— Ничего. Я ничего не делаю с этой девушкой. — Фыркаю я, повышая голос на октаву. — Почему вообще тебя это волнует?
Джеймсон здесь недавно, но она уже начала вмешиваться; время от времени она влезает в наши домашние дела. Умудряется лезть туда, где ей не место, и поднимает мою шерсть, выводя меня из себя.
Это один из тех моментов: она в моей спальне лезет в мои чертовы дела.
Сует свой нос в мои дела.
Последнее место, где я хочу, чтобы кто-нибудь был.
Самое худшее? Она не сдается. Не прекращает говорить и не уходит. Джеймсон Кларк держит меня в заложниках в моей чертовой спальне.
— Если тебе хоть немного нравится Вайолет, а я подозреваю, что нравится, потому что иначе ты никогда бы не привел ее сюда... – говорит она низким голосом. — Если она тебе хоть чуть-чуть нравится, Зик, не играй с ней. Она кажется такой милой, и, если ты будешь ее обманывать... я чувствую, что это ее разрушит.
— Разрушит?
Зачем мне ее губить, если она мне нравится?
— Не знаю, может, мне не стоит употреблять слово «разрушение», оно кажется грубым, просто она яркая и очаровательная, а ты склонен окружать себя грозовыми тучами.
— Вау, Джеймс. Тебе не кажется, что это немного мелодраматично? Даже для тебя?
— О, Зик, я сказала только половину того, что хотела сказать, но сейчас прикушу язык, — тихо смеется она.
Я смотрю на нее, действительно смотрю: серьезные глаза, длинные блестящие волосы, она не такая простая и скучная, как кажется. Если бы на шее Джеймсон Кларк висела табличка, то она бы гласила: не несет чушь. Она изучает меня, всегда делает странное дерьмо, вроде этого. Анализирует людей. Наблюдает за ними.
Оценивает.
Она нерешительно идет к двери.
— Мы с тобой оба знаем, что выгнать Вайолет сегодня было огромной ошибкой, так что не трудись отрицать это. На самом деле, я предсказываю... — она прикусывает нижнюю губу, сосредоточившись. — Я предсказываю, что сегодня вечером ты ляжешь в постель, как только твой маленький приятель уйдет, и впервые в жизни ты будешь чувствовать себя дерьмово из-за того, как ты с кем-то обращался.
Я наклоняюсь вперед, положив руки на подлокотник кресла. Прищуриваю глаза.
— Ах вот как? И зачем мне это делать?
Она улыбается, одной из тех жалостливых, покровительственных улыбок, которые говорят, что она думает, что знает лучше.
Я сотни раз видел, как она так улыбалась моему соседу по комнате.
— Это несложно.
Мои брови взлетают вверх; это должно меня рассмешить.
— Потому что она тебе нравится. Ты просто этого еще не понял.
Глава 7.
«Эта линия подбородка может найти подход ко мне, но это не проблема. Я думала, что забыла его, но сегодня от него приятно пахнет – в этом и проблема»
Вайолет
— Есть домашнее задание? — Его голос не дает мне пройти мимо его столика. В кои-то веки Зик Дэниелс находится в библиотеке по собственной воле, не дожидаясь обучения, не с группой своих приятелей-борцов.
В одиночестве.
— Да. У м-меня всегда есть домашнее задание, — я спотыкаюсь на собственных глупых словах и ненавижу себя за это.
Беспечно, как будто это не имеет большого значения, Зик откидывается на спинку стула, изгибает позвоночник, вытягивает ногу и отодвигает стул.
Он скользит на полметра и останавливается.
Я смотрю на него.
Он смотрит на меня. Приподнимает бровь под козырьком бейсболки. Сгибает шею и возвращается к работе.
— Садись. Там полно места, — грохочет он. Предлагает мне натянутую улыбку. — Наверное, нам надо поговорить.
Поговорить? Он хочет поговорить?
— Хорошо. Дай мне минутку.
Я отхожу, мозг работает в ускоренном режиме, каталогизируя все, о чем он, возможно, захочет поговорить, и я прихожу к следующему: Кайл. Выгнал меня из своего дома в четверг. Сбор средств на следующей неделе.
Глубоко вздохнув, я считаю до десяти, прежде чем взять рюкзак и ноутбук из офиса. Нахожу свой табель. Отмечаю время ухода.
Когда я иду к его столу, чувствую себя как-то странно, словно по аллее позора, мой взгляд направлен на этот отодвинутый деревянный стул.
«Веди себя непринужденно», — напоминаю я себе, — «Он просто парень…»
Бесчувственный парень.
Пугающий. Холодный. Черствый. Сложный. Самый угрюмый, задумчивый мудак, которого я когда-либо встречала.
Судя по всему, он ни в чем не нуждается; я заметила его дорогую одежду. Видела его нынешнюю модель пикапа, с блестящим серебристым хромом, накладками и деталями. Все в нем пахнет богатством и привилегиями, и все же я чувствую, что его высокомерие происходит не от этого.
Я бы даже не назвала это высокомерием – это больше похоже на обиду. Он обижается на всех, кто счастлив.
Подойдя к нему, я вижу, что он освободил для меня место, и кладу свои вещи. Неуверенно стоя рядом со стулом.
Его темная голова склонена, серые угрюмые глаза скрыты козырьком черной бейсболки. В то время как его ручка царапает бумагу смелыми, жесткими штрихами, мои глаза быстро сканируют его широкие плечи и мощные бицепсы.
Его обнаженные руки видны из-под футболки с короткими рукавами, и покрыты редкими темными волосами. На краткий миг я позволяю своему разуму блуждать, задаваясь вопросом, что еще на теле Зика Дэниелса покрыто волосами. Что еще на нем твердое и жесткое, и…
Он вскидывает голову.
— Ты только что меня разглядывала?
— Нет!
Боже.
— Хорошо, — ухмыляется он. — Потому что как мой наставник и официальный партнер по играм это было бы крайне непрофессионально, а я знаю, как ты любишь устанавливать границы.
Я? Устанавливаю границы? Едва ли.
На самом деле, у меня противоположная проблема.
— Я прикалываюсь над тобой Вайолет. Ты самый социально-активный человек из всех, кого я знаю ... ну, кроме новой подружки Оза, которая, похоже, не может не лезть не в свое дело.
Вау, он сегодня необычно разговорчив.
Нехарактерно приятно.
— Сядь, пожалуйста, ты меня нервируешь. — Он улыбается, и в небольшом промежутке между его губами мелькает белая вспышка. Мой взгляд прикован к этому месту,к этим зубам, пока он не прочищает горло и не нарушает мой транс.
Я сажусь и полна решимости заняться настоящей учебой. Если Зик захочет поговорить, он сам поднимет эту тему. Выпытает из меня информацию.
Мы учимся молча всего шесть минут, прежде чем я поднимаю глаза и вижу, что он молча наблюдает за мной. Его пронзительные серые глаза сбиваются с толку. Когда я поднимаю руку, и откидываю волнистую прядь волос, прилипшую к блеску для губ, и, о боже, он смотрит на мой рот... мои губы.
Я сглатываю.
Он отводит взгляд прежде, чем это делаю я.
— Расскажи мне что-нибудь, — произносит он, удивляя меня.
— Что? — Я откладываю ручку и откидываюсь на спинку стула. — Что ты хочешь знать?
— Какая у тебя специализация? — Он вскидывает руки, прежде чем я успеваю ответить. — Подожди, не говори мне. Начальное образование?
— Нет. Попробуй еще раз.
— Раннее развитие ребенка?
— Нет.
Но я удивлена, что он действительно знает, что это такое.
— Хммм. — Эта гигантская рука потирает щетину на точеном подбородке. — Детская сестринская помощь.
— Нет. — Моя голова сама собой склоняется набок, и я, прищурившись, смотрю на него сверху вниз, оценивая его искренность. Смотрю в эти тревожные, мрачные глаза.
— Почему ты так уверен, что моя специальность связана с детьми?
— Ну, — медленно протягивает он. – Разве это не так?
Я смеюсь.
— Так.
Он откидывается на спинку стула с самодовольным, удовлетворенным выражением лица.
— Я так и знал.
— Н-не надо задирать нос, — говорю я, смеясь. — Ты все еще не догадался.
— Всегда есть причина для самоуверенности. Для меня это встать с постели утром.
Мы оба молчим после этого комментария, ни один из нас не знает, что сказать. Я молчу, потому что не доверяю себе. Я чувствую, что предаю себя, не спрашивая о той ночи, когда он практически выгнал меня из своего дома и поставил в неловкое положение.
Знаю, что должна спросить, с тех пор это не выходит у меня из головы, но не знаю как. Даже после четырех дней и трех ночей, когда мне нечем было заняться, кроме как думать об этом.
Дело в том, что я не уверена, что его волнует, как я себя чувствовала, когда меня выпихнули из дома. Как мне было неловко.
Как я плакала всю дорогу домой.
— Эй, Вайолет.
Зик стучит карандашом по столу, чтобы привлечь мое внимание.
— Хммм?
— Мы друзья? — Желтый карандаш завис над его блокнотом, и он снова начинает что-то писать, стараясь не смотреть в глаза. Вопрос сорвался с его красивых губ так небрежно, словно он только что попросил меня передать соль за обеденным столом.
— Что?
— Мы. Друзья.
Вот оно. Это мой шанс.
Скажи это, Вайолет. Скажи: «Мои настоящие друзья никогда бы не опозорили меня так, как ты».
Скажи их, Вайолет, скажи эти слова.
— Неужели? — Тихо спрашиваю я, ненавидя себя за трусость и неспособность сказать то, в чем так отчаянно нуждаюсь.
— Это ты мне скажи. — Его низкий баритон, мягкий, осторожный.
— Я- я думала, мы начинаем становиться друзьями.
Вот. Я сказала это.
— Ты думала? — Я вижу, как он осторожничает, мускулы на его челюсти плотно сжаты. Он знает, что это нечто большее и просто не может заполнить пробелы сам.
Я кладу ручку, сложив руки на столе перед собой.
— Д-да. Я думала, что мы друзья, Зик, но, когда твои настоящие друзья вернулись домой в четверг вечером, ты больше не хотел меня видеть. Это заставило меня почувствовать ...
Я закрываю глаза и слегка качаю головой. Не могу смотреть ему в глаза, лицо пылает.
— Это заставило меня п-почувствовать… — я делаю вдох, вдыхаю через нос – это единственный способ успокоить свой голос, контролировать свою речь.