— Он так ужасно боялся заразиться столбняком из-за ранки на большом пальце. Это... это был совершенно патологический страх. Решил, что он заразится и умрет. Я старалась его отвлечь, но в последнюю неделю он был все больше и больше подавлен. О, как ужасно... как ужасно! Должно быть, у него ничего такого и не было. Инспектор, вы узнали все, что хотели? Я больше не могу отвечать на вопросы. Просто не могу. О, оставьте меня одну, прошу вас.
И, поскольку он и в самом деле узнал все, что хотел, Морсби оставил ее, произнеся несколько неуклюжих слов поддержки.
В холле он собрал своих людей и вопросительно взглянул на Паттерсона, тихо ответившего, что он нашел отпечатки доктора на всех трех предметах. Затем Эффорд и Паттерсон сели в полицейскую машину и отправились обратно в Скотленд-Ярд, а Морсби решил прогуляться с Уиллисом в местное отделение, чтобы «помочь составить отчет».
— Черт! — сказал по дороге Уиллис. — Утомительное дельце. Заставило меня пропустить чай. Что вы скажете насчет бокала пива, прежде чем мы пойдем в отделение? Тут есть одно отличное местечко, мы почти пришли.
— Да, — сказал Морсби.
Они зашли в небольшую комнату при баре, где больше никого из посетителей не было.
— Удивляюсь, что вы так возитесь с самоубийством, сэр, — заметил Уиллис, когда бармен обслужил их и ушел. Комната была отделена от остального зала, и их нельзя было услышать.
Морсби вопросительно уставился на него.
— Так вы думаете, Уиллис, что доктор совершил самоубийство, да?
— А вы, мистер Морсби? — изумленно поинтересовался Уиллис.
— Не думаю, — энергично ответил Морсби. — Я знаю, что он был убит, но, боюсь, не знаю, как это доказать.
Часть 2
— Но почему вы уверены, что это убийство, сэр? — спросил Уиллис.
— Расскажу вам, — сказал Морсби. — Как вы помните, есть множество любопытных фактиков, которых не ожидаешь в случае самоубийства. Звонок доктора, вымытая кружка, более того, вымытая бутылка, сожженная записка жене, открытый пузырек с хлороформом на полочке в операционной, словно он пытался найти подходящее противоядие принятому яду, запах хлороформа по всей комнате. Но на мысль, что все может быть не так просто, как кажется, навела меня замена в его плане прусской кислоты на стрихнин. Зачем, во имя всего святого, ему отказываться от быстрого, не слишком болезненного яда в пользу самого мучительного из возможных? Единственная причина, по-моему, если он уже принял стрихнин, знал, что дело безнадежно, и решил покончить с собой хотя бы менее мучительно; но конвульсии от стрихнина настигли его и помешали принять прусскую кислоту.
— Ух ты! — непрофессионально сказал инспектор Уиллис.
— Кто-то хотел сбить доктора Каррузерса с толку, Уиллис. Кто-то, кто знал, что он мог заразиться столбняком, и, кроме того, что симптомы отравления стрихнином почти те же, что у столбняка. Почти не сомневаюсь, что смерть доктора должна была объясниться столбняком, а при столь явно выраженных им самим опасениях со свидетельством о смерти вряд ли возникли бы проблемы. Но особенно убедительно, что письмо, адресованное жене, оставили под рукой, чтобы найтись, если понадобится, и не найтись в противоположном случае.
— Но... это было фальшивое письмо?
— Настоящее в том смысле, что доктор написал его, но фальшивое относительно смысла. Это задний листок, оторванный от большого письма, если я прав, и относившийся к чему-то совершенно иному; и я не удивлюсь, если не обладание этим письмом, а понимание, что эти слова могут означать, привело к смерти доктора.
— Но письмо коронеру, сэр, и звонок вам. О, понимаю. Вы имеете в виду, что по телефону говорил не он?
— Да, так и было. Скажу вам, что произошло. Доктор пришел, съел ланч, налил кружку пива и выпил. Он не придавал этому значения, пока не понял, насколько оно было горьким. «Забавно, — думает он. — Вкус такой, как будто там что-то было. А вот новая бутылка. Хорошо, хорошо». И он берет что-нибудь, чтобы заглушить горький вкус, например кусок сыра. Затем думает: «Это мой шанс. Слуг нет, Лилы нет, отправлюсь на разведку». Поднимается наверх и начинает рыться в ящиках туалетного столика жены.
— Но зачем он это делал, сэр?
— Потому что он был ее мужем и отчаянно любил ее, и, следовательно, ревновал, и, следовательно, подозревал, и у него появилась отличная идея, а может, больше, чем идея, что она не так верна ему, как ему бы хотелось. Итак, он осматривает два ящика, а в третьем находит тот обрывок своего письма, в конверте, который когда-то сам надписал «Лиле». И в это же время, могу представить, наступает первая конвульсия. Доктор понимает, что отравлен стрихнином. Он спускается в операционную так быстро, как только может, и там замечает, что пузырек со стрихнином далеко не так полон, как должен бы был; это придает ему уверенность. Он достает пузырек с хлороформом и начинает пытаться одурманить себя. Он не может вызвать другого врача, потому что это укажет на факт его отравления, а им владеет мысль защитить отравителя даже с риском для собственной жизни. Возможно, он теперь вообще не слишком беспокоится о собственной жизни, узнав то, что только что ему открылось. Так что между спазмами вместо того, чтобы дурманить себя, он относит пивную бутылку в буфетную, опустошает ее и промывает, как и кружку, и пишет ту записку коронеру. К тому времени он уже знал, что все безнадежно; он не мог бы спасти себя, даже если бы хотел, и конвульсии наступают чаще и чаще; он едва держится между ними. Так что он звонит в Скотленд-Ярд, а затем ползет обратно в операционную за прусской кислотой. Но находит ее слишком поздно. Он не может даже встать. Ему приходится отбросить ее. Вот и все.
— Вы имеете в виду... миссис Каррузерс?
— Его жена положила стрихнин в бутылку перед уходом из дома. Конечно, она его убила, Уиллис. Но мы никогда не докажем это. Он слишком хорошо замел следы. Господи, он должен был сильно любить ее.
— Но... зачем она это сделала, сэр? Где мотив?
— В моем кармане, дружище. Эти письма. Вы сильно ошиблись, Уиллис. Джимми — не такое уж необычное имя, как вы сами знаете. Кроме того, его она звала «Джеймс». И письма написаны не той рукой, что записка коронеру.
— О! Но они у вас, мистер Морсби. Ведь?..
— Нет, как я вижу, мы не можем этого сделать. Когда она обнаружит пропажу, это доставит ей неприятные ощущения, но подозрение в самоубийстве слишком тяготеет над нами. И, конечно, я могу быть неправ от начала до конца, такая возможность всегда присутствует. Но помяните мои слова: если в ближайшее время миссис Каррузерс выйдет замуж за человека, крещенного Джеймсом, это подтвердит мою правоту.
Через одиннадцать месяцев инспектор Уиллис получил вырезку из «Морнинг Пост». Письма при ней не было, но конверт, в котором она была упакована, был помечен адресом Скотленд-Ярда.
Вырезка гласила следующее:
Грей — Каррузерс. 19 ноября сего года, в церкви Св. Агаты, С.-З., Джеймс Роланд Грей, второй сын Роберта Грея из Веллингтона, графство Дорсет, и Лила Джоан Каррузерс, единственная дочь мистера и миссис Герберт Томас, из «Холма», Бишопс-Стретфорд; без торжества, ввиду траура в семье невесты.
Перевод Д.Шарова
Опубликовано:
Unsound Mind by Anthoni Berkeley. Time and Tide, 14 and 21 October 1933
[1] Другое название синильной кислоты