Летучий отряд сатулов напал на окраины Скарты одиннадцатого числа. Посланы две полусотни с целью истребления. Альбар командовал первой, я второй. Неприятель был захвачен моим отрядом на горном склоне за Экарласом. Лобовая атака представлялась опасной, ибо врага прикрывали валуны. Я разделил отряд на три части, и мы обошли их сверху, обстреляв из луков. В сумерки они попытались прорваться, но к тому времени я развернул людей Альбара в овраге под горой, и сатулы были перебиты. С сожалением отмечаю, что мы потеряли двоих, Эсдрика и Гарлана, оба отменные кавалеристы. Сатулов было восемнадцать человек.
Дардалион осторожно убрал тетрадь на место и взял самую последнюю. Там почерк был уже не столь твёрдый.
Пошёл второй месяц осады, и я не вижу надежды на успех. Я лишился былого крепкого сна. Всю ночь меня мучают кошмары.
И далее:
Люди гибнут сотнями. Меня посещают всё более странные сны, как будто я летаю в ночном небе и вижу внизу дренайскую землю. Её населяют одни мертвецы. Ниаллад мёртв, Эгель мёртв, и только мы дерзаем жить в мире призраков.
Десять дней назад Дегас записал:
Сегодня погиб мой сын Эльнар, защищавший надвратную башню. Ему минуло двадцать шесть, и он был крепок как бык, но стрела сразила его, и он упал со стены на сторону врага. Он был хороший человек — его мать, мир её душе, гордилась бы им. Я убеждён теперь, что мы одни воюем против Вагрии, и знаю, что долго мы не продержимся. Каэм посулил распять каждого в Пурдоле — мужчин, женщин и детей, — если мы не сдадимся. Сны продолжают терзать меня, словно демоны шепчут в моей голове. Мне всё труднее мыслить ясно.
Дардалион перелистнул страницу.
Сегодня прибыл Карнак с тысячью человек. Я возрадовался, узнав от него, что Эгель продолжает сражаться, но тут же понял, сколь близок я был к измене всему, что всю жизнь защищал. Каэм перебил бы всех моих людей до последнего, и Дренай был бы обречён. Суровые слова я услышал от молодого Карнака, но они вполне заслужены мною. Я не оправдал доверия.
И последняя запись:
Сны покинули меня, и я спокоен. Мне вдруг подумалось, что за все годы своего брака я ни разу не говорил Руле о любви.
Никогда не целовал ей руку, как это заведено при дворе, и не дарил ей цветов. Как это странно. Все знают, как я её любил, — я похвалялся своей женой везде и всюду. Однажды я сделал ей стул, на котором вырезал цветы. Я трудился над ним целый месяц, и она любила этот стул. Он до сих пор хранится у меня.
Дардалион закрыл тетрадь и посмотрел на резную спинку стула, любовно выполненную и отполированную — это была работа настоящего мастера. Потом встал и прошёл в спальню. Дегас лежал на пропитанных кровью простынях с ножом в руке. Глаза его были открыты, и Дардалион бережно закрыл их, прежде чем накинуть на лицо старика простыню.
— Владыка Всего Сущего, — сказал священник, — прими его и укажи ему путь домой.
Глава 15
Кадорас следил, как Нездешний, отъехав от каравана, направился на север, к гряде невысоких холмов. Охотник распластался на животе, положив руки под подбородок; позади, за холмом, была привязана его лошадь. Кадорас потихоньку слез вниз, подошёл к своему серому мерину, отвязал от седла толстую скатку и развернул её на земле. В холсте хранилось оружие всякого рода, от разобранного арбалета до метательных ножей с рукоятками из слоновой кости. Кадорас собрал арбалет и положил десяток стрел в колчан оленьей кожи у себя на поясе. Потом осторожно поместил два ножа в высокие, до колен, голенища сапог и ещё два — в ножны по бокам. Меч был приторочен к седлу вместе с вагрийским кавалерийским луком, украшенным золотом. Колчан со стрелами для этого лука висел на седле спереди. Полностью вооружившись, Кадорас убрал скатку на место. Потом вытащил из сумки вяленое мясо и стал есть, поглядывая на небо, где собирались идущие с востока грозовые тучи.
Настало время убить.
Охота не доставляла ему особой радости. Он мог бы убить Нездешнего десяток раз — но для игры нужны двое, а Нездешний играть отказывался. Поначалу это раздражало Кадораса — ему казалось, что жертва презирает его. Но со временем он убедился: Нездешнему просто всё равно, — и потому не спешил пускать роковую стрелу.
Ему хотелось знать почему. Его разбирало желание подъехать к каравану, сесть напротив Нездешнего и спросить его.
Кадорас был охотником больше десяти лет и знал свою роль назубок. Он досконально изучил свою игру, самую смертельную игру на свете: охотник выслеживает, жертва либо бежит, либо нападает. Не бывало ещё такого, чтобы жертва не обращала на охотника никакого внимания.
Так почему же?
Кадорас ждал, что Нездешний, в свою очередь, надумает поохотиться на него, и даже расставил вокруг лагеря хитроумные ловушки. Ночь за ночью Кадорас прятался за деревьями с луком наперевес, укладывая под одеяла у костра камни и ветки.
Сегодня он покончит с этим. Он убьёт Нездешнего и отправится домой.
Домой?
Высокие стены, пустые комнаты и гости с холодными глазами, предлагающие золото за чью-то смерть. Гробница с окнами.
— Будь ты проклят, Нездешний! Почему ты сдался так легко?
— Только так я и мог защититься, — раздался сзади голос Нездешнего, и острый меч упёрся Кадорасу в спину. Охотник замер, и его рука медленно поползла к ножу за голенищем. — Не дури, — сказал Нездешний. — Я тебе мигом глотку перережу, мигнуть не успеешь.
— И что же дальше, Нездешний?
— Я ещё не решил.
— Надо было мне убить тебя раньше.
— Да — жизнь полна таких «надо было бы». Сними-ка сапоги… только медленно. — Кадорас повиновался. — Теперь пояс и камзол. — Нездешний подобрал оружие и зашвырнул его подальше.
— Ты обдумал это заранее? — спросил Кадорас, откидываясь назад и опираясь на локти. Нездешний кивнул, вложил меч в ножны и сел футах в десяти от охотника. — Хочешь вяленого мяса? — Нездешний покачал головой и вынул метательный нож, взвешивая его в правой руке. — Прежде чем ты убьёшь меня, могу я задать тебе один вопрос?
— Разумеется.
— Откуда ты мог знать, что я буду тянуть так долго?
— Я и не знал — только надеялся. Уж тебе-то как нельзя лучше известно, что все преимущества за охотником. От наёмного убийцы не спасётся никто, будь то король или крестьянин. Но ты хотел кое-что доказать, Кадорас, и это сделало тебя лёгкой добычей.
— Ничего я не хотел доказать.
— Да ну? Даже себе?
— Что, например?
— Что ты самый лучший, самый непревзойдённый охотник на свете.
Кадорас растянулся на траве, глядя в небо.
— Гордыня, — сказал он. — Тщеславие. Какими же дураками они делают нас.
— Мы и без того дураки — иначе мы пахали бы землю и растили сыновей.
Кадорас приподнялся на локте и усмехнулся:
— По этой причине ты и заделался героем?
— Возможно.
— Ну и как тебе это нравится?
— Не разобрался ещё. Не так я долго хожу в героях.
— Ты знаешь, что Братство ещё вернётся?
— Да.
— Тебе недолго осталось жить.
— И это я знаю.
— Зачем тебе это надо? Я видел тебя с женщиной — почему ты не увезёшь её в Гульготир и дальше на восток, в Вентрию?
— По-твоему, там я буду в безопасности?
— Тут ты прав. Но у тебя по крайней мере появился бы шанс — тогда как теперь нет ни одного.
— Твоя забота меня трогает.
— Веришь ты или нет, но я говорю искренне. Я уважаю тебя, Нездешний, и в то же время жалею. Ты сам обрекаешь себя на гибель.
— Почему сам?
— Потому что твоё мастерство изменило тебе. Не знаю, что с тобой стряслось, но ты уже не тот Нездешний. Будь ты прежним, я уже умер бы. Прежний Нездешний не стал бы точить со мной лясы.
— Не стану спорить, но и прежний Кадорас не тянул бы так с выстрелом.
— Возможно, мы оба стареем.
— Забирай своё оружие и поезжай, — сказал Нездешний, убирая нож и плавно поднимаясь на ноги.
— Я ничего тебе не обещаю. Зачем ты отпускаешь меня?
— Езжай.
— Может, ты попросту отдашь мне свой нож и подставишь глотку?
— Ты сердишься на то, что я тебя не убил?
— Вспомни, каким ты был, Нездешний, и ты поймёшь, на что я сержусь. — Кадорас собрал оружие, надел сапоги, подтянул подпругу и сел верхом.
Нездешний посмотрел, как он отъехал на юг, вернулся к своему коню, оставленному за холмом, и тоже сел в седло. Караван скрылся на севере, в знойном мареве, но Нездешний не желал нагонять его, пока не стемнеет.
Весь день он рыскал по лесистым холмам, соснув пару часов у скального озерца, затенённого елями. Под вечер он увидел на севере дым, и холод вошёл в его душу. Он быстро оседлал коня и поскакал, нахлёстывая его что есть мочи. Он мчался так около мили, но потом опамятовался и перевёл коня на рысь. Всё в нём будто онемело — он уже знал, что увидит, ещё до того, как перевалил за последний холм. Дымовой столб был слишком велик даже для десятка лагерных костров. Нездешний въехал на холм и увидел внизу горящие фургоны. Они были расположены неровным полукругом, словно путники заметили опасность всего за несколько мгновений и попытались принять какие-то меры. Повсюду валялись мёртвые тела, и вороньё уже каркало над ними.
Нездешний медленно съехал вниз. Видно было, что многих убитых захватили живыми и порубили на куски, — стало быть, пленных не брали. Малое дитя прибили к дереву, а нескольких женщин привязали к кольям и развели огонь у них на груди. Чуть ближе к северу полегли люди Дурмаста, окружённые мёртвыми надирами. Стервятники уже принялись за работу, и Нездешний не нашёл в себе сил искать тело Даниаль. Он развернул коня и поехал на запад.
Дорога не была трудной даже при лунном свете, и Нездешний на ходу собрал свой арбалет.
В уме у него мелькали разнообразные картины, и лицо Даниаль вставало перед ним.
Он сморгнул слёзы с глаз, проглотил рыдания, и что-то умерло в нём. Он распрямился, точно сбросив с плеч тяжкое бремя, и недавнее прошлое пронеслось мимо него, словно чей-то чужой сон. Он вспомнил, как спас священника и Даниаль с детьми, вспомнил битву за форт Мазин и обещание, данное Ориену. Вспомнил с изумлением и то, как отпустил Кадораса. Вспомнил, как толковал с ним о героях, и не сдержал сухого смешка. Каким дураком он должен был показаться!