Прерывисто дыша, он горько усмехнулся, будто осуждал себя, и эта усмешка совершенно обезоружила Китти. Она вдруг поняла, что стоит, прижав ладонь к груди Кена. Китти успела сорвать с него толстовку и расстегнуть пуговицы на рубашке. Его грудь покрывали мягкие на ощупь волоски, но мускулы под ними были тверже железа. Его брюки оказались наполовину расстегнуты, и при виде крепких мышц его живота Китти ощутила горячую волну дрожи.
Закрыв глаза, она прижалась щекой к груди Кена, слушая, как стучит его сердце в унисон с ее собственным.
– Я ужасно волнуюсь, Кен.
Его ладонь легла ей на затылок, другая скользнула по спине и проникла в трусики.
– Я тоже. – Его пальцы сжали ягодицу и двинулись дальше, заставив Китти развести ноги. С ее губ сорвался хриплый возглас.
– Боже, ты прелесть. – Кен слегка наклонился, ища губами ее губы. – Черт, какая же ты сладкая.
– Не такая уж и сладкая, – с трудом выдавила из себя Китти, срывая с Кена рубашку.
Он задрал на ней футболку до талии и замер, разглядывая крошечные трусики.
– О господи. Сначала розовые, теперь желтые… – Дрожащими пальцами он поднял майку выше, обнажив груди, и глухо застонал. – Ничего себе.
– Послушай, я знаю, мы немного поторопились… о боже, – задохнулась Китти, когда Кен обвел языком и сжал губами ее сосок. – Мы немного поспешили там в горах… – Он приник губами к другой груди, и Китти беспомощно запрокинула голову. – Кен, пожалуйста. О, пожалуйста…
Ее сбивчивый хриплый шепот лишь распалил его.
Воспламенил их обоих.
Китти не успела перевести дыхание, как он сорвал с нее футболку и швырнул через плечо на другой конец комнаты. Затем стянул трусики.
Она не осталась в долгу, расстегнув на нем брюки и высвободив его возбужденное естество.
Осознав, что стоит обнаженная перед полуодетым Кеном, она ощутила новый прилив желания. Но прежде чем успела насладиться своим трофеем, Кен опустился на колени, мягко развел ее ноги еще шире и приник губами к золотистому треугольнику между ее бедер.
Китти показалось, что кости плавятся, как шоколад в жаркой печи. Ее пальцы впились в плечи Кена, ища опоры, потому что мир вокруг вдруг пришел в движение и начал бешено вращаться. Пальцы Кена скользнули по влажным складкам ее плоти, язык очерчивал центр ее вселенной. Бедра Китти помимо ее воли начали выгибаться, описывая круги.
– Кен, – выдохнула она, балансируя на краю обрыва, и когда тот в ответ теснее прильнул к ней, воспарила над бездной.
Кен сжимал ее бедра, не давая ей упасть, иначе она уже давно сползла бы на пол. Когда бешеный стук крови в ушах сменился глухим гулом, Китти смогла наконец стряхнуть туман, застилавший глаза. Кен выпрямился, сжимая в руке презерватив. Его взгляд сверкал животной мужской радостью, а тело дрожало от напряжения. Он тяжело дышал, лоб его блестел от пота. Китти захлестнула обжигающая волна желания. Кен подхватил ее на руки, прижал к двери и одним мощным движением пронзил.
Их тела слились.
Боже, о боже… Его тело двигалось в упоительно медленном ритме, заставляя Китти стонать от наслаждения. Руки Кена, сжимавшие ее бедра, не давали ей ускорить темп или прижаться к нему еще теснее. Он сам решал, как все будет, и при мысли об этом по телу Китти пробегали волны дрожи, а пальцы на ногах сжимались сами собой. Каким-то чудом Кену удавалось сдерживаться, продлевая удовольствие, все вознося Китти к вершине блаженства, пока наконец она не взмолилась:
– Кен…
– Я знаю, – хрипло выдохнул он, касаясь губами уха Китти, продолжая скользить вверх и вниз, доводя ее до безумия. – Боже, я знаю.
Да. Он совсем потерял голову. Погиб. И она погибла. Погибла безвозвратно, цепляясь за него руками и ногами, хотя он крепко держал ее, не выпуская из объятий. Наконец огненная вспышка прокатилась по ее телу, словно взорвалась сверхновая звезда. И Китти вдруг поняла, что вовсе не погибла.
Она спаслась. Обрела себя.
Да. Прямо здесь, в бревенчатом домике, у двери, в объятиях сильного молчаливого Кена Уайлдера, мужчины, в которого, вопреки данному слову, она явно начинала влюбляться.
Кен проснулся внезапно. В темноте. После страстного безумия у двери по его телу еще разливалась усталость. Он и Китти рухнули на диван, так и не дойдя до кровати. Там они и заснули, хотя пришлось потесниться. Кен вдруг понял, что Китти плачет, словно у нее разрывается сердце. Его разбудили ее всхлипывания.
– Китти?
– Нет. – В ее глухом голосе слышалась боль, будто ей выламывали руки. – Нет, они не погибли, просто оказались в ловушке.
Крепко обняв девушку, Кен отвел с ее лица влажные волосы.
– Китти, это сон.
– Они живы. – Ее пальцы впились ему в грудь. – Пожалуйста, не дайте им умереть!
– Детка, проснись. Ну же. – Китти открыла глаза и замерла в его объятиях, тяжело дыша, будто только что пробежала марафон. – Это всего лишь сон, – мягко произнес Кен. Она вырвалась из его рук, и он потянулся, чтобы включить лампу. Ее глаза казались затуманенными. На бледной коже блестели капли пота. У Кена сжалось сердце от жалости и тревоги. – Китти…
– Воды, – прошептала она, прижав руку к горлу. – Я хочу пить.
– Ладно. – Он встал с дивана, вышел на кухню за стаканом, а когда вернулся, Китти успела натянуть на себя одеяло, которым он накрыл ее час назад.
Она лежала неподвижно, но Кену не верилось, что она уснула. Растянувшись на диване, он медленно привлек ее к себе. Она прильнула к нему, уткнувшись лицом в шею.
Кен успокаивающе погладил ее по спине, пытаясь согреть.
– Тебе снится такое каждую ночь?
– В последнее время стало меньше.
Иными словами, да.
– Китти, ты с кем-нибудь говоришь об этом? Потому что это может помочь…
– Нет. – Ее сотрясла дрожь. – Не поможет.
После трагедии на мосту Китти пыталась изменить свою жизнь к лучшему, и все же ей снились погибшие люди, ее мучило, что она осталась в живых.
А как пережил падение он сам? Падение, причиной которого стала его собственная ошибка? Падение, при котором, кроме него, больше никто не пострадал? Он жалел себя.
Его обожгло стыдом от этой мысли.
Нежно прижав к себе Китти, Кен стал гладить ее по голове и по спине, пока она снова не погрузилась в сон.
Но сам он долго не смыкал глаз.
Глава 17
На следующее утро Энни резала помидоры для соуса к спагетти, которые собиралась приготовить на ужин. С ножом в руке она обвела хищным взглядом кухню, ища, что бы еще порубить в мелкое крошево, когда в заднюю дверь вошел Кен. Ей хватило одного взгляда на его сонные, тяжелые веки и гибкое тело, из которого каким-то чудом ушло все напряжение, и она обо всем догадалась.
– Ты издеваешься?
– Что?
– Ты мне не чтокай, – отрывисто бросила Энни. – Настала моя очередь заниматься сексом, черт побери!
Кен направился прямиком к кастрюле на плите, но Энни угрожающе подняла нож, и он невольно попятился.
– Никто не тронет еду, пока я не получу своего.
Кен насмешливо приподнял брови.
– Сказать Нику, чтобы привлек к работе побольше мужчин?
– Ты шутишь, когда у меня нож в руке? – Кен поднял руки, сдаваясь, и Энни указала подбородком на дверь. – Стоун собрал группу для ледового восхождения к водопадам Теннеман. Ты ее поведешь.
– Знаю, он вытащил меня из постели своим сообщением.
– Бедняжка, ну ты еще поплачь. – Энни вытолкнула племянника из кухни и бессильно привалилась к стойке. Ее жизнь вышла из-под контроля.
Проклятие. Энни всегда знала, что это случится, что в конце концов она все испортит. Потому что, подобно остальным Уайлдерам, всю свою жизнь она с одержимостью маньяка разрушала собственное счастье. Это бесило ее. Энни яростно вонзила нож в помидор.
Она могла бы обвинить в своих несчастьях мать с отцом, жалких алкоголиков, которым следовало бы запретить иметь детей. Или проклятую систему, которая позволяла детям страдать.
Но поскольку Энни сделала все, чтобы помешать Кену стать типичным продуктом своего окружения, она понимала, что не может позволить себе валить все на внешние обстоятельства. Она воспитала себя сама. А когда справилась с этим, воспитала и Кена. А затем выбрала себе жизнь по своему желанию.
И точка.
Вот только она все продолжала ходить по кругу и разрушать свою жизнь, потому что, судя по всему, родительские гены оказались слишком живучими. Боже, именно это больше всего и злило ее. Схватив несколько зеленых перцев, Энни нарезала и их заодно.
Ей по-настоящему не хватало мужчины в постели, чтобы снять хотя бы часть напряжения. Ей недоставало мужчины, который обнял бы ее покрепче, рассмешил бы, заставил бы нежно мурлыкать.
Согрел бы ей ноги.
Энни скучала по семейной жизни, когда, проснувшись утром, можно наскоро заняться любовью, если хочется. Когда готовишь обед кому-то своему, родному, принадлежащему тебе сердцем и душой.
Она тосковала по долговязому тупице Нику. Черт возьми, тосковала отчаянно. Он и впрямь показал себя далеко не хлюпиком, когда принял всерьез всю эту дребедень с разводом.
Ладно, она тоже виновата. Слишком давила на него. Давила и ожидала, что Ник хотя бы раз сделает ответный выпад.
Энни оттолкнула в сторону перец, поискала взглядом, что бы еще нарубить, но ничего не нашла. В глаза ей бросилась куртка Ника, висящая на крючке у задней двери, будто в напоминание, что он здесь, только руку протяни, хотя теперь к нему уже не притронешься.
Они перестали видеться, и, черт возьми, Энни болезненно это переживала. В конце концов, она ведь не умерла, просто приблизилась к сорока годам. Ей хотелось романтики. Хотелось, чтобы за ней ухаживали. Что в этом ужасного? Разве она превратилась в уродину? Стала непривлекательной? Энни оглядела свою новую одежду. Нет. Все осталось при ней, и Ник должен был это увидеть прямо сейчас.
Немедленно.
Энни вымыла руки, схватила куртку Ника, натянула вязаную шапочку и вышла из коттеджа. Разумеется, как назло, шел снег, и по дороге к гаражу она провалилась в свежий сугроб.