нам рынок? Террористов — к стенке! Патриотов — к ответу!» Пар вырывался из их простуженных и залужённых свинцом глоток. Лучше бы они, горячего чаю, что ли, напившись, время коротали за шахматной доской. Больше толку для мозгов бы было, а не то последние морозом выветрит, слово «цугцванг» наверняка впервые слышат. Вот подбежал к самому уху очередной недоносок, нос — красен, сопля — зелена, голова — непокрыта: «Слушай, дед, шапку продай! Страна-то у нас холодная! Всё равно тебе на помойку пора!» Он был похож на того огрызка из бывшего времени, который требовал с букиниста Александра Николаевича полновесный советский рубль.
Как же, продам тебе! Этой собачьей ушанке сносу нет и не будет! Вали отсель, сынок-сосунок! Да глазами не зыркай, подонок, слушайся старших! Страна-то у нас холодная, да только дураков в ней нет! Вспоминая лингвистические уроки Александра Николаевича, я говорил именно так, но только намного грубее.
Подонок покрутил пальцем у своего беззащитного виска. А имел он в виду, между прочим, меня. Достал из-за пазухи револьвер и крутанул барабан. Дохнуло уже не ментолом, а подземельем. Чтобы перебить запах, я развернулся и пошёл. Шаги были неверными, я боялся поскользнуться. Но ничего, не упал, испытание выдержал. Хотел было напоследок крикнуть: «Как же, испугал бабу хуем!» — но сдержался, только в уме пробормотал. Я не узнавал города, город не узнавал меня. Я был самым старым в нём и ощущал себя мумией. Хотел заплакать хлёсткой слезой, но сдержался, только высморкался. Зажал двумя пальцами нос и ударил соплёй о снег. За время полёта она успела превратиться в ледок. Только меня и видели.
На Большом Каменном мосту двое молодых людей предложили мне сигануть в Москва-реку «ради остроты ощущений и всего за десять тысяч». Вежливые, одеты бедно, даже представились: «Акулов и Степура, студенты мостостроительного факультета, мы вас потом спасём, между сессиями прыгаем с десятиметровой вышки». Очереди к ним я не заметил. Я посмотрел вниз, вода от канализационных выбросов была чёрной и скользкой, голова закружилась. Я прислонился к парапету и не подал виду. Веско спросил: «А на хрена? Я и без денег прыгну». Ребята заволновались, но тоже не подали виду. Акула со Степурой грозно сказали: «Нельзя, зарежем, у нас здесь всё куплено». Врали, конечно, но дрожь не уймёшь. На мосту дуло, в голове свистело.
Холодный воздух требовал калорий для прогрева организма. Хорошо, что мне вовремя попался по пути магазин здоровой пищи. Назывался «Мантра». Небольшое кирпичное здание с двумя отдельными входами. По этому признаку было легко догадаться, что раньше там размещался общественный туалет. Холодно было, вот и захотелось сала с чёрным хлебом, вот я и заглянул. Мне показалось, что сало с чёрным хлебом будут как раз полезны моему озябшему телу. В магазин я зашёл с правого входа потому, что именно на этой двери застыла литера «М».
В помещении не топили. Возможно, поэтому покупателей не было. Я тоже поёжился. За прилавком стоял жирный йог в буддийском жёлтом балахоне. Волосы до пупка, борода до колен, серьга в носу, в заплывших глазах — православный блеск. Полки — шаром покати, но на каждой начертано нечто полезное для здоровья. «Сало напрягает печень». «Чёрный хлеб вызывает изжогу». «Курение убивает человека и старит ему кожу». «Икра осетровых рыб повышает артериальное давление и забивает чакры». «Соль — белая смерть, отягчает карму». «Водка разрушает сердце, семью и портит картину мира». «Свежие овощи грозят поносом». «В варёных овощах — дефицит витаминов». «Колбаса приводит к обессыриванию организма». «Пережёвывая яблоко, помни о первородном грехе». Ну и так далее.
И только на одной полке стояли пирамидкой настоящие консервные банки. Я было обрадовался, ибо принял их за частик в томатном соусе.
«Как идёт бизнес?» — вежливо поинтересовался я. Йог откашлялся и поправил крест на груди. «Ты что, немой?» — не унимался я. Йог ответил улыбкой Моны Лизы, отрицательно помотал головой, волосы пришли в колебательное движение и на секунду скрыли лицо. Тем не менее мой общезамшелый вид явно произвёл на него впечатление. «Водки не держим!» — твёрдо произнёс он. Сказано было в поддых. «Тогда дай мне вот того», — уже невежливо ткнул я указательным пальцем в сторону пирамидки.
«Вам праны или манны? — подобрел сиделец и неожиданно почесал ногой за левым ухом. — Волосы в ушах растут, чешется, я в прошлой жизни собакой был, не мылся давно, карма у меня никудышняя», — пояснил он.
— А какая разница между твоей праной-маной? Какая трансценденциальнее?
— Обе сытные, разницы никакой. Таблетка — она и есть таблетка. Краска только разная. Учитывая палитру вкусов и индивидуальный подход к потребителю, прана — жёлтенькая, а манна — голубенькая. Искусственных ароматизаторов и отдушек мы не используем принципиально, поэтому, естественно, пахнет говном. Но это ничего, привыкание всё равно исключительно быстрое. Лично я принимаю прану и манну по очереди. Утром прану, вечером манну. Утром манну, вечером прану. Можно и наоборот. Хоть какое-то разнообразие. Запивать не надо, а не то — заворот кишок и смерть. Всё учтено заранее, взвешено пропорционально, никакого научного мракобесия. Таблетка сама собой разбухает по индивидуальной форме вашего естественного желудка. Формулу успеха мы позаимствовали из технологии производства сухих кормов для кошек. У вас кот есть или бобылём напрасно жизнь проживаете, ни о ком не заботясь? У моего-то Вивекананды нос с тигриной обводочкой и зуб золотой от рождения. Через недельку-другую чувство голода непременно притупится, и всё станет по барабану. Волосы станут быстрее отрастать, даже в ушах. Не говорю уже о ногтях. Но девушки, повторяю, станут по барабану. Это не так плохо, как кажется. Полезно для удержания китайской энергии ци. Следует мыслить глобально. Лично я зубы чистить уже давно перестал, потому что эту гадость глотаю, нигде не застревает. Дефекация редкая, туалетной бумаги не требует. Очень экономно. Ну что, берём?
Сказав так, православный йог почесал за правым ухом, но уже рукой. «Руки, понимаешь, чешутся, — виновато добавил он. — Я ведь в прошлой жизни разбойником был, карма никудышняя. У тебя, впрочем, тоже. По походке видно, очень уж ты шаркаешь, я сразу заметил. Наверное, улиткой был. Или сороконожкой. А может, ты просто репрессированный в третьем поколении? Ничего, поправим помаленьку. Непотопляемым сделаешься, мёрзнуть перестанешь. Будешь как я — как об стенку горох. Глядишь, и без унизительной тросточки ноги в гробу протянешь».
Ждать недельку-другую я никак, безусловно, не мог. Мыслить глобально у меня тоже не получалось. Почесав в ухе, ощутил гладкую поверхность и остался доволен. Сиделец крикнул в спину: «Могу ещё предложить новейший атомный гороскоп! На ракетном заводе сделан! В рамках конверсии! Девочки для маловеров тоже имеются! Заходите в секцию „Ж“ с левой стороны! Танец живота! Тоже сознание расширяет! Пенсионерам скидка! Как в аптеке!» Но я уже хлопнул дверью и был таков.
Хлопнув, вдохнул свежего морозца и подумал: «Холодная у нас страна, и дураков в ней много». И с какой только дрянью не сведёт путешествие по малознакомому городу...
Тут я увидел: старуха кормит кошек. Поясница переламывалась надвое, лицо дышало в снег, с жалобным хищным мяуканьем кошки прыгали вокруг неё, норовя то ли лизнуть в нос, то ли вцепиться в руку. В некотором отдалении голуби с опаской нарезали семенящие круги. Узловатыми пальцами с одеревеневшими ногтями старуха выскребала из кастрюльки налипшие на стенках макароны. Землистая кожа плохо питающегося человека слегка оживлялась снеговым отсветом. Хотелось задать ей корму. «Ты их всегда здесь потчуешь?» — праздно поинтересовался я.
Старуха вроде бы и распрямилась, но не стала выше ростом — горб мешал. «Нет, обычно около помойки. А здесь как-то случайно вышло, не донесла — уж больно они меня по пути одолели». С утомлённой любовью она наблюдала, как кошки рвут её макароны на части. «У меня вообще-то всё наперекосяк в жизни выходит. Хотела мужа статного да кудрявого — так нет, подрался во дворце культуры, красивый такой — с колоннами, мой-то пел, а все танцевали, вот и не поладили с токарем. А мой-то фрезеровщиком был. Он у меня горячий, чуть что — так сапогом в рожу, убивцем по случайности сделался, в тюрьме до срока сгорел. Слезами изошла, потеть перестала из-за отсутствия в организме жидкости. А потом — ничего, поправилась. Хотела девочку голубоглазую — родила мальчика, в армию забрали, да так и не вернулся, разбойник. Может, товарищи до смерти забили, а может, просто про меня, грешную, позабыл, старшиной сделался. Теперь уже не узнаешь. Голова просто слабая, такую уж ему бог приделал, может, адрес забыл и в лесу заблудился.