Так прошли они около мили. Облака рассеялись, луна засияла серебром над далёкими горами.
Нездешний снова сел верхом, потёр глаза и зевнул, закутавшись в плащ. Сон обволакивал его ум, как тёплое одеяло.
Сова ухнула над головой и камнем упала вниз, вытянув когти. Раздался писк схваченного ею зверька.
Что-то тёмное мелькнуло справа от Нездешнего — он оглянулся, но не увидел ничего, кроме низкого кустарника. Резко встрепенувшись, он посмотрел налево — там, выскочив из высокой травы, неслись на него две тени. Пришпоренный конь взвился на дыбы и поскакал. Нездешний низко пригнулся к его шее.
Впереди возникла ещё одна тень, и конь шарахнулся в сторону. Тень прыгнула, и Нездешний с содроганием увидел перед собой клыкастую личину демона. Он ударил нападавшего кулаком по голове, конь толкнул плечом, и чудовище отлетело прочь. На этот раз Нездешний не пытался сдерживать коня — он сам испугался не меньше, увидев жуткие красные глаза и смоченные слюной клыки. Сердце бешено колотилось у него в груди. Неудивительно, что старик так спешил сняться с лагеря, — ему нужно было уйти подальше от запаха Нездешнего.
Только через три мили он смог взять себя в руки. Конь трусил рысью из последних сил. Нездешний пустил его шагом и оглянулся.
Позади — никого, но он знал: демоны бегут за ним, чуя его страх. Он оглядел горизонт в поисках убежища, ничего не нашёл и поехал дальше. Звери непременно нагонят его: конь устал и способен оторваться от погони лишь на время, долгой охоты он не выдержит.
Сколько их, этих чудищ? Не меньше трёх. Это ещё не так страшно — уж с тремя-то он справится? Нет, поручиться за это он не мог.
В нём вспыхнул гнев. Дардалион сказал, что он, Нездешний, служит Истоку, — что же это за Бог, который бросает человека в такой опасности? Почему все преимущества достаются врагу?
— Чего ещё ты хочешь от меня? — крикнул он, глядя в небо.
Впереди на равнине виднелась низкая гряда холмов. Там не росло деревьев и вряд ли можно было укрыться. Конь медленно взобрался вверх по склону, и Нездешний, натянув поводья, посмотрел назад. Сначала он не увидел ничего, но потом разглядел их вдали — их было шестеро, и они бежали по его следу. Ещё несколько минут — и они настигнут его.
Нездешний натянул арбалет и вставил стрелы. Двух зверей он собьёт, а третьего, если удастся, сразит мечом.
Он посмотрел в другую сторону и увидел реку, серебряной лентой вьющуюся по равнине к горам. У подножия холма стояла хижина, рядом был причален небольшой паром. Окрылённый надеждой, он направил коня вниз.
На середине склона он начал звать паромщика.
В оконце хижины блеснул фонарь. На порог вышел высокий мужчина.
— Перевези меня, — попросил Нездешний.
— Утром перевезу, — ответил паромщик. — Ночуй у меня.
— К утру нас не будет в живых. За мной гонятся шесть демонов из преисподней. Если у тебя есть семья, сажай её на паром.
Паромщик поднял повыше фонарь. Он был высок, плечист, зарос густой чёрной бородой, и глаза его, хоть и раскосые, выдавали смешанную кровь.
— Объясни-ка толком.
— Некогда объяснять, поверь мне. Даю тебе за перевоз двадцать монет серебром — но если ты не поторопишься, я пущусь вплавь.
— Вплавь не сдюжишь — течение больно сильное. Погоди-ка.
Паромщик ушёл в хижину. Нездешний выругался, кляня его за медлительность. Вскоре тот вышел с тремя детьми — девочка прижимала к себе тряпичную куклу. Отец завёл детишек на паром и поднял брус, пропустив Нездешнего с лошадью. Нездешний вернул брус на место, подхватил с причала верёвку и начал тянуть. Паром отчалил, паромщик перехватил верёвку, а Нездешний стал на корме, глядя на берег.
На холме показались бегущие чудовища.
Паром отошёл от берега всего на несколько ярдов.
— Боги, это кто же такие? — ахнул паромщик, выпустив верёвку.
— Тяни, если жизнь дорога! — завопил Нездешний, и паромщик налёг на канат что есть мочи. Оборотни выскочили на причал — впереди нёсся гигант с горящими глазами. Вытянув вперёд когтистые лапы, он добежал до края причала и прыгнул. Нездешний спустил первый курок. Стрела вонзилась зверю в пасть, расколола нёбо и вошла в мозг. Оборотень ударился о брус парома, расщепив его надвое. Конь Нездешнего в ужасе заржал. С причала прыгнул второй зверь. Вторая стрела арбалета отскочила от его черепа, и он встал, шатаясь, на краю парома. Нездешний, подпрыгнув, пнул его сапогами в грудь, и демон свалился в бурные воды реки.
Остальные завыли в ярости, а Нездешний, став на ноги, снова зарядил арбалет и послал стрелу через двадцатифутовый прогал. Она попала в чью-то мохнатую грудь. Оборотень гневно взревел, вырвал стрелу и швырнул её в реку.
Когтистая рука ухватила Нездешнего за лодыжку. Он бросил арбалет, выхватил меч и что есть силы рубанул сверху вниз. Клинок рассёк руку, но не задел кости. Ещё трижды Нездешний поднимал и опускал меч, прежде чем когти разжались. Тогда он высвободил ногу и отскочил назад.
Чудовище перевернулось на спину. Из пасти торчала стрела, из отрубленной руки била кровь. Нездешний пинком сбросил тело с парома, и оно камнем ушло под воду.
— Где тут поблизости брод? — спросил Нездешний.
— Двадцать миль вверх по реке, пятнадцать вниз. Кто они?
— Не знаю, да и знать не хочу.
Дети сбились в кучку на дальнем конце парома, слишком напуганные, чтобы плакать.
— Поди-ка займись ими, — сказал Нездешний. — Я потяну за тебя.
Паромщик передал ему верёвку и обнял детей, что-то тихо приговаривая. Он достал из прибитого к палубе сундука одеяла, и дети улеглись, тесно прижавшись друг к дружке.
На переправу ушло около часа, и Нездешний преисполнился глубокой благодарности судьбе за то, что ему не пришлось пересекать реку вплавь. На середине течение было таким стремительным, что ни один человек с ним бы не справился.
На берегу показался мол. Паромщик вышел вперёд с причальным концом. Нездешний помог паромщику отнести спящих детей в хижину. Там они уложили их на две кровати у задней стены. Паромщик развёл огонь. Мужчины подсели к очагу.
— Мало мне было кочевников, — сказал паромщик. — Сдаётся мне, пора уносить отсюда ноги.
— Эти твари охотятся за мной. Не думаю, чтобы они сюда вернулись.
— Всё равно. Я должен думать о детях. Здесь им не место.
— Давно вы тут?
— Три года. Переехали после смерти жены. У меня было хозяйство около Пурдола, но я разорился из-за постоянных набегов — у меня забрали все семена и запасы на зиму. Поэтому я обосновался здесь и стал помогать одному старому нотасу. Он умер в прошлом году — свалился в реку.
— Кочевники не досаждают тебе?
— Нет, покуда я держу паром. Но они не любят меня — я ведь полукровка.
— Да, ты выше большинства из них.
— Моя мать была вагрийка, а отец нотас. Я ни с кем не состою в кровной вражде — и на том спасибо. Я слышал, на юге идёт война?
— Да.
— А ты зовёшься Нездешним.
— Значит, всадники побывали и здесь. Кто — надиры или вагрийцы?
— И те, и другие. Но я тебя не выдам. Я обязан тебе жизнью своих детей.
— Ничем ты мне не обязан — это я у тебя в долгу. Я привёл к тебе этих тварей. Когда всадники вернутся, расскажи им обо всём. И скажи, что я уехал на север.
— Зачем?
— По двум причинам. Во-первых, это правда, во-вторых, они и без того знают, куда я направляюсь.
Паромщик, кивнув, разворошил огонь и подбавил дров.
— Если им это известно, зачем ты туда едешь? Они будут поджидать тебя там.
— У меня нет выбора.
— Чепуха. Выбор всегда есть. Отсюда ты мог бы уехать на все четыре стороны.
— Я дал слово.
— Да, с этим не поспоришь, — понимающе улыбнулся паромщик. — Но мне хотелось бы знать, что может заставить человека дать подобную клятву?
— Глупость, помимо всего прочего.
— Не похоже, чтобы ты был глуп.
— Все люди глупы. Мы ведём себя так, будто будем жить вечно, и полагаем, что сможем сдвинуть горы, если захотим. Но мы обманываем себя — мир от наших потуг не изменится.
— В твоих словах сквозит горечь, Нездешний, но дела твои расходятся с ними. Твоё путешествие, куда бы ни лежал твой путь, определённо вызовет какие-то перемены. Иначе зачем рисковать своей жизнью?
— Что бы ни ждало меня, успех или неудача, — через сотню лет, если не меньше, об этом никто уже не вспомнит. Если мне повезёт, над горой ненадолго проглянет солнце, если не повезёт — прольётся дождь. Не всё ли равно горе?
— Это нам неизвестно. Зато тебе не всё равно. И этого достаточно. Мир слишком равнодушен, слишком много в нём алчности и насилия. Я люблю, когда вокруг меня всё растёт, люблю слышать смех.
— Да ты романтик, как я погляжу.
— Меня зовут Гурион, — сказал, протянув руку, паромщик.
Нездешний пожал ему руку и хмыкнул.
— А я когда-то звался Дакейрасом.
— Ты тоже романтик, Дакейрас, — только романтики хранят верность своему слову вопреки всему миру. Казалось бы, в этом наша сила, но нет: честь — это цепь, которая сковывает нас.
— Ты, Гурион, не только романтик, но и философ. Тебе бы учителем быть, а не паромщиком.
— Куда ты держишь путь, Дакейрас?
— За бронзовыми доспехами.
— Зачем они тебе?
— Есть один дренайский полководец по имени Эгель — я должен доставить их ему. Это поможет ему в борьбе, которую он ведёт.
— Я видел их.
— Ты побывал на Рабоасе?
— Да, много лет назад. Доспехи хранятся в пещере, в самом сердце горы. Но их хорошо стерегут.
— Кто, надиры?
— Хуже — чудища, живущие во мраке пещер.
— Как же тебе тогда удалось поглядеть на доспехи?
— Я шёл с племенем моей жены, с Волчьей Головой. Нас было пятьдесят человек. Хан женил своего младшего сына и хотел показать ему легендарные доспехи.
— Меня удивляет, что надиры не взяли их себе.
— Это невозможно. Ты разве не знаешь? На самом деле их не существует.
— Говори яснее.
— Доспехи — лишь видимость. Если тронуть их, рука пройдёт насквозь. Настоящие доспехи спрятаны в другом месте горы — никто не знает где. А те, что видны, всего лишь мерцающий призрак — ему-то все и поклоняются.