– Ороро и крикки часто становятся друзьями? – спросила мама. – Нам говорили, что ваши народы… немного не ладят.
– Вы о том, что мы им, так сказать, по вкусу?
– Да. Наверное, это сильно мешает крепкой дружбе?
– Сначала так и было, но ороро решили этот вопрос ещё много поколений назад. Мы генетически модифицировали наши жировые клетки, чтобы сделать их ядовитыми. Стоит крикку отщипнуть от нас хотя бы чуточку, и он сразу погибнет.
– Ты опять шутишь? – спросил я.
– Вовсе нет. Мы творчески подошли к серьёзной проблеме, чтобы обеспечить свою безопасность.
Капсула резко остановилась. Мы приземлились в квартале ороро – точно таком же, как у нас, только населённом.
– Вот мы и на месте, – с улыбкой сказала Марф. – Интересно, как скоро ваши охранники нас нагонят!
Внутри дом ороро выглядел совсем как наш – при условии, что его захватили безумные учёные и повсюду расставили свои затейливые машины и приборы. Ульф и Хунф, родители Марф, во всём походили на свою дочь. Разве что были намного крупнее, старше и не с таким ярко выраженным синим оттенком.
– Добро пожаловать, – сказала Ульф. Программа-переводчик наградила её ласковым и мелодичным голосом, как у доброй деревенской тётушки из старого сериала. – Мы очень обрадовались, когда Марф написала, что вы прилетите на ужин.
Хунф в переводе звучал чуть по-стариковски и растягивал слова.
– Надеюсь, наша дочка не пыталась заставить вас платить за еду, – сказал он, покосившись на Марф.
– Нет-нет, что вы! – заверила его мама.
Хунф повернулся к моему папе.
– Наверное, лучше дать вам противоядие, прежде чем мы сядем за стол?
– Быбо бы жудешно.
На подготовку лекарства ушло минут десять. Хунф взял образец ДНК с папиного языка, проанализировал и определил, какая смесь лекарственных ингредиентов нейтрализует яд. Затем он приготовил щедрую порцию мази в биохимической печи размером с обувную коробку.
Папа намазал больное место, и почти сразу ярко-красная опухоль начала спадать. Через пару минут, когда мы садились за стол, он уже мог открывать левый глаз, нормально разговаривать и жевать.
– Вы не представляете, как я вам благодарен, – сказал он Хунфу.
– Ерунда, – отмахнулся тот. – Можете забрать остаток мази, когда полетите домой.
– Надо наносить её и дальше?
– Нет-нет. Она вам понадобится, когда на вас снова нападут.
«Когда»? От этих слов мы остолбенели, но не успел папа ничего спросить, как Ульф сменила тему:
– Что ж, идём ужинать?
Блюда в доме Марф оказались ещё лучше, чем та еда ороро, которую мы уже пробовали. Нам подали кубики двадцати разных вкусов, причём целую гору. Мы старались вести себя прилично, а не заглатывать всё подряд, как голодные волки, но вряд ли у нас хорошо получалось.
Ульф и Хунфа это ни капли не смутило.
– Возьмите с собой всё, что останется, – предложила Ульф.
– Спасибо огромное! – воскликнула мама. – Мы очень вам благодарны за вашу доброту.
Мы с Айлой и папой тоже рассыпались в благодарностях.
– Спасибо!
– Спасибо большое!
– Как здорово! Спасибо!
– Ерунда, – отмахнулась Ульф. – Не стоит благодарности. Вы оказались в тяжёлой ситуации, и мы рады вам помочь.
– Кстати, об этом, – сказала мама, – может, у вас найдётся полезный совет? Ваша мудрость могла бы нас выручить.
– Спрашивайте что угодно.
– Как убедить жури, что мы мирный народ и можем остаться на Чуме?
– Но вы вовсе не мирные, – возразила Ульф.
Такого ответа мама не ожидала. Да и мы тоже.
– Позвольте не согласиться, – настаивала она, – мы совсем не опасны.
– Лично вы – да, пожалуй, – согласился Хунф, – но речь о виде в целом. Люди уничтожили свою родную планету. Это явный признак того, что они агрессивны и склонны к жестокости.
– Эта трагедия многому нас научила, – объяснила мама. – Мы порицаем насилие и ни за что не повторим прежних ошибок.
– Разумеется, вам бы этого хотелось. Возможно, вы даже искренне верите в то, что ваш народ исправился, но это не так, – сказал Хунф. – Вы просто ещё не достигли достаточно высокого уровня социального и эмоционального развития.
– В нашем случае на то, чтобы окончательно побороть склонность ороро к жестокости, ушло более тысячи веков, – добавила Ульф.
– И до сих пор мне втайне хочется оборвать крылья любому жури, который ставит свою капсулу на моём парковочном месте, – сказал её муж.
– Он шутит, – фыркнула Ульф.
– Только отчасти, – признался тот.
– По-моему, люди способны развиваться, – вставил мой папа.
– Разумеется, – подтвердил Хунф, – но для перемен нужно время. Ещё много поколений в ваших собратьях будет проявляться природная жестокость. Однако вам не дают переселиться на Чум совсем не из-за склонности к агрессии. Она ведь есть и у крикков, и у жури, но мы все умудряемся жить в мире. Да и что тут скрывать: технологии жури настолько совершеннее человеческих, что им нет смысла вас бояться. Нет, это всего лишь отговорки, чтобы отказать вам в убежище.
– Зачем им какие-то отговорки? – удивилась мама. – Почему они не хотят пускать нас на Чум, если мы не представляем для них угрозы?
– Они боятся эмоций, которые вы можете вызвать у их народа, – объяснила Ульф.
– Да, это основная причина, – поддакнул Хунф. – Хотя ещё, конечно, их тревожит ваша собственная безопасность. Чтобы вас не постигла печальная участь нагов.
Мы переглянулись, и мама озвучила наши общие мысли:
– А что случилось с нагами? Я пыталась о них спрашивать, но мне не отвечали.
Родители Марф посмотрели на нас большими глазами.
– Ох, вам не рассказали о нагах? – прошептала Ульф и повернулась к своему мужу.
Хунф тяжело вздохнул, что звучало как приглушённые раскаты грома. Он отодвинулся от стола и медленно поднялся со стула.
– Доедайте и присаживайтесь на диван. Будет проще показать вам всё на видео.
15. Чёрные пятна истории
Громадный диван вместил всех семерых. Ульф и Хунф сели по краям, Марф – рядом со своим отцом, а моя семья – посередине. Наверное, по сравнению с гигантами ороро мы смотрелись как ребятишки из детсада. Ульф щёлкала пультом, проматывая видеобиблиотеку жури. Хунф тем временем рассказывал:
– Чаще всего в обществе враждуют две идеологии – прогресса и традиции. Они сражаются за политический контроль. Когда прогрессивная партия приходит к власти, в мире начинаются рост, перемены. К сожалению, если эти перемены происходят слишком быстро, они могут привести к беде. Тогда берутся за дело сторонники традиционного подхода, чтобы стабилизировать ситуацию. На Чуме численность жури по отношению к другим народам – шестьсот к одному, и, по сути, они правят Чумом. Их общество построено по принципу улья. Их природа такова, что больше всего они ценят сотрудничество. Жури терпеть не могут конфликты. Возможно, вы заметили эту странную фразу: «все сходятся во мнении»?
Мы закивали.
– Да, конечно.
– Это не значит, что конфликтов не существует. Просто жури делают вид, будто их нет. Пока у власти стоят традиционалисты – вот как сейчас, – все притворяются, что согласны с их взглядами. Стоит ситуации измениться, как весь рой встанет на сторону прогресса: все «сойдутся во мнении» и будут поддерживать совершенно противоположные идеи.
– Дорогой, я нашла видео, – перебила его Ульф.
– Пока не включай, милая. Я ещё не закончил изображать перед нашими гостями лектора-всезнайку.
Хунф улыбнулся и сощурил большие глаза, как бы подмигивая.
– Лет двадцать назад в правительстве жури преобладали прогрессивные взгляды. Длилось это около века. Они получили сигнал бедствия от нагов: тех выгнали с родной планеты жестокие захватчики. Им сразу предложили убежище на Чуме. Тогда жури готовы были принять иммигрантов с распростёртыми объятиями. Ведь они и сами прекрасно помнили, как их когда-то приютили на этой планете. Правда, дело тут было не только в доброте и гостеприимстве. Правительство считало, что наги могут обогатить культуру Чума своими исполнительскими видами искусства. У этого народа особенно ценились танцы и музыка, от чего жури были довольно далеки.
– Далеки! Да они просто ужасно скучные, – заметила Марф.
Хунф кивнул, соглашаясь с дочкой.
– Да, народ жури не самый интересный. У них нет ни музыки, ни танцев, ни театра, ни архитектуры, ни живописи, ни скульптуры… Они ничего не создают – только плодятся. Их жизнь бедна на события. Однако со временем жури увидели в этом свой недостаток. Отчасти потому, что уже давно жили бок о бок с ороро и убедились, как много даёт нам искусство. У ороро всегда была богатая культура. Но мы не стали делиться ею с жури, после того как переехали на Чум. Скорее всего, они всё равно не смогли бы её понять. Мы даже сделали себе отдельное телевидение.
– Там куча каналов, – вставила Марф. – Но смотрят их только ороро.
– Это к лучшему, – сказала Ульф. – Другим видам некоторые наши программы могут показаться странными. Что там, они и меня порой удивляют!
– В общем, наги прилетели на Чум, – продолжил Хунф, – и им не терпелось поделиться своей культурой с жури. Они-то были не скучные, нет – совсем наоборот! Наги устраивали фестивали и танцевали дни напролёт.
– Нас не очаровали их танцы, – призналась Ульф. – Мы бы тоже могли двигаться, если бы хотели, но у нас более… сидячий народ. А вот жури пришли в полный восторг. Оказалось, у них самих к этому талант. В них природой заложено собираться в рой для самозащиты. Только в случае с танцами это не агрессивное действо, а наоборот – позитивное, радостное. Поэтому сначала всем казалось, что наги изменят общество к лучшему и жури преобразятся.
Тут Хунф драматично взмахнул рукой.
– А затем наги провели свой Фестиваль Скорби.
Все три ороро тяжело вздохнули.
– Это была одна из древнейших традиций нагов, – объяснил Хунф. – Этот фестиваль повторялся каждые пять лет и длился десять дней. И он был ужасен.