Вайолет огибает меня, молча спрашивая, какая комната моя, и я киваю головой на дверь в конце коридора справа.
— Вот эта, — говорю я одними губами.
Вайолет пробирается мимо, поворачивает ручку двери в мою комнату и тихонько толкает ее. Стоит на пороге, оглядывается.
Я застелил постель сегодня утром, поэтому она бросается вперед, стягивает черное покрывало, стаскивая достаточно низко, чтобы я смог уложить полностью одетого Кайла.
Мы стоим рядом и смотрим на него.
— Его ботинки, — говорит Вайолет, указывая на потертые теннисные туфли, пристегнутые к ногам парня. Затем она машет, что я должен их снять.
Я послушно опускаюсь на колени в изножье кровати, развязываю одну рваную теннисную туфлю, потом другую. Держа их на ладони своей массивной руки, я разглядываю их: серо-черные с красными шнурками, резина на подошве отслаивается от пластиковой основы. Шнурки порвались в нескольких местах, но были завязаны, а не заменены.
Пальцы обеих ног ободраны в дерьмо.
Его мама права, ребенку нужна новая обувь; это ужасно, у них нет никакой хорошей поддержки. Я не обращаю на них внимания и осторожно кладу под подоконник, чтобы Кайл не споткнулся, если проснется и встанет с постели.
За моей спиной Вайолет зажигает настольную лампу, ее зачарованные глаза блуждают по комнате. Она медленно идет к книжной полке, просматривая стопки романов о Великой депрессии и Американской истории. Моя коллекция фигурок «Игры престолов» и штурмовиков «Звездных воин». Кубик Рубик, который я иногда решаю в перерывах между занятиями. Винтажные модели Firebird и Mustang, которые я собрал прошлой зимой, когда все остальные отправились домой, чтобы повидаться с семьями на каникулах – они заняли у меня целый месяц. Я красил каждую деталь вручную, самостоятельно собирая каждую крошечную деталь.
Боже, какая это была заноза в заднице.
Вайолет оглядывается на меня через плечо, и на ее губах появляется загадочная улыбка, когда она проводит указательным пальцем по полке.
Я внутренне стону; Боже, все дерьмо на моей полке делает меня похожим на проклятого ботаника.
Она прекращает беглый осмотр, когда доходит до одной фотографии, фотографии, на которой я с родителями, снятой, когда мне было около шести, как раз тогда, когда их бизнес взорвался.
Мы стоим перед гаражом дома из красного кирпича, в котором мы тогда жили, который арендовали мои родители, и я держу руль нового велосипеда.
Это был мой первый велосипед, и я помню, как умолял маму сделать снимок. Несколько лет назад я откопал его в доме бабушки и дедушки и украл вместе с рамкой.
Не знаю почему.
Так глупо.
Вайолет наклоняется, чтобы лучше видеть, заложив руки за спину. Она хочет взять её в руки, чтобы изучить, я могу сказать это по тому, как ее пальцы тянутся вперед, а затем быстро отстраняются.
Закончив вынюхивать, она подносит указательный палец к губам и жестом приглашает меня следовать за ней.
— Тссс. — В уголках ее глаз появляются морщинки.
Я закрываю за нами дверь, оставляя ее слегка приоткрытой на случай, если ребенок проснется и испугается.
— Его мама сказала, как долго ей нужно работать? — шепчет Вайолет, хотя нам не грозит опасность разбудить Кайла.
— Нет. Она не сказала мне, черт, она была в панике и повесила трубку, прежде чем я смог задать какие-либо вопросы.
Вайолет кивает.
— Бедняжка.
— Знаю. С чего она взяла, что я буду возиться с ним всю ночь? Я понятия не имею, что делать, и все, что я хотел сделать сегодня вечером, это читать и спать. Я чертовски устал.
Я тащусь за ее звонким смехом на кухню.
— Когда я говорила «бедняжка», я имела в виду не тебя, а его. Бедняжку, тасуют вокруг. Это не весело.
О. Ей жалко паренька, но не меня?
Показательно.
С другой стороны, зачем это ей? Вайолет даже не подозревает, что за последние три недели я сделал больше нехарактерного дерьма, чем за всю мою проклятую жизнь.
Добровольчество. Тусовки с детьми. Позволять ей запугивать меня, чтобы я больше ходил на свидания.
Обращение за помощью, как я сделал сегодня вечером.
— Хочешь чего-нибудь выпить? Воды или еще что-нибудь?
Господи, что я делаю? Я не хочу, чтобы она оставалась, я хочу, чтобы она ушла.
Давайте продолжим и добавим это к растущему списку дерьма, которого я обычно не делаю: пригласить цыпочку и дать ей почувствовать себя желанной, предложив выпить. Я знаю женщин, они хуже, чем грязные бездомные кошки. Вы даете им попробовать что-то один раз, и они продолжают возвращаться.
Я люблю уединение, я хочу уединения.
Я хочу, чтобы Кайл ушел.
Я хочу в свою постель и быть в ней один.
— Кайл мирно спит. У меня нет причин оставаться. Ты уверен, что не хочешь, чтобы я ушла?
— Только если ты хочешь, спешить некуда.
— Где твои соседи по комнате?
— Не знаю. Возможно, с Джеймсон. — Мысленно стону.
— Кто такой Джеймсон?
— Девушка-ботан, с которой встречается мой сосед по комнате. — Потом я слышу, как добавляю: — Если ты не хочешь воды, я могу сделать тебе горячий шоколад или еще что-нибудь. На улице чертовски холодно.
Заткнись, Зик. Черт возьми, заткнись.
Вайолет застенчиво улыбается, запинаясь:
— К-конечно, я бы не отказалась от горячего какао. Звучит уютно и вкусно.
Уютно.
У меня дома девушка, которая говорит всякое дерьмо, типа уютно.
Замечательно.
Она задерживается в дверях кухни, пока я открываю шкафчик за шкафчиком в поисках смеси для горячего шоколада. Дерьмо, у нас вообще это есть? Я уверен, что видел, как Джеймсон пьет его время от времени, особенно когда на улице холодно, потому что ей всегда чертовски холодно. Я уверен, что у нее где-то здесь есть это дурацкое растворимое шоколадное дерьмо от Williams Sonoma (интернет–магазин крупного одноименного производителя кулинарных приспособлений и кухонной техники, который располагается в Соединенных Штатах), а не из продуктового магазина, в котором покупают нормальные люди.
Хорошее, модное дерьмо.
Я рывком открываю нижние шкафы, потом верхние. Ящики над холодильником и микроволновой печью, не задаваясь вопросом, почему я так чертовски стремлюсь найти его.
Наконец, заглянув в самый последний шкафчик вдоль стены, я нахожу то, что ищу: красно-белую полосатую банку с горячим какао, а точнее, тертым шоколадом. Блядь, ручная работа, как указано на металлическом контейнере.
Прямо рядом с ним? Пакетик квадратного ванильного зефира ручной работы, О-ля-ля. Их я тоже хватаю.
Кружка. Шоколад. Зефир.
Джекпот.
— Ты хочешь обычное молоко, ванильное соевое или миндальное? — Спрашиваю я через плечо, рывком открывая холодильник и наклоняясь, чтобы заглянуть внутрь.
— У вас есть все три? — Кажется, она удивлена.
Я оглядываюсь через плечо.
— Это дом спортсменов. — Хмыкаю я. — Мы любим разнообразие и все, что содержит белок.
Она одаривает меня застенчивой улыбкой.
— Ну, в таком случае, я, пожалуй, возьму сою.
— У Эллиота непереносимость лактозы. — Я роюсь вокруг, перекладывая дерьмо, чтобы вытащить коробку с соевым молоком. — Поэтому, оно у нас всегда есть.
— О! Я не хочу использовать вещи Эллиота.
— Успокойся, все в порядке.
Я не упоминаю, что это я делаю все покупки, или что мои соседи по комнате почти никогда не платят мне за еду, так что технически, это все мое.
— Хорошо, если ты уверен, что он не расстроится, тогда я доверяю тебе.
Я доверяю тебе.
Эти три слова заставили меня застыть с молоком в руках и уставиться на нее, как идиот, взвешивая слова, потому что она сказала, что доверяет мне.
Очевидно, она не имеет в виду это в более глубоком смысле, это просто чертово соевое молоко, но никто никогда не говорил мне этих слов раньше.
Вайолет меня даже не знает. Сомневаюсь, что я ей вообще нравлюсь, никто меня не любит. Я не слишком приятный и не идиот, я знаю, что обо мне говорят за моей спиной и как девушки смотрят на меня. Они будут трахать меня из-за моего тела и потому, что я борец за Айову, но на этом желание заканчивается.
Мои друзья мирились с моим дерьмом, потому что должны – я владелец дома, в котором они живут, и я в их команде по борьбе. Они застряли со мной, пока мы не выпустимся или меня не вышвырнут из команды из-за моего дерьмового отношения.
Я думаю, хреново быть на их месте.
Распахнутый доверчивый взгляд Вайолет встречается с моим, пока я присматриваюсь к ней, все еще держа молоко. Черные леггинсы облегают стройные бедра. Ее черная футболка с длинными рукавами обтягивает ее маленькую грудь. Я вижу очертания бюстгальтера под тонкой тканью, но продолжаю путешествовать вверх по ее телу. Ее длинная стройная шея украшена красными пятнами.
Ее светлые волосы в диком, сексуальном беспорядке.
Сейчас она не ненавидит меня, я вижу это по ее глазам.
Я доверяю тебе.
Я откручиваю крышку с молока и наливаю полную кружку, бормоча «блядь», когда что-то выливается за края.
Ее смех сладок.
— Хочешь помогу?
— Я разберусь. Ты отдыхай.
Что. Блядь. Я. Говорю.
Машинально я ставлю кружку в микроволновку и дважды нажимаю кнопку таймера. Мы стоим в неловком молчании сто двадцать секунд, отсчет на часах длится целую вечность.
Еще тридцать секунд.
Двадцать.
Восемнадцать.
— Спасибо за горячий шоколад, — говорит Вайолет, когда микроволновка пищит, и я открываю дверь. Вынимаю кружку, ставлю ее на стойку и открываю крышку полосатой банки.
Я засовываю в нее ложку и добавляю три порции, надеясь, что ей понравится шоколадное дерьмо. Размешиваю его быстрым движением, бросаю горсть зефира и передаю ей.
— Спасибо, — снова говорит она, отхлебывая белую пену. — Ммм, это восхитительно.
Я смотрю, как она высовывает язык и слизывает растаявший шоколад с края чашки, потом с растаявшей зефирки. Слежу, не прилипнет ли что-нибудь к ее верхней губе, отчаянно желая увидеть, как снова высунется розовый язык.