— Как, Анна Михайловна, — обратилась к ней ведущая программу, — будем третий раз?
— Боюсь, ребята утомились, — ответила женщина так спокойно, словно до ее ушей, прикрытых гладкими черными волосами, не доходило то, что творилось в зале.
— Анна Михайловна! — не то вскрикнула, не то выдохнула одна из танцовщиц.
— Хорошо, — согласилась Анна Михайловна. — Только, Саша, не подведи. — Она порывисто обняла и поцеловала девушку. — Молодец, Сашенька! — добавила она.
Танцоры не обиделись: Саша Лебедева вполне заслуживала особого отношения.
Вот и сейчас. Шестнадцать юношей и девушек двигались по одной линии, в точности повторяя жесты, повороты, поклоны, притопы… Но все они в сущности создавали прекрасный фон для одной Саши, которая поворачивалась, кланялась, притопывала и вообще двигалась так же, как и все, и в то же время не так. Совсем не так!.. На сцене эта девушка с вздернутым, запыленным веснушками носиком, словно бы избавлялась от веса. Она не ходила, а скользила, не подскакивала, а взлетала, так, словно захоти — и она безусловно парила бы птицей!.. А как она кружилась — будто в ней была спрятана пружина!..
Зрители видели шестнадцать танцоров, но замечали лишь ее одну, Сашу, хотя, надо полагать, никто об этом не задумывался.
Третий раз была исполнена «Уральская топтуша», и снова под сводами зала плескались аплодисменты, и впору было четвертый раз показывать этот же танец. Выручил баянист: он снял с колен свой тяжелый баян, потянул веревку, возле которой сидел, и лиловый занавес медленно прикрыл сцену.
Только после этого зрители угомонились. Воспользовавшись наступившей тишиной, девушка, которая вела программу, просунула голову между складками бархата и объявила:
— Концерт окончен…
Счастливые и усталые пошли танцоры в свои уборные раздеваться.
— Как я волновалась, Анна Михайловна! Если бы вы только знали!.. Боялась, сердца не хватит, — воскликнула Саша.
Лебедева была, пожалуй, единственным человеком, не понимавшим, что именно она приносит коллективу такой исключительный успех. Она просто любила кружиться, прыгать, танцуя, испытывала удовольствие — и все. И может быть, с этой непосредственности и начиналось обаяние ее редкостного таланта.
Она хотела сказать еще что-то, но послышался стук в дверь. Опираясь на толстую, полированную трость, вошел мужчина в сером костюме. В его внешности, манере держать голову было что-то непривычное. Вместо галстука топорщился белый бантик. Саше пришелец показался смешным, и она сжала губы и с преувеличенным усердием стала стирать грим.
— Могу я видеть вашего руководителя? — спросил незнакомец с каким-то подчеркнутым чувством собственного достоинства.
— К вашим услугам. Кирсанова, — представилась Анна Михайловна.
Мужчина снял соломенную шляпу с головы, оказавшейся совсем седой.
— Артемий Сергеевич Сетунов… Главный балетмейстер оперного театра.
— Который у нас на гастролях? — живо спросила Саша.
— А в вашем городе есть и другой оперный театр? — не без иронии парировал Сетунов.
Почти не склоняясь, он поднес к губам протянутую руку Анны Михайловны.
— Позвольте раньше всего, — как-то чересчур официально сказал он, — выразить вам глубокую благодарность за то подлинное наслаждение, которое доставило мне выступление вашего коллектива и особенно ваша топтуша. Превосходная интерпретация!.. С вашего позволения я выдвину перед руководством театра вопрос о том, чтобы вас пригласили для постановки этого танца в балете «Каменный цветок», над которым я начинаю работать. Мне хотелось бы выпустить на сцену именно ваш коллектив, но — увы! — премьеру мы покажем уже дома.
В комнате наступила такая тишина, что все услышали, как скрипнула от чьего-то непроизвольного движения половица.
Сетунов оглянулся. Саша догадалась пододвинуть ему кресло.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Возраст, знаете…
При этом он внимательно осмотрел девушку с ног до головы.
— А самое главное, товарищ Кирсанова, я хочу поговорить с вами о ней. — Он показал тростью на Сашу. — Я хочу забрать ее в театр, она…
— Можете не продолжать, — прервала его Анна Михайловна. — Мне все ясно. Я ждала этого дня и боялась его, и всегда была уверена, что он настанет. Саша в моем коллективе уже шесть лет… Я счастлива, что этот день пришел, и мне… больно…
— Я вас понимаю, — сказал гость, — но и вы должны согласиться…
— Не надо, — голос Анны Михайловны, всегда такой плавный, сейчас заметно дрожал. — Меня убеждать не нужно… Разве ее… Саша! — позвала она.
— Я слушаю, — едва слышно отозвалась она.
Только теперь Анна Михайловна подумала о том, что в комнате их не трое, и что всем интересно знать, в чем дело, и все имеют на это право.
— Ребята, — сказала она, полуприкрыв потемневшие глаза. — Артемий Сергеевич находит у Саши Лебедевой большой талант и приглашает ее в балетный состав оперного театра.
— Ох! — простонала Саша.
— Можно подумать, что вы огорчены… А, Саша Лебедева? — сказал балетмейстер. — Разве вас не манит большое, профессиональное искусство? Вам не хочется танцевать под музыку Чайковского и Бизе, Делиба и Глазунова в звучании не баяна, а симфонического оркестра? Разве не стремитесь вы выражать на сцене бессмертие человека, величие и красоту его надежд, его любовь, страдания и радости?
Саша стояла в центре комнаты в полосатом сарафане и заплетала тонкими пальцами жидкие и короткие косички.
— Не… не знаю.
— Она просто смущена, — сказала Кирсанова. — Но она согласна, можете мне верить.
— Не знаю, как это получится, — взволновалась девушка. — Вдруг Степан Алексеевич не отпустит?
Сетунов осведомился:
— Кто это Степан Алексеевич?.. Управляющий вашим трестом?
— Что вы! — осуждающе улыбнулась девушка. — Степан Алексеевич Белый — бригадир маляров. Наш бригадир.
— Ну, мы его уговорим, — успокоил ее балетмейстер. — Анна Михайловна нам поможет. Неправда ли?
— Разумеется, — в том же шутливом тоне ответила та.
— Тогда можно считать, что вопрос решен, — сказал гость. Он встал, кивнул головой, и ушел, опираясь на свою трость.
Танцорам хотелось поздравить подругу и своего руководителя, но, взглянув в их сосредоточенные, какие-то отсутствующие, лица, все молчаливо разошлись. Кирсанова и Лебедева остались одни.
— Анна Михайловна, почему он такой?..
— Какой?
— Такой… ну в общем… как сухарь.
Анна Михайловна привлекла девушку к себе.
— Почему?.. Я могу только предполагать, Сашенька. Когда-то Сетуновым любовались зрители Большого театра в Москве. Он выступал в Вене и Неаполе, Париже и Лондоне… Теперь он старик.
— Он, наверное, никого не любит.
— Нет-нет, что ты! — возразила Кирсанова. — Нельзя любить искусство, не любя людей. Но мы не всегда умеем правильно выражать сваи чувства…
Они помолчали.
— Что же мне делать. Анна Михайловна? — доверчиво спросила девушка.
— Посмотри на меня, Сашенька! — страстно отвечала женщина. — Двадцать лет назад мой муж потребовал, чтобы я бросила сцену. Он и до сих пор меня ревнует, — неожиданно разоткровенничалась она. — Глупенький… Я, как видишь, нашла себя в качестве руководителя самодеятельности. Это интересно… Да, конечно, интересно. — Она опустила голову. — Но никогда, запомни, Саша, никогда я не перестану сожалеть о том, что бросила театр.
Лебедеву, как и всегда, у выхода из клуба ожидал высокий молодой человек в коричневом костюме.
— Долго ты сегодня, — сказал он вместо приветствия, бережно взяв девушку под руку. — Но как ты сегодня танцевала! Знаешь, Саня, у тебя действительно талант!.. Здорово!
— Спасибо за комплимент, Боря.
— Все говорят, — продолжал молодой человек, — что ваш коллектив поедет в Москву на смотр… Хоть я и скучать буду, но очень хочется, чтобы ты поехала.
— Я, скорее всего, не поеду.
Борис почувствовал в словах и голосе подруги неясную тоску, но понял эту фразу по-своему и уверенно повел плечами.
— Не глупи, Саня. Я же не возражаю… А что буду скучать, так ведь разлук не отменишь. Может, в Кремлевском театре будете выступать. Или во Дворце спорта. Вот бы здорово!.. И почему я такой косолапый! — закончил он уже с нескрываемым огорчением.
Они шли по умытому летним дождичком асфальту, мимо больших, строгих и таинственных в этот поздний час зданий. По мостовой мчались неугомонные грузовые автомобили, вдали оранжево-красно светились домны и коксовые батареи.
Но Борис был увлечен другим.
— А у меня тоже новости… Помнишь, я предлагал силами комсомольцев построить образцовое молодежное общежитие?
— Ну?
— Ну так вот, сегодня этот вопрос решен положительно. Создается комсомольско-молодежный участок. Начальником назначили Валентина Георгиевича, а прорабом меня. Первый самостоятельный дом! Хорошо?.. Нам передают бригады каменщиков Силина, штукатуров Орехова, лепщиков Доронина и… ну-ка угадай, Саня…
— Что я должна угадать? — вяло спросила Лебедева.
— И… и вашу малярную бригаду! — чуть ли не торжественно заключил он.
Девушка молчала, но Борис еще не замечал этого.
— Но и это не самое главное! — сказал он так возбужденно, что даже остановился и отпустил руку Саши.
— Что же еще?
— Теперешнее общежитие будет переоборудовано, и все до единой комнаты отдадут молодоженам.
Лебедева коротко рассмеялась.
— Боря, тебе еще рановато покровительствовать молодоженам.
— Да я вовсе никому не покровительствую! — обиделся он. — Я второй в очереди… Все знают, что мы с тобой ждем комнату, чтобы… пожениться.
— Вот оно что!
Юноша встревожился.
— Ты не рада, Саня?.. Что с тобой сегодня?
Она опустила голову.
— Ничего не выйдет, Боря… Я не поеду на смотр… я не буду расписывать стены в новом общежитии… я не буду дожидаться нашей комнаты…
— Что случилось? — тихо спросил он.
— Я сама еще толком не знаю, Боря… не понимаю. У меня находят талант, меня забирают в оперный театр… Я должна буду уехать…