У группы есть начальник или староста, который следит за ее жизнью. Староста может прийти в гости к любому члену группы в любой момент, и его нельзя не пустить. Это считается проявлением нелояльности, в лучшем случае. Все члены группы должны контролировать друг друга, а староста осуществляет надзор за самим этим контролем – своеобразная манифестация в 3D аспектов философии Гегеля: антитезис снимает тезис и оба, счастливо снятые, снимаются в синтезе. Проходят ли Гегеля в университетах Пхеньяна, мне выяснить не удалось.
Если человек из одной группы пришел в гости к своему знакомому из другой группы на сколько-нибудь продолжительное время, он должен отметиться у старосты, а если решил заночевать, то уж точно обязан получить на это разрешение от старосты, читай: получить QR на бумажке.
Все без исключения радиоприемники продаются с фиксированной настройкой на волны официального вещания, их там четыре. Больше и не надо. Обладание приемником со свободной настройкой является уголовно наказуемым, кто-то, возможно, рискует, но это игра с огнем. Все члены семьи обвиненного за политическое преступление человека подвергаются высылке. Скажем, жили вы в Пхеньяне, приобрели такой приемник, об этом узнал староста или кто-то из вашей группы, и вы отправляетесь в лагерь, а ваша семья на выселки или тоже в лагерь, тут как повезет.
Изучая опыт северокорейских товарищей, я вдруг подумал о практически принятом Думой законе «О едином федеральном информационном регистре…». Любопытно, сколько законов нам осталось до жизни в розовом цвете?
В Северной Корее портреты великих руководителей, товарищей Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, должны висеть в каждом доме, точнее – в каждой комнате, кроме ванной, туалета и подсобных помещений. Портреты должны протираться от пыли ежедневно, для этого у вас существует специальная белая тряпочка. Не приведи Господи, если вы протерли диптих тряпкой, которой стряхиваете крошки со стола или протираете окна. Если заметят или кто-то донесет, вы, скорее всего, получите тюремный срок. Портреты на улицах и площадях страны тоже протирают специальной тряпкой или губкой, которая сама по себе должна находиться в идеальной чистоте. Существует специальная комиссия, которая проверяет чистоту портретов. Эта комиссия может нагрянуть к вам в гости в любой момент. Само собой, быть членом такой комиссии очень почетно. Но это надо заслужить.
Портреты не висят только в концлагерях, в так называемых «зонах тотального контроля» (ЗЗаГЦ – ?^), где содержатся люди с пожизненным сроком – враги партии, идеи чучхе, контрреволюционеры. Считается, что они недостойны лицезреть великих руководителей.
Философия – это действие одногоИнтервью со Стефаном Слободяну
Стефан Слободяну: Мой первый вопрос к вам: что для вас философия и с чего она начинается?
Аркадий Недель: Отличный вопрос! Философия начинается с осознания человеком своей конечности, я так думаю.
Стефан Слободяну: То есть со смерти или все же с удивления? Вы могли бы сопоставить эти два начала, удивление и смерть?
Аркадий Недель: С удивления, наверное, начинается любое знание, которое мы получаем от мира. Если ребенок двух лет видит красный шар, он удивляется, он видит какое-нибудь красивое платье матери – он тоже удивляется. Он может удивляться бесконечному количеству вещей. Но это еще не философия – это познание, о котором говорил Аристотель. Философское же знание, конечно, начинается с того момента, когда человек, субъект осознает свою конечность. У человеческого существа это происходит примерно в возрасте пяти-шести лет, когда ребенок понимает, что есть такая вещь – смерть.
Стефан Слободяну: То есть когда человек задается экзистенциональными вопросами?
Аркадий Недель: Да-да… Умру я или не умру, что будет после моей смерти. Обычно ребенок начинает задаваться такими вопросами в шесть, семь, восемь лет. Но мы, разумеется, точно не может сказать, как именно дети понимают свою конечность. Думаю, что иначе, нежели взрослые. Дети не осознают трагизм всей ситуации, того, что после смерти земное существование, о котором ребенок знает – прекрасное или иногда грустное, со всеми своими эмоциями, сложностями, радостями – прекращается. Но как-то дети это понимают. Если же говорить о философии, то она началась с появлением человеческого стада: 4050 тысяч лет назад. Сейчас есть подтверждение тому, что люди устраивали определенные ритуалы, связанные со смертью, и в более ранние времена. У неандертальцев, к примеру, существовал обряд цереброфагии, и это было бы невозможно без определенных, пусть находящихся в самом зачатке, философских идей.
Стефан Слободяну: То есть с появлением ритуала?
Аркадий Недель: Да. Когда люди начали устраивать своим сородичам ритуальные похороны, что означает начало символизации смерти. Человека провожают куда-то, в мир иной, о котором мы ничего не знаем, туда, откуда уже не возвращаются. Наши древние предки считали, что там его ждет какое-то иное существование, пусть и похожее на это, земное. Так возникает осознание конечности, рождение философского мышления и возникновение трансцендентного.
Стефан Слободяну: Ольга Седакова писала о том, что современный человек отвык думать о смерти. Я считаю вполне уместным говорить в данном случае о желании или о его отсутствии о ней думать. Ведь человек с трудом себе представляет, что такое смерть и тем более, как о ней думать. Возвращаясь к вашим словам: можно ли говорить о том, что мы имеем дело с философией смерти.
Аркадий Недель: Да, современный человек просто не думает о смерти. Вся культура, западная в первую очередь, устроена таким образом, чтобы оградить вас от такого рода размышлений. За последние полвека развился культ тела, здоровья, здорового образа жизни… Сегодня в мире косметологических кабинетов больше, чем средних школ, никто на Западе не хочет думать о конечности или потустороннем, фокус внимания сместился на посюсторонний мир и на все, что он может дать человеку здесь и сейчас.
Стефан Слободяну: Чтобы в шестьдесят лет выглядеть на двадцать пять.
Аркадий Недель: Да. Чтобы создать культурный заслон и тем самым ограничить человека от экзистенциальных вопросов и от необходимости думать об этом.
Стефан Слободяну: Вы видите в этом насилие? Человека заставляют смотреть на себя глазами окружающих его людей, общества. Если ты не молод, ты как бы никому не нужен и не интересен, у тебя нет места выхода в публичное пространство. Так получается?
Аркадий Недель: Ну, смотрите. С одной стороны – да. Вам навязываются определенные стандарты, которые вам, может, вовсе и не нужны. Современная культура от вас это требует. Вы должны быть подтянутым, красивым, элегантным…
Стефан Слободяну: Иметь восемь кубиков.
Аркадий Недель: Да. Бицепсы, трицепсы, пятое-десятое и т. д. С другой стороны, в этом нет ничего страшного, по крайней мере я не вижу в этом большого криминала. И уж точно это не хуже средневековых практик флагелляции, уничижения тела, самоистязания в некототрых случаях и проч., хотя на тот период это было культурно оправданно.
Стефан Слободяну: В своей книге «Секс и страх» (1994) Паскаль Киньяр пишет о том, что с приходом христианства сексуальность была сильно подавлена. Вы размышляли на эту тему?
Аркадий Недель: Хорошая тема. Должен сказать, что у меня вызывает немалый скепсис идея Киньяра о том, что когда, по его мнению, император Август превратил Рим в империю, жизнерадостный эротизм греков превратился в испуганную меланхолию. Это большое натяжение, мягко говоря. В книге «Социальная история двух удовольствий» (2020) я пишу в том числе и о римских сексуальных забавах, и о римских практиках любви, в том числе за деньги. Там никакой меланхолией не пахнет, скорее все наоборот – римляне во многом высвободили секс из интимной сферы, которая имела место у греков, и сделали его «res publica», своебразным общественным достоянием. Произошло нечто похожее на сексуальную революцию на Западе после 1968 года. Если у греков сексуальность была частью познания, если угодно, философским занятием, то у римлян, у которых, строго говоря, философии не было, сексуальность превратилась в развлечение. Что касается христианской культуры, то она была направлена на изъятие тела ради концентрации внимания на духовном. Но при всем том не следует думать, что Средневековье было полностью «бестелесной» эпохой. Скажу вам, что в Средних веках сочинялись прямо-таки учебники по сексуальной жизни, людей учили, какой секс хороший, допустимый, а какой плохой, греховный. Так что все не так однозначно.
Стефан Слободяну: На другую тему. Сегодня всему миру известны слова Ниш не о том, что Бог умер. Я помню, как вы на одной из своих лекций произнесли фразу «Сегодня Бог продан». Так вот, как вы думаете, даже если мы представим, что философия умерла и наступила пора виртуальности, копий, первой реальности, второй и т. д. Да и субъектно-объектная философия постепенно уходит, к сожалению, в прошлое. Кроме того, вы, думаю, слышали о том, что весьма активно обсуждаются вопросы о траектах, то есть что-то между субъектом и объектом. Что-то «над». Так вот, если мы выведем иерархию: смерть Бога, Бог продан. Что дальше? Получается, нам стоит ожидать полную смерть человека в его антропологическом смысле?
Аркадий Недель: Честно вам скажу, мне это вообще не кажется интересным для обсуждения. «Между» субъектом и объектом, «над», «под» или «сбоку»… игра словами, не заряженными в данном контексте никаким философским смыслом. Другое дело, слова Ницше «Бог умер», которые, на мой взгляд, имеют вполне конкретный смысл: ответственность за мир, за порядок мироздания, как и за этический фундамент, который лежит в основании человеческой цивилизации больше не находится в компетенции Бога, Он больше за нас не отвечает. Теперь мы сами отвечаем как за свой базар, так и за свои деяния. Это мощнейший поворот в сторону, скажем так, культурной самостоятельности, произошедший в конце XIX века, и Ницше зафиксировал его лучше всех остальных своих современников. И он понял, что этот поворот не пройдет для нас безболезненно. Ницше обещал трагический век, что и получилось.