— А я? — удивленно спросил он.
— Ничего не знаю. Все так неожиданно.
Теперь Борис возмутился.
— Но как это тебя забирают!.. У тебя профессия, ты работаешь. Ты член коллектива, который собирается ехать в Москву на Всесоюзный смотр. Ты комсомолка. Тебе, наконец, девятнадцать лет, ты свободный человек! Как это тебя могут забрать, против твоей воли?
— Это не против моей воли, — прошептала она.
— А-а, — ты сама хочешь! Тебе наплевать на все, на все! На меня!.. Ладно, я тебе безразличен, понятно. Но государство столько средств израсходовало, пока обучило тебя квалификации. Как ты можешь?
Он сознавал, что говорит совсем не то, что нужно сказать, но с языка слетали только эти несправедливые и не очень уместные слова.
Они остановились у дома, в котором она жила, и теперь ему уже нечего было говорить.
— Боря, который час? — спросила она только за тем, чтобы не молчать.
— Извини, — сухо ответил он. — Но ведь ты теперь артистка, балерина… Привыкай поздно ложиться, поздно вставать.
— Ты дурачок, Боря, — сказала девушка. — Я сама не могу разобраться. И строить образцовое общежитие хочется, и в театр хочется, ох, как хочется. А ты, вместо того, чтобы помочь мне, только сердишься.
В ее словах и в голосе была извечная девичья нерешительность и слабость. Но Борис не слушал ее. Он трудно и горько думал.
Не станем, читатель, мешать Борису. Ему и без нас не легко. Подумаем о Саше Лебедевой. Как сложится дальше ее судьба, ее жизнь?
Жила-была простая, хорошая девушка. Как все девушки, она избрала профессию:, может быть, даже не случайно. Профессию маляра. Не бог весть какую, но ничем не хуже любой другой. И, как все девушки, она встретила юношу, которому понравилась, и который понравился ей.
Не сегодня-завтра они получили бы отдельную, свою, комнату, поженились бы… Они продолжали бы вместе, рядом, трудиться, поддерживать друг друга на долгом жизненном пути. Обыкновенная судьба простых, хороших людей.
Но вот в их жизнь вторглось нечто неожиданное. Оказалось, что у девушки незаурядный талант. Хорошо? Да? Конечно, хорошо. Замечательно! Это большое счастье — иметь талант.
Но как быть со всем, о чем мечталось прежде? И что будет с Борисом, с их любовью? Конечно, только «гора с горой не сходится». Люди всегда сойтись могут. Но и не расходятся лишь горы — люди расходятся. Можно ли быть уверенным, что в новом городе, в новой обстановке, среди новых знакомых, может быть, более интересных, Саша не забудет Бориса?..
Да, в судьбу молодых людей вторглось нечто такое, что нарушило ее спокойное, верное течение. Что принесет это нечто — счастье или страдания?
— Что бы ни случилось, Сашенька, — сказал, наконец, Борис, — я тебе от души желаю счастья. Я не стану тебе мешать.
Он говорил искренно, но голос выдавал его боль И чтобы слабить тягостное впечатление, какое это должно было произвести на Сашу, он продолжал:
— Я действительно дурачок, Сашенька!.. Это же замечательно, что тебя берут в театр!.. Я тебя от всей души поздравляю… А мы разве не можем подождать еще годик-другой? А там съедемся… Я буду ждать хоть десять лет!..
Сейчас он лгал и понимал, что лжет. Не один раз видел он, как первая любовь не обязательно становится последней любовью, любовью на всю жизнь, увядает по самым разным причинам, оставляя лишь едва заметный след в сердце. Он был уверен, что с ним этого, конечно, не случится, не может случиться… Но с Сашей…
Здесь он сам испугался своих мыслей. Невелика же цена его любви, если в преддверии первого испытания он уже усомнился в ней. И что если Саша угадала эти его недостойные подозрения? Не заслуживает она этого. Не заслуживает!
И он опять заговорил. Каждым словом он старался оправдаться перед Сашей. Даже не столько перед ней — перед самим собой, хотя и обращался к ней.
— Нет, в самом деле, Саша, я наболтал тут много несуразного… так ведь и для меня это неожиданность. Но самое главное… Ты только представь себе — тебя берут в театр! Да-да, ведь это именно так. Понимаешь ли ты, что это значит? Простого маляра, приглашают в профессиональный театр оперы и балета. Значит, у тебя действительно талант, и ты нужна искусству… Вспомни Галину Уланову.
— Я ее только в кино видела, — сказала девушка.
— И я только в кино… И тебя, может, будут снимать. Как же ты можешь сомневаться, колебаться? Это эгоизм! И ни о чем другом ты не имеешь права теперь думать.
Он говорил увлеченно, даже вдохновенно. Саша подняла на него глаза, и хоть в них из-за темноты ничего нельзя было увидеть, он знал, что они излучают сейчас доверие в благодарность.
Тогда он почти бессознательно придвинулся к девушке, точно предлагая себя в качестве опоры, и убежденно заключил:
— А я?.. Да ради того, чтобы стать твоим мужем, я готов и подождать. Сколько угодно! Хоть всю жизнь!
Они присели на скамеечку, Саша положила голову ему на грудь.
Он почувствовал, что она плачет. На его груди еще никто не плакал, никогда не видел он слез Саши, не знал, чем можно помочь ей и себе, и только старался не шевелиться, даже не дышать.