— Как вы можете так говорить! Ведь он защищает всё, что вам дорого.
— Защищает? То, что мне дорого, нельзя защитить мечом. Тебе этого не понять, верно, Дундас? Я же не вижу особой разницы между Карнаком и Каэмом. По духу они братья. Ладно, некогда мне тут с тобой лясы точить — у меня раненые умирают. — Эврис пошёл прочь, но у самой лестницы оглянулся: — Нынче утром я нашёл троих человек мёртвыми в погребе под конюшней, куда вынужден был их поместить. Их съели крысы.
Он ушёл, а Дундас со вздохом вернулся к генералу. Открывая дверь, он набрал в лёгкие побольше воздуха. Карнак сидел за столом, всё ещё кипя от гнева.
— Жалкий червяк! — вскричал он, увидев Дундаса. — Как смеет он говорить со мной подобным образом? Я посчитаюсь с ним, когда кончится осада!
— Ничего подобного, генерал. Вы наградите его медалью и извинитесь перед ним.
— Никогда! Он обвинил меня в том, что я довёл Дегаса до самоубийства и не забочусь о моих людях.
— Он хороший лекарь и неравнодушный человек. И он понимает, почему вы не позволяете класть раненых в замке.
— Откуда он может это знать?
— Он ведь тоже солдат.
— Если так, то почему же он, чёрт его дери, нападает на меня?
— Не знаю, генерал.
Карнак усмехнулся, и гнев его прошёл.
— Для человека такой комплекции он держался со мной очень смело.
— Весьма и весьма.
— Ладно, медаль я ему, так и быть, повешу, а извиняться не буду. Скажи-ка, как у нас с водой?
— Мы перенесли в замок шестьсот бочек — это последние.
— Надолго нам этого хватит?
— Зависит от того, сколько нас останется.
— Ко дню отступления — около двух тысяч, я полагаю.
— Тогда недель на шесть.
— Этого недостаточно, совсем недостаточно. Какого чёрта Эгель засел там в лесу?
— Время ещё не пришло. Он не готов.
— Слишком уж он осторожен.
— Он знает, что делает, командир. Он хитрый малый.
— Ему недостаёт чутья.
— Храбрости, хотите вы сказать?
— Ничего подобного я сказать не хотел! — рявкнул Карнак. — Ступай-ка отдыхать.
Дундас вернулся к себе и лёг на узкую кровать. Снимать доспехи не было смысла — до рассвета осталось меньше часа.
Он погрузился в дремоту, и перед ним всплыли образы Карнака и Эгеля. Оба они люди незаурядные. Карнак — словно буря, уносящая ввысь, а Эгель больше похож на бурное море — глубокое, тёмное, гибельное. Никогда эти двое не смогут стать друзьями.
Дундасу представились тигр и медведь, окружённые стаей разъярённых волков. Пока общий враг угрожает им, оба зверя бьются бок о бок.
Но что будет, когда волки уйдут?
Сарвай застегнул ремень шлема и отточил меч на бруске. Рядом Йонат молча наблюдал, как враг идёт на приступ с лестницами и мотками верёвки. На стенах осталось мало лучников — запас стрел почти совсем иссяк ещё три дня назад.
— Чего бы я только не отдал, чтобы скакать на коне в пятитысячном строю легионеров, — проворчал Ванек, глядя на идущую к крепости пехоту.
Сарвай кивнул. Кавалерия разметала бы их столь же легко, как копьё протыкает свиное сало. Первые вагрийцы уже лезли на стену, и защитники отошли чуть назад, чтобы не попасть под острые крючья.
— Новый денёк начинается, — сказал Ванек. — И как им до сих пор не надоест?
Сарвай в ожидании первого вражеского солдата думал о другом. Кому это надо — лезть первыми? Первые всегда гибнут. Любопытно, как чувствовал бы себя он сам, стоя у подножия лестницы? О чём они думают, карабкаясь навстречу смерти?
Вот над стеной появилась рука, толстые пальцы вцепились в камень. Ванек взмахнул мечом, и рука со скрюченными пальцами отлетела под ноги Сарваю. Он подобрал её и швырнул вниз. Появились новые вагрийцы. Сарвай ткнул клинком кому-то в зубы, так что остриё вышло из затылка. Вытащив меч, он рассёк горло следующему. Рука устала, а бой ещё толком и не начинался.
Около часа враг не мог закрепиться на стене, но потом какой-то высоченный воин прорвался-таки к западу от башни. Вагрийцы хлынули в образовавшуюся брешь, вбив клин в оборону. Геллан с пятью людьми ударил на них с фланга от башни. Громадный вагриец замахнулся на него мечом. Геллан пригнулся и вогнал клинок ему в бок. Вагриец только заворчал и тут же нанёс Геллану новый удар. Отразив удар, Геллан отступил.
— Я убью тебя! — заорал вагриец.
Геллан молча сделал шаг вбок и направил колющий удар ему в горло. Вагриец упал, захлебнувшись кровью, но успел напоследок рубануть по ноге соседнего с Гелланом солдата.
Вагрийский клин постепенно таял. Геллан заколол кинжалом только что взобравшегося на стену врага. По ту сторону клина уже слышались громкие команды Сарвая. Вагрийцев медленно теснили назад, стена очищалась — но в тридцати шагах правее уже образовался новый клин.
На этот раз в брешь кинулся Карнак, размахивая своим огромным топором, рассекая доспехи, круша рёбра и вспарывая животы.
Сарвай споткнулся о чей-то труп и упал, ударившись головой о камень. Перевернувшись на спину, он увидел летящий на него меч.
В самое последнее мгновение кто-то отбил удар, и вражеский меч чиркнул о камень над его головой. Ванек прикончил врага, Сарвай вскочил на ноги. Благодарить не было времени — оба снова кинулись в бой.
Тяжкий грохот заглушил звон стали. Сарвай понял: вагрийцы опять пустили в дело таран, и окованное бронзой бревно бьёт в дубовые ворота. Солнце пылало вовсю на ясном небе, солёный пот ел глаза.
В полдень атака утихла. Вагрийцы отошли, унося с собой раненых. Дренайские носильщики складывали пострадавших во дворе — в лазарете больше не было места.
Другие таскали на стену вёдра с водой, чтобы защитники могли наполнить фляги, третьи смывали со стены кровь и посыпали камень опилками.
Сарвай послал троих за хлебом и сыром для всего отряда, сел и снял шлем. Вспомнив, что Ванек спас ему жизнь, он стал искать его глазами. Солдат сидел около башни. Сарвай устало поднялся и подошёл к нему:
— Горячее выдалось утро.
— Скоро ещё горячее станет, — слабо улыбнулся Ванек.
— Спасибо, что спас меня.
— На здоровье. Хотел бы я, чтобы кто-то сделал то же самое для меня.
Только тут Сарвай заметил, что лицо у Ванека серое от боли и что он сидит в луже крови, зажимая рукой бок.
— Сейчас кликну носильщиков, — привстал Сарвай.
— Не надо… что проку? Да и неохота мне, чтобы крысы сожрали меня ночью. Боли я не чувствую — говорят, это дурной знак.
— Не знаю, что и сказать.
— Ну и не говори ничего. Слыхал ты, что я ушёл от жены?
— Да.
— Глупо это. Я так её любил, что не мог видеть, как она стареет. Понимаешь? Связался с молодой, с красивой, а она обчистила меня до нитки и завела молодого любовника. Почему все люди должны стареть? — Голос Ванека всё слабел. Сарвай придвинулся к нему поближе. — Год назад меня бы так просто не подкосили. Но я всё-таки убил того ублюдка! Извернулся так, чтобы он не мог вытащить клинок, и взрезал проклятому глотку. Этот-то поворот, думаю, меня и доконал. Боги, вот бы жена сейчас оказалась здесь! Глупо, да? Хотеть, чтобы она оказалась в этом кромешном аду. Передай ей от меня, Сарвай, — передай, что я думал о ней. Она была так красива прежде… Люди — точно цветы. Боги! Ты посмотри только!
Сарвай оглянулся — и ничего не увидел.
— О чём ты?
Но Ванек уже умер.
— Они возвращаются! — закричал Йонат.
Глава 18
Нездешний в жизни не раз испытывал боль и полагал, что способен выдержать любую муку. Теперь он понял, что заблуждался. Точно тысяча пчёл жалила вздувшуюся пузырями кожу, и тошнота накатывала волнами, вызывая приступы головной боли.
Когда он уехал, оставив умирающего Кадораса, боль была ещё терпима, но теперь, к ночи, с ней не стало никакого сладу. Нездешнего схватило снова, и он застонал, проклиная себя за слабость. Весь дрожа, он заполз поглубже в пещеру, трясущимися руками надрал коры и развёл костерок. Лошади, привязанные в глубине пещеры, заржали, и этот звук пронзил всё его тело. Он встал, шатаясь, доковылял до коней, ослабил подпругу у своего, набросил на него одеяло и вернулся к огню.
Подложив в костёр толстых веток, он почувствовал, как тепло охватывает его тело, и медленно стянул рубашку, морщась от прикосновения шерсти к обожжённым плечам. Потом открыл кожаный кошель у пояса и достал длинные зелёные листья, которые набрал ещё засветло. Лорассий — опасное растение. В малых количествах он облегчает боль и вызывает цветные сны — в больших убивает. Нездешний понятия не имел, в каких дозах или в каком виде его следует употреблять. Он смял один лист в руке, понюхал, положил в рот и начал медленно жевать. Лист оказался горьким, от вязкого сока свело челюсть. От гнева тяжело застучало в висках, и он стал жевать быстрее. Прошло минут десять — облегчения не наступило, и он сжевал второй лист.
Над костром заплясали огненные танцовщицы, вскидывая руки и стряхивая с пальчиков искры. Стены пещеры начали вздуваться, по ним пошли трещины, у лошадей выросли крылья и рога. Нездешний ухмыльнулся. Ухмылка мигом сошла с его лица, когда он увидел, как его руки покрываются чешуёй и на них отрастают когти. Огонь преобразился в лицо — широкое красивое лицо, обрамлённое огненными волосами.
— Зачем ты пытаешься помешать мне, человек? — спросило огненное лицо.
— Кто ты?
— Я Утренняя Звезда, Князь Тёмного Света.
Нездешний, отпрянув, швырнул в огонь палкой. Изо рта высунулся язык пламени — раздвоенный язык — и поглотил деревяшку.
— Я тебя знаю, — сказал Нездешний.
— Ещё бы тебе не знать, дитя моё, — ведь ты служил мне много лет, и твоя измена опечалила меня.
— Я никогда не служил тебе. Я был сам себе господин.
— Ты так думаешь? Хорошо, оставим это.
— Нет, говори!
— Что ж тут говорить, Нездешний? Много лет ты охотился на людей и убивал их. Не Истоку ты этим служил, но Хаосу, то есть мне! Ты мой, Нездешний, и всегда был моим. Я же на свой лад охранял тебя, отводил направленные на тебя ножи. Я и теперь оберегаю тебя от надирских охотников, которые поклялись съесть твоё сердце.