— Придурочная, — прошептала Марьяшка. — Вечно ломается, как бледный пряник! Если все так плохо, пойди и ляг под трамвай! А если ты этого не делаешь, то все не так уж плохо! И если ей мир кажется непроглядно черным, то неплохо бы проверить, наконец, а не темно ли у нее самой в глазах.
В ее грубых словах звучали печаль, тревога и откровенная зависть.
— Я ничего не хочу, — монотонно повторила Дуся.
— Она просто готка, ты ведь знаешь, — объяснила Нина Марьяшке, стараясь не раздражаться. — Вы же с ней когда-то так дружили! — и снова заговорила в трубку: — Дуся, мы тебя ждем! Приезжай к Борису домой. Мы потом все поедем туда.
Это неожиданное решение принял брат Бориса, вдруг надумавший продолжить поминки уже на квартире.
Про готическую субкультуру Нине когда-то подробно растолковал Борис.
Дуся Суицид со школьных лет носила длинное угольно-черное платье, черные высокие сапоги с серебром. Свои длинные редкие волосы она безжалостно красила под вороново крыло, смолью подводила глаза и добела пудрила лицо, изображая заодно отрешенный и суровый взор. Все это выглядело довольно нарочито и глупо и вызывало насмешливые и снисходительные улыбки у многих. Юность часто забавляет своей дерзкой несмышленостью.
Как-то Борька сказал Дусе уверенно и спокойно:
— Вот сейчас ты вся из себя такая молодая максималистка… Но это все преходяще. Пройдет лет десять — и ты будешь нянчить троих детей и удивленно вспоминать, какой была когда-то.
— Не дай бог дожить! — воскликнула Дуся.
Борька усмехнулся. Другого ответа от подобной девицы он и не ожидал — закон жанра. И отозвался так же невозмутимо:
— Ха! Вот посмотрим. Все будет хорошо!
— Она приедет к Акселевичам, — сказала Нина Марьяшке, откладывая мобильник.
— Значит, пока еще жива, — злобно скривилась Марихуана.
В последний школьный год Борька совершенно закрутился. Он влюблялся в тысячи юных дев подряд. В молодости, смеялся Алексей Демьянович, можно потерять голову даже от коровы в юбке.
Телефон звонил почти непрерывно, и нежные девичьи голоса вежливо просили Бориса. Сестра не переставая ехидничала:
— Ну до чего же их у тебя много! Сегодня ты влюблен в Маргариту, завтра — в Марианну, послезавтра — в Нину…
— Вот что за народ эти женщины! — куражился Борька. — Прямо особь статья! Сижу где-нибудь с девицей. Ежели веду себя почтительно и деликатно, так она мне сразу: «Чего ты комплексуешь?» Я, конечно, сразу раскуюсь и дам волю рукам. Так она на это: «Ах ты, грязная свинья!» Вот и найди к ним подход!
Алла смеялась. Она хорошо понимала, что много — значит, ни одной, и, следовательно, женитьба, которой так опасается мать, брату не грозит.
На следующий день после разговора с Надеждой они стояли у школы после уроков вчетвером: Марьяшка, Маргаритка, Дуся и Нина. Борька подошел к ним как Ванька с Пресни: руки в карманах, сигарета в зубах.
— Что же вы за подругами так плохо смотрите? — обратился он к Нине и Маргаритке. — Как же вы допустили, что они у вас такие худые, прямо тощие?! А?! Не заботитесь вы о них!
Дуся не прореагировала, а Марианна, гневно скривив рот, тотчас завопила:
— Ты любишь людей прямо мордой об стол!
— Тебе удивительно подходит твоя фамилия Дороднова, — лениво отметил Борька. — Девки, в кино пойдем? Есть такая маза.
— А ты кого индивидуально приглашаешь? — залюбопытствовала Марьяшка.
Подлетела Женька и повисла на Борьке.
— Я тоже хочу пойти с тобой! Акселевич ласково разорвал ее объятия.
— Ты у меня — особь статья! Без тебя никуда…
— Ну и сестра у тебя! — скривилась Марьяшка в сторону Нины.
Несмотря на свою непомерную худобу, Марианна всегда отличалась миловидностью, и толстая Маргаритка ей страшно завидовала. Иногда она даже принималась плакать. Марианна мстительно хохотала, а Нина спешила успокоить подругу.
— Ты понимаешь, — рыдала Маргаритка, — я ведь почти ничего не ем, одни только яблоки, а все равно толстею…
— Еще одно свидетельство закона подлости, — посмеивался Борька. — Редкий человек доволен собственной комплекцией. И всегда выходит парадокс: тощий тяготится худобой, все мечтает поправиться. Пытается, но никак не получается. А толстый, в свою очередь, мучается оттого, что хочет похудеть, да тоже не может. И вообще хохма: часто худой смотрит на толстяка и ему жутко завидует: «Ну почему ему так везет, а я вот никак не могу вес набрать?!» А этот же самый пухлый смотрит на этого же самого худого и думает… Ну, все в точности то же самое, только наоборот. И они оба прямо погибают в завидках, и каждый, глядя на другого, невероятно терзается. И ведь нет, чтобы поменять их настроение: пусть худой не мучается своей костлявостью, а полный не страдает от круглого живота и толстых щек! Или сменить им комплекцию до наоборот — и оба будут рады, перестанут волноваться по пустякам. Так нет, в природе почему-то все иначе, словно назло.
В кино часто ходили большой шумной компанией, да еще и Женька за ними увязывалась. Она явно начинала увлекаться Борисом. Но Нину это не слишком тревожило. Она очень многого не принимала всерьез, словно проходила мимо. Совершенно напрасно…
— Неземная девочка… — повторяла Надежда Сергеевна.
Нина жила, даже гордясь своей некоторой избранностью перед другими учениками. Ведь не случайно именно ее всегда выделяла любимая учительница, не случайно нежно гладила по голове. Ее все любили, у нее все складывалось хорошо, даже отлично. А то, что дома вечно не хватало денег — так с этим Нина давно и легко примирилась: ходила круглый год в одних и тех же юбке и свитере. Летом на смену свитеру приходила единственная блузочка. Нина никогда и ни на что не жаловалась.
Зато очень бывало стыдно, когда домой приходили одноклассники, — а они нередко наведывались к Нине, — а бабушка не могла всех накормить, в семье была на счету каждая ложка супа, и усаживала за стол только Нину и Женьку.
Нина краснела, терялась, отказывалась от еды… Бабушка сердилась.
Но вот в тот безмятежный день, после разговора с Надеждой… Нина впервые задумалась, искоса поглядывая на Борьку, чувствующего себя центром Вселенной в окружении сразу пяти девиц. Что-то лепетала Маргаритка, насмешничала Марианна, безмолвно шествовала Дуся… И вертелась флюгерочком на ветру Женька…
И Нине впервые почудилось что-то неестественное в этой идиллической картинке. Она постаралась мгновенно отбросить ненужную и досадную, саднившую, как порезанный палец, мысль.
— Марихуана — стерва, но красотка, и за это ей невольно прощаешь ее стервозность, — как-то взялся анализировать Борька. Они с приятелями стояли за школой, по очереди прикладываясь к бутылке коньяка. — Дуся иногда тоже ведет себя вызывающе, но и на нее не обижаешься в силу того, что в ней пусть не красота, но сексуальный драйв есть. А вот Комариха пробует вести себя как стерва, подражая Марихуане, а в ней при этом — ни красоты, ни драйва. Вот это уже совершенно непереносимо, полный ужас!..
За Маргариткой он ухлестывал точно так же, как за остальными. И там ему перепало гораздо раньше, чем у других, о чем Нина даже не подозревала. Влюбленная Ритка сразу согласилась на все. Безрассудный закон любви…
Ленька старательно разлил коньяк в бумажные стаканчики. И тут из-за угла школы вынырнула ушлая и проворная Марихуана.
— Алкашня! — крикнула она и презрительно скривилась.
— Воображала стервозная! — не остался в долгу Ленька. — А сама ты что пьешь?
— Кровь! — выпалила она не задумавшись и захохотала, изгибаясь всем телом.
— Интересное кино… — пробормотал Ленька.
Когда она исчезла, Филипп начал задумчиво загибать пальцы.
— Марихуана худая?
— О да! — закивал Ленька.
— Нервная?
— Пожалуй…
— Красивая?
— Не-е… — И Ленька хитро покосился на Акселевича.
— Мерзкая?
— Да, что-то такое в ней есть определенно… Дама — шок и трепет. И пронырлива до крайности.
— Лахудроватая?
— Немного… — Филипп аккуратно причесался. — Такое впечатление, что на свете есть две Марианны Дородновы. Двойники. Одну неделю она — откровенный вампир. Другую — нормальная приветливая девушка, даже простодушная и наивная. И фишка в том, что это регулярно и четко чередуется: неделя так — неделя этак. Будто под влиянием какого-то цикла.
— Все просто! — хмыкнул Олег. — Цикл этот — просто месячный!
— А, ну видишь, все равно — у вампирши Марианны все на крови завязано! — подытожил Ленька. — И когда Марианна накрашенная — она смотрится стервой, а когда не накрашенная — гопницей.
— Ценители… — лениво проворчал Борька.
— Она вообще истеричка! — заявил Олег. — Как начала тут недавно биться на уроке о стул, да выгибаться дугой, да хохотать и визжать… Надежда перепугалась до смерти. А ты, Боб, конечно, в это время гулял с очередной своей девкой.
Акселевич частенько прогуливал литературу.
— Одно из двух: она либо перепила, либо недопила свою обычную дозу крови, — деловито подвел итог Филипп и вытащил сигару.
— Вопрос можно? Сколько она стоит? — лениво спросил Борис.
— Полтинник.
— Имя?
— Чье — мое?!
— При чем тут твое, неотесанный! — хмыкнул Борька. — Назови имя сигары, как там ее у тебя зовут…
Глава 12
В тот выпускной, последний школьный год, памятный всем, совершенно потерявший всякие тормоза и сорвавшийся с катушек Борька ухлестывал за всеми подряд.
Маргаритка Комарова стала его первой жертвой. Это из одноклассниц. О романах Акселевича на стороне не знали даже его приятели.
Был начальный период, когда толстая Маргаритка откровенно заигрывала с Борисом и обижалась почти до слез, что он к ее чарам оставался холоден и равнодушен. Ленька, Филя и Олег потешались.
Но однажды на очередном поэтическом вечере Борька, возле которого, конечно, пристроилась верная Маргаритка, лениво провел ладонью по ее брюкам.
— Бархат?
— Да. — Маргаритка затихла. — И ты… ты мог бы еще погладить. Мне вообще-то приятно…