От таких страстей Нежданка окончательно проснулась.
«Что ж людям-то не живется по-людски?» — подумала она.
Достала пирог с брусникой, жевала всухомятку.
«Взвару бы сейчас, что сестры готовят,» — печально подумала Неждана.
Целый день, когда хотелось пить, девчонка просто жевала снег. Помогало, конечно, но хотелось тепла — греть руки о толстую глиняную кружку, дышать корицей, пить маленькими глоточками сладкий мед…
Каждая хозяйка взвар по-своему делает, Усладу мамка еще успела научить — повезло ей… Да, все братья и сестры, кроме нее, Нежданки, мамку помнили, только она — вовсе нет. Хоть бы разок ее пирогов попробовать, в глаза ее заглянуть… Зеленые они были али серые — кто как говорит, даже этого она не знает.
Горестные воспоминания снова заворочались в памяти с боку на бок, как колючие ежи. Они толкались, каждое из них хотело выскочить поближе, посильнее уколоть.
Нежданка уже знала, что, когда замерзаешь, больно только сначала, а потом пальчики уже ничего не чувствуют. Больно станет потом, как начнешь об печку греться, оттаивать. Эх, не построили еще ту печку, об которую она сможет разморозить свою душу, поэтому многое уже не чувствует. Так, вспоминает… Все заледенело внутри.
«„Леденчики“ — какое дурацкое слово,» — подумалось почему-то.
Сопят в своих колыбельках малые детки, а где-то зимней ночью на постоялом дворе у княжеского тракта какие-то две бабы торговали их души. Хорошие, наверное, детишки, послушные, коли за них избу в Коромыслях и ожерелье из адамантов предлагают. За нее, Нежданку, и рябиновых бус, поди, никто б не дал… Ну, и пусть… Пусть лучше снегири рябинку клюют, рубиновым соком наливаются, маленькие солнышки закатные…Славные они…
Неждана провалилась в глубокий тревожный сон.
Глава 19 Первое утро Озара
Утром ее разбудили трещотки, гогот и рев медведя. Звенел бубен. Утром было не так страшно, и Нежданка потихоньку разгребла перед собой сено, чтоб хоть одним глазком глянуть, что происходит.
Медведя заставляли плясать. Росту мишка был чуть повыше дядьки в скоморошьем костюме. Дядька поднял медведя на задние лапы и крепко держал за цепь, не позволяя опускаться. Другой мужик скакал перед зверем лягушкой, лихо выбрасывая в стороны длинные ноги, и медведю тоже приходилась попеременно поднимать лапы.
— Глянь, в присядку пошел! — вихрастый парень в тулупе тыкал в медведя пальцем. — Глянь, глянь! — толкал он в бок румяную девку.
Зеваки обступили скоморохов, притоптывали валенками да хлопали в ладоши. Круг все-таки они оставляли для зверя большой, когтей и зубов опасалися.
Чтоб пляска на потеху люду продолжалась, мужик время от времени давал медведю какое-то лакомство маленькими кусочками. Косолапый жадно тянул морду к грязному рукаву с бубенцами, тыкался носом мужику в ладонь. Понимал ли косматый, что вторая рука скомороха с такими же бубенцами больно душит его цепью?
— Прости, матушка Макошь, — беззвучно прошептала Нежданка. — Не могу я твоему сыночку помочь. Меня саму, поди, скоро на цепь посадят.
Вокруг плясали скоморохи, бубенцы на их костюмах звенели на все лады. Колпаки чудные трехрогие, да тоже с бубенцами. Почти у всех на лицах были натянуты кожаные маски — чудно так. У кого на маске рожа прорезана добрая да веселая, рот до ушей, хоть завязочки пришей — как говорится. А у кого, наоборот, злая и печальная рожа, у одного прям даже горестная.
Девчонка снова зарылась в сено, чтобы больше на это не смотреть.
Издевательство над медведем продолжалось довольно долго, народу набилось — полный двор. Мужик на воротах с утра стоял уже другой. Он пробовал не пускать деревенских мальчишек, что пришли на медведя поглазеть. Да, куды там… Разве ж их удержишь? Пока один дразнит сторожа, трое других у дядьки за спиной прошмыгнут.
Народ из соседних деревень приходил целыми семьями подивиться на медведя и скоморохов. Касатка распорядилась никого не гнать — пусть посмотрят. Может, в другой раз кто и на ночлег останется, — страшно только первый раз новый порог переступить, а потом ты уже вроде был там, и проще решиться.
Нежданка набралась смелости и выползла из своего убежища на белый свет. Надвинула шапку, засунула в рот палец от удивления, зенки на медведя вытаращила. Вид получился придурковатый — как у всех, это смешало ее с толпой. Не торопясь, чуть приплясывая, перешла двор да и скрылась за воротами.
Глава 20 На переправе
Иван ждал Неждану на переправе вторые сутки.
Сразу за рекой дорога расходилась в разные стороны. Три главные путя потом ветвились и прирастали множеством мелких дорог, дорожек и тропок. Чтобы не заплутать, да не перескакивать опосля, как вороны, с ветки на ветку, важно было сразу попасть на нужную дорогу.
Не случайно местом встречи Ванька выбрал разъезжий пятачок сразу за переправой. Парень глядел во все глаза на реку, на конных и пеших, которые перебирались на другой берег по крепкому льду. Заглядывал в кажные сани и вертел кудлатой башкой во все стороны, не хуже какого филина.
Каллистрат недовольно фыркал и прядал ушами. Пар валили из его ноздрей и оседал инеем на морде. Буланый богатырский конь в придорожных березках всем мозолил глаза. Каллистрат отливал на солнце золотыми боками и на фоне бескрайних снегов просматривался издалека. Рано или поздно в тереме дознаются, куды подевался любимый конь Прозора.
Ванька оглаживал Каллистрата, стряхивал с морды иней, кормил коня сушеными яблочными дольками, покуда те не закончились. Здесь же на переправе выменял у какого-то мужичка за шапку мерку овса да тюк сена. Теперь ухи мерзли, зато конь был сыт. Второго такого конька, поди, и в целом свете не сыскать. Ээх, как жаль будет с им расставаться…
Борода у Ваньки только после двадцати годков начала расти, русая кучерявая. Борода и брови у молодого конюха сейчас тоже заиндевели. Этак и ухи можно отморозить — столько ждать.
Лишь бы все не зря было, лишь бы только Нежданка появилась с того берега, пришла живая да невредимая…
Ванька сам не понял, чем так приглянулся Прозору с Колобудом, но всю неделю они гоняли его за хмельным медом, а потом допускали к себе в хоромы да вели беседы — про невесту да про коней.
Имя своей зазнобы он им не открыл — как уж ни допытывались. Мож, поэтому и стало им так интересно то разузнать. Мож, побились об заклад, что проговорится он рано или поздно, вот все звали да выспрашивали.
Иногда приходилось часами сидеть на бочонке под дверьми и ждать, пока Колобуд и Прозор вспомнят об нем, Ваньке. Вольно или невольно он слышал обрывки их разговоров. Не все, конечно, а — когда громко спорили али близко к дверям подходили, али двери не плотно затворяли.
«Свистульки», «Неждана», «дочка Власа», «ведьмино отродье» — звучали все чаще. Ванька весь превратился в слух.
Когда он понял, что угрожает маленькой соседке, разыскал на ярмарке Талалая, что вечером домой в деревню возвращался, да попросил матери передать, чтобы предупредила Нежданку.
А сам… Сам решил Каллистрата с конюшни свести — отвлечь, значит всех. Очень Ванька понадеялся, что Прозор станет своего любимого конька разыскивать поперед всех дел. Про ведьму с Поспелки, мож, забудет, хоть на какое-то времечко. А девчонка успеет покуда сбежать…
А дальше? Ну, дальше Ванька знал, что на этом его служба при тереме, при княжьих конюшнях закончилась. Знал, что не сносить ему головы, ежели с Каллистратушкой что-то случится. Грустно от того было, да уж делать нечего — кто ж сироту малую спасет, коли не он сызнова.
По первости Иван решил такого приметного коня в сарайчике на окраине Града припрятать, а сам собирался к переправе за Нежданкой ехать на гнедой кобыле. Да, все пошло шиворот-навыворот. Отказался дедок — хозяин сарая за Каллистратом смотреть, хоть и был у них с Ванькой уговор, что коня тот ему на пару дней поставит. Колобуд в пьяном угаре как-то подарил Ваньке перстень яхонтовый, тем кольцом и было за постой коня деду заплачено. Как увидал мужик буланого красавца из княжеских конюшен, так и в отказ пошел — все свои слова назад забрал, не постеснялся. Перстень Колбуда, правда, назад не воротил.
Бросить Каллистрата на произвол судьбы Иван тоже не мог, обещал он Прозору головой за коня отвечать, а свои обещания держать надобно. Да, и сам прикипел он к коньку, чего уж там.
Вот и получилось, что к переправе встречать Неждану, он помчался на золотом коне, что пылал на солнце жар-птицей. Отвлек, называется, внимание…
Кабы девчонка в первый день появилась, мож, все и сладилось бы… Но время утекало овсяными зернами, что сыпал Ванька Каллистрату прямо на снег. Три раза уж покормить конька пришлось.
Доложили уже, поди, Прозору, где, у какой переправы морозит бока его ненаглядный золотой конь.
Теперь вопрос лишь в том, кто раньше поспеет, — Неждана до переправы доберется али Прозор с малиновыми прискачут по его, Ванькину, лопоухую башку.
А ведь Иван даже не знал, спаслась ли энта коза холмогорская, смогла ли девчонка из Поспелки сбежать. Но продолжал ждать и надеяться.
Наконец, вдалеке еще на том берегу, Ванька приметил сани, где все были наряжены в белые шубы мехом внутрь — тятька, мамка и двое детишек, а рядом примостился мальчонка-подросток в шубе из серого козлика — странно это немного показалось, решил Иван эту семью получше рассмотреть, когда сани поближе подъедут. И шуба вроде знакомая, и шапка на мальчишке еще такая смешная, прям, как у него, Ваньки, в детстве была — «третий валенок», неужто еще такие валяют?
Снег искрился и слепил глаза, Ванька разлепил смерзшиеся ресницы, протер зенки и прищурился. Ну, еще хоть чуток поближе подъедут, тогда понятно станет.
А ведь мамка у него хитрая, могла Нежданку мальчонкой обрядить? Патлы ее, поди, все под шапку запхали, да, и паренек пригожий получился.
Мальчишка в санях прятал нос в воротнике, поэтому лица пока было не разглядеть. Но Ванька уже увидал еще одну примету — валенки. Валенки точно были его, ему тятька их подшивал — один коричневым лоскутом кожи, а другой — черным. Помнится, батька сказал, что в снегу вовсе не видно, что они разные, а двух одинаковых обрезков у него не нашлось.