— Но и вагрийцам ненамного легче, Геллан, — заметил Дардалион. — Да, их больше. Только провизия кончается и у них, и в лагере у них завелась зараза. Железный Засов на юге остановлен, но дорогой ценой. Их сила идёт на убыль, а до зимы всего два месяца.
— Этого достаточно, — покачал головой Дундас. — Взяв Пурдол, они пройдут вдоль Дельнохского хребта, перевалят через Скодию и зайдут Железному Засову в тыл. Плевать им тогда на зиму.
— Я тоже был на крепостной стене, — сказал Дардалион, — но не так, как вы. Вы видите, как люди сражаются, я же посылал туда свой дух и ощутил их силу. Не будьте столь уверены в поражении.
— Ты сам сказал, Дардалион, — буркнул Геллан, — ты был на стене не в качестве воина.
— Прости меня, Геллан, я не хотел говорить свысока.
— Не обращай на меня внимания, священник. Я своих людей знаю. Они сильнее, чем думают сами, и уже сотворили не одно чудо. Никто не ожидал, что они продержатся так долго. Я хотел бы только знать, на сколько ещё их хватит.
— Я согласен с Гелланом, — поддержал его Дундас. — Быть может, мы будем раскаиваться в этом решении до конца своих дней, но принять его мы обязаны. Надо отступать.
— Вы люди военные, — сказал Дардалион, — и я не стану отговаривать вас. Но наши солдаты дерутся, как демоны, и непохоже, чтобы им хотелось отступить. Мне сказали, что нынче утром солдат с отрубленной рукой, прежде чем упасть со стены, убил трёх вагрийцев. А падая, увлёк за собой ещё одного врага. Разве так ведут себя люди накануне поражения?
— Я видел это с башни, — кивнул Дундас. — Он был крестьянин, и я разговаривал с ним как-то раз — наёмники перебили всю его семью.
— Один человек ничего не изменит, — добавил Геллан. — То, чего мы требуем от солдат, бесчеловечно, и рано или поздно они не выдержат.
Дверь спальни внезапно распахнулась, и на пороге, придерживаясь рукой за косяк, возник генерал.
— Они выдержат, Геллан, — тихо сказал он. Кровь сочилась сквозь повязку на его глазу, лицо его было пепельно-серым, но сразу стало ясно, кто здесь главный.
— Вы бы отдохнули, генерал, — посоветовал Дардалион.
— Отдохнул уже — в туннеле. Знал бы ты, старина, как там славно отдыхается! Вот и будет с меня. Я слышал, что вы говорили, и каждый из вас по-своему прав. Однако я принял решение, и оно окончательно: будем держать стену. Отступать не станем. Наши ребята были просто великолепны — пусть держат марку и дальше. Если мы велим им отойти и у них на глазах перебьют их товарищей, их мужество дрогнет, и замок падёт через несколько дней. — Карнак прошёл вперёд и тяжело опустился в кресло. — Принеси мне, Дундас, одёжу, да поярче, и сыщи кожаную нашлёпку на глаз. Ещё раздобудь новый топор. Я выйду на стену.
— Но это безумие! — воскликнул Геллан. — Вы не в том состоянии, чтобы сражаться.
— А я и не собираюсь сражаться, Геллан, — я хочу только, чтобы меня видели. «Вот он, Карнак, — скажут все. — На него упала целая гора, однако он вернулся». Быстро тащи мне одёжу! Один из твоих священников, — повернулся Карнак к Дардалиону, — говорил мне, что вы успешнее отражали бы Братство, если бы ты не держал магический щит над Нездешним. Правда это?
— Правда.
— Где он теперь, Нездешний?
— Близится к горам.
— Убери от него щит.
— Не могу.
— Послушай меня, Дардалион. Ты веришь, что Исток победит силы Хаоса, и сражаешься за свою веру. Но теперь мне думается, ты грешишь гордыней. Я не в упрёк тебе это говорю — я сам гордец, каких мало. Ты решил почему-то, что Нездешний для дренаев важнее, чем Пурдол. Быть может, ты и прав. Но Нездешний уже близок к доспехам, и это ты помог ему добраться туда. Пусть же Исток сам приведёт его домой.
Дардалион посмотрел Карнаку в глаза.
— Поймите — Нездешнему противостоят не только люди. Кроме надиров и Чёрных Братьев, за ним гонятся адские чудовища. Если я уберу щит, он останется совсем один.
— Если он один, значит, Истока не существует. Согласен ты с ходом моих рассуждений?
— Да — и всё же боюсь, что они обманчивы.
— Это твоя гордыня говорит за тебя. Исток существовал задолго до твоего рождения и будет существовать после твоей смерти. Ты не единственное его орудие.
— Но что, если вы заблуждаетесь?
— Тогда он умрёт, Дардалион. А деревья по-прежнему будут расти, ручьи бежать к морю и солнце сиять. Убери свой проклятый щит!
Дардалион встал и пошёл к двери.
— Ты сделаешь это? — спросил Карнак.
— Уже сделал.
— Хорошо. А теперь гоните Чёрных Братьев из Пурдола!
Близилась полночь, и вагрийцы наконец-то убрались в свой лагерь. Йонат со стены проорал им вслед:
— Куда, ублюдки? Мы с вами ещё не закончили.
Носильщики подбирали раненых, мёртвых сбрасывали вниз. Йонат, отрядив дюжину человек за едой и питьём, пошёл осматривать свой участок. Новая ответственность давалась ему тяжело, собственный злосчастный характер добавлял горя, и он был близок к отчаянию. Знание того, что к этому причастно Чёрное Братство, немного помогало ему — и вот теперь, в этот вечер, он вдруг почувствовал себя свободным. Звёзды сияли, с моря дул свежий ветер, а враги удирали, точно побитые собаки. Йонат чувствовал себя сильнее, чем когда-либо, и вовсю шутил с солдатами. Он даже Сарваю помахал, забыв в хорошем настроении о былой неприязни.
Справа вдруг грянуло хриплое «ура», и Йонат увидел, что на стену всходит Карнак. За ним четверо солдат тащили бутыли с вином.
— Йонат! И ты тут, негодяй! — гаркнул Карнак. Йонат ухмыльнулся и поймал брошенную ему бутылку. — Ну что, выпьешь со мной?
— Почему бы и нет, генерал?
Карнак сел и кликнул всех к себе.
— Вы, верно, слышали, что мне пришлось закрыть туннель, — с усмешкой сказал он. — Стало быть, выход у нас остался один — через ворота. Что скажете по этому поводу?
— Вы только скажите, когда собираетесь уходить, генерал! — крикнул кто-то сзади.
— Да по мне хоть сегодня, но неприятель и так пал духом — нельзя же огорчать его ещё больше.
— Это правда, что вы обрушили гору? — спросил другой.
— Боюсь, что так, старина. Мои механики соорудили в туннеле шкивы, колёсики и прочую хитрую машинерию. Нельзя же было оставлять за собой торную дорогу в крепость.
— Мы слышали, будто вы погибли, — сказал Йонат.
— Милосердные боги, парень, — неужто ты думал, что какая-то гора меня убьёт? Экий ты маловер! Ну ладно — как у вас-то дела?
Карнак ещё немного поболтал с ними и двинулся дальше. Через два часа он вернулся к себе — глаз у него пылал огнём, и сил не осталось совсем. Он со стоном повалился на кровать.
В нижнем зале Дардалион открыл глаза. Восемь пар других глаз взглянули на него, и ещё девять священников зашевелились. Шестеро уже не вернутся никогда.
— Братство более не угрожает нам, — сказал Астила, — но мы достигли победы дорогой ценой.
— Ни одна победа не даётся дёшево, — ответил Дардалион. — Помолимся.
— О чём будем молиться, Дардалион? — спросил Байна, молодой священник. — Поблагодарим за то, что убили много врагов? Нынче ночью погибло более шестидесяти Чёрных Братьев. Я не вижу смысла в этой бесконечной бойне.
— Ты думаешь, мы избрали неверный путь, Байна? — мягко спросил Дардалион.
— Дело скорее в том, что я не знаю, избрали ли мы верный.
— Можно я скажу? — вызвался Астила. Дардалион кивнул. — Я одарён не столь острым разумом, как некоторые из вас, но будьте терпимы ко мне, братья. Когда я был послушником, настоятель часто говаривал: «Когда дурак видит себя таким, как есть, он перестаёт быть дураком; когда мудрец осознаёт собственную мудрость, он становится глупцом». Прежде мне это казалось игрой слов, и только, — но с годами я стал понимать, что опаснее всего для нас уверенность. Сомнение — вот что всего дороже, ибо сомнение побуждает нас неустанно вопрошать себя. Оно ведёт нас к истине. Я не знаю, верно ли мы выбрали путь, по которому идём. Не знаю, правы ли мы в том, что делаем. Но делаем мы это с верой. Смертоубийство противно и мне, но пока Исток даёт мне силы, я буду сражаться с Братством. Ты же, Байна, если считаешь себя неправым, не выходи больше на бой.
Байна склонил голову и тут же улыбнулся:
— Я не мудрец, Астила. Значит, я поумнел, раз сознаю это?
— Ты остался человеком, брат мой, — не скажу за других, но я этому рад. Больше всего я боялся, что мы полюбим войну.
— Я тоже буду сражаться, — сказал Байна, — но сомнения, по твоему совету, подавлять не стану. Хотел бы я, однако, знать, что нас ждёт дальше. Что будет, если мы победим? Мы образуем орден священников-воинов или вернёмся к прежней жизни? Благодаря нам в мире возникло нечто новое — должно же оно завершиться чем-то?
Дардалион поднял руку, и все взоры обратились к нему.
— Друзья мои, это очень важные вопросы. Не будем пытаться ответить на них теперь. Их будут решать те из нас, кто останется в живых. Скажу вам только одно. С недавних пор мне стали сниться сны — страшные сны, но кончаются они все одинаково. Я иду по пустыне, населённой погибшими душами и всякой нечистью, — но посреди этой пустыни есть оазис, и в нём растёт дерево. Те, кто собирается в его тени, находят мир и покой, и никакая нечисть, никакое зло не смеют приблизиться к нему.
— И что же это, по-твоему, значит? — спросил Астила.
— У этого дерева тридцать ветвей.
Глава 23
Нездешний уснул и снова увидел себя на голом склоне, в обществе слепого короля Ориена. На небе светили незнакомые звёзды.
— Здравствуй! — сказал Ориен. Нездешний сел, и старик отечески потрепал его по руке. — Я доволен тобой, Нездешний. Ты возродил мою веру, проявив себя человеком отважным, рыцарем чести.
— От похвал мне становится неловко, — проворчал Нездешний, высвободив руку.
— Тогда спроси меня о том, что тебя пугает.
— Где искать доспехи?
— Ты найдёшь их. Завтра, если будет на то воля Истока, ты поднимешься на склон Рабоаса. Там ты увидишь узкую тропу, которая ведёт к пещере. Пещера выходит на каменный карниз, по которому также проложена тропа. Только так можно попасть в глубину горы. В пещере ты увидишь три хода. Ступай по правому и придёшь в большой сводчатый грот. Там и будут доспехи.