— Мне, мне ее отдайте! — хрипела обездоленная рябая баба, — я ее живьем загрызу!
— Пусть сначала все, что наколдовала, исправит, а потом уж на погост! — орал ярмарочный люд.
— Прекратить беспорядки, — густым басом ревел Рагоза. — Отступитесь!
Он хлестал плетью направо и налево.
Холеные кони топтались перед крыльцом, давили людей, вставали на дыбы. Колобуд так давно не ездил верхом, что давно бы оказался в грязном окровавленном снегу, просто вороному никак не удавалось сбросить с себя такую тяжесть.
Прозор выхватил у факельщика огонь и очерчивал в воздухе огненные дуги.
— Расступись! Отошли все! — кричал он.
И это был единственный голос, который еще как-то слышали, и перед ним отступали.
Сорока изловчилась и закрыла дверь в избу изнутри, бросив Нежданку на крыльце одну на верную погибель. Кто-то из толпы метнул в ведьму топорик, и он глубоко вошел в дерево чуть правее головы.
Неждану трясло от ужаса, от своей беспомощности. Она вжималась острыми лопатками в дверные доски, и не находила в них опоры. Девчонка пыталась вывернутся, но Досада держала ее мертвой хваткой. Баба продолжала дышать в лицо луком и лязгать ножницами, этот звук оглушал. Казалось Неждане, что не волосы, а ее саму кромсают на куски.
Думал ли дед Василь, что на его резном крыльце, которым он так гордился, его любимую внучку растерзает злая толпа?
Началось. Не хватало дыхания, Неждана жадно хватала морозный воздух, глотала его большими кусками. Все, что удалось сдержать днем в избе Надейки, сейчас с утроенной силой рвалось наружу.
— Мама! Мама! Мамочка! — чужим сильным голосом завыла-закричала девчонка. — Матушка, помоги!
Никогда никому за всю жизнь она не говорила таких слов, ей некого было так называть. Дарена умерла до того, как ее тринадцатая дочь научилась говорить. А потом была только Сорока, и у Нежданы язык не поворачивался называть ее «матушкой», как та всем велела.
Кому? Кому кричала затравленная девчонка-сирота в морозную ночь? Кого призывала на помощь? Она сама не осознавала, не понимала, не ведала, что творит. Звериные крики рвали изнутри душу, они вырываться на волю и летели над притихшей толпой, над темным полем, накрывали лес. Оглушали баб и мужиков, пригибали к земле испуганных коней.
— Ведьма!
— Колдовское отродье!
— Сгинь, нечистая!
— Ведьма! Ведьма! — раздавалось со всех сторон.
Неждана ревела медведем, ухала совой, клекотала хищными птицами, названий которых она не знала, отчаянно рыдала подраненным зайчонком и снова ревела лютым зверем. Ее тело содрогалось, неведомая сила толкала ее изнутри и разрывала на части. Это невозможно было удержать, и это нельзя было выплеснуть, выкричать без остатка. Она уперлась спиной в дверь, запрокинула голову и кричала-кричала-кричала в морозное небо… Выла, стенала и снова кричала.
Ужас оглушил толпу, а потом…
Испуганный шепот пронесся по двору. Шепот скоро разогнался до крика:
— Медведь!
— Рыкарь!
— Смотри, Косматый!
— Хозяин пришел!
— Медведь на опушке!
— Медведь!
— МЕЕЕЕДВЕЕЕЕЕЕДЬ!!!
Наконец все посмотрели на опушку леса- от дома Власа ее отделяли четыре двора да мостки. На опушке стоял медведь. Большой бурый медведь.
— Медведя зимой разбудили! — прошептал кто-то.
— Да, откуда ж медведи в ближнем лесу? — заспорил другой. — Там и зайца уж не сыскать.
— Он сейчас нас заломает, — тише осеннего листа прошелестела какая-то баба.
Медведь толкнулся задними лапами и прыгнул, еще оттолкнулся и побежал. Толпа бросилась врассыпную.
У самого крыльца, где дрожала, раненой птицей билась Неждана, медведь поднялся на задние лапы и пошел на толпу.
— Медведица, — ахнула Досада.
Она давно, как только Неждана начала кричать, бросила ножницы, скатилась с лестницы и сидела, закрыв уши ладонями, пригибая голову в снег.
— Гляньте, это ж медведица, — подхватила многодетная баба.
— Да, ладно! — завопил Звездан.
— У нее сосцы, по ним течет молоко… — почему-то заплакала какая-то девка.
— Да, не бывает зимой, — спорил со всеми подслеповатый дед.
— А ты сам посмотри! — огрызались на него. — Поближе подойди, коли не боишься! Пощупай!
Медведица заревела и подняла морду вверх, растопырила передние лапы. Теперь уже все стоявшие рядом видели, как из розовых длинных сосцов на бурую шкуру капало молоко.
— Макошь пришла за сироту вступиться, — громко закричала Надея. — Дождались, нелюди.
— Богиня Макошь — матерь всехняя показалась из леса медведицей… — зашептала сообразительная девчонка.
— Поди, всех накажет, кто ведьму… Неждану обижал, — засопел мальчишка не из пугливых, но стал пятится назад, к своим саням, к рОдной мамке.
Медведица шла на людей, рвала когтями морозную ночь. Все разбегались кто — куда. Один из факельщиков бросил огонь, чтобы затеряться среди ярмарочного люда. Осоловевший пьяный мужик, подхватил его факел и закинул на крышу избы Власа.
Рябая баба силой вырвала огонь у другого испуганного паренька в малиновом кафтане и тоже швырнула факел в разбитое окно. Уже полыхало подожженное кем-то крыльцо.
Новенький в отряде факельщиков подумал, что поступил какой-то приказ, который он пропустил — надо палить дом ведьмы, и тоже кинул свой факел на крышу, только с другого боку.
Вороной, наконец, сбросил с себя Колбуда и все три его подбородка. Княжий виночерпий ползал на коленях, перемазался гнилой свеклой и вонючей рыбьей требухой. Кто-то украл его богатую лисью шапку, что скатилась в снег. Колобуд тянул растопыренные пальцы в перстнях к бегущим людям, приказывал, чтобы кто-нибудь помог ему подняться. Вместо этого резвый лихой паренек пнул его в зад, подпрыгнул, оттолкнулся и помчался дальше, оставив грязный след от сапога на бархатном кафтане.
Изба полыхала с четырех сторон. Медведица ревела на дворе, распугивая толпу. Местные разбегались и прятались по избам. Прочие валились в сани и правили лошадьми в сторону тракта. Сильные выбрасывали из чужих саней тех, кто пожиже, погоняли лошадей. Все молили о пощаде, о спасении. Надо ж было так древнюю богиню Макошь прогневить, чтобы людям наяву показалась, медведицей из леса вышла.
Никто не помог семье Власа бороться с огнем.
Пронзительно в дыму голосила Сорока. Когда начался пожар, она посадила Богдашу на сундук и потащила к выходу. Мальчишка сразу начал задыхаться. Сорока поставила сундук, чтобы сбросить непосильную ношу, и спасать только сына. Но Богдан уже куда-то схоронился. Мать отчаянно искала его в дыму. Наткнулась на Прекрасу, подтолкнула ее к выходу и снова продолжала искать любимого сыночка.
Первой из огня выбежала Забава. В одной руке она несла орущего вертлявого Авоську, другой — тащила волоком притихшую Голубу. Кот выскочил за ними сам.
Добросвет вывел на воздух Власа, тот кашлял и мало что понимал. Хозяин дома даже не смотрел на пожар, не замечал ревущую рядом медведицу. Его старший сын бросился обратно в пламя спасать братьев и сестер.
Как только первый факел упал на крышу, Надея стащила с крыльца бьющуюся в конвульсиях Неждану. Они обе повалились в снег, и Ванькина мать крепко держала девчонку. Та вроде начала успокаиваться, крики и всхлипы потихоньку сходили на нет.
Добросвет отыскал в дыму и вывел из пожара зареванную Милашу. Яромир выбросил Щекаря и Удала в разбитое в окно. Те попадали в снег в одних рубашонках, и сейчас орали от холода и страха. Их звонкие сильные голоса оглушали Поспелку.
Влас по-прежнему не двигался. Все, что происходило вокруг, казалось, не доходит до его сознания.
Наконец, Сорока вытащила на руках Богдашу, он не дышал. Она тормошила мальчишку, прикладывалась губами к его губам, вдыхала в него свою жизнь. Потом надумала растирать его щеки и шейку снегом, отчаянно кричала и толкала в грудь. Все ее усилия не прошли даром, Богдан открыл глаза и сделал пару слабеньких вдохов.
Всеволод и Вячеслав уже открывали стойла, выгоняли коней. Истома и Услада гнали из дыма коров, те горестно и протяжно мычали. Сами повыпрыгивали из загончика испуганные поросята. Они носились по снегу, шарахались от огня, от ревущей медведицы и визжали так, что закладывало уши. Бегали по двору и куры, те, что остались, хлопали крыльями. Повсюду кружились в воздухе белые перышки — то ли от куриной беготни, то ли от треснувшей перины в избе.
Надея все еще крепко держала Нежданку, не пускала ее в охваченный пламенем дом.
— Деда! Дедусь! — рыдала девочка.
Выбегая из огня, никто не вспомнил про старого Василя за печкой.
Все давно заволокло дымом, огонь уже подобрался под самую крышу, лизал своими длинными языками резного конька. Спасать уже было некого — Надея это понимала, поэтому сильнее вцепилась в девку, гладила ее по вихрастой макушке.
До того, как появилась медведица, Досада успела оттяпать своими овечьими ножницами почти все прядки с этой бедной головушки, выхватывала их криво да неровно, старалась резать покороче.
Страшно затрещало догорающее крыльцо, сложилось на земь.
Влас резко обернулся. Как будто только сейчас он услышал и увидел, что происходит.
— Где дети? — заорал он Сороке.
— Да, спасли уж всех без тебя, — зло огрызнулась она.
Влас снова посмотрел на полыхающий дом.
— Батя! — вдруг закричал он, озираясь по сторонам.
Старика нигде не было.
Влас поднялся на ноги и, шатаясь, пошел в сторону пожара. Добросвет увидел это и побежал к нему с другого конца двора. Он надеялся перехватить, остановить отца до того, как тот шагнет в огонь на верную погибель.
— Держи! Держи его! — кричала в след Отрада.
— Тятя, не ходи! Тятя, не надо! — умоляла Забава, прижимая к себе кота.
Но тут Влас как будто очнулся, сверкнул вороньим глазом. Он крепко сжал кулаки, наклонил вперед голову на бычьей шее и ворвался в родной дом через огромную дыру, прогоревшую в стене.
Он бежал влево, туда, где за печкой почти три последние года лежал немощный отец.