Они поговорили еще, потом следователь стал прощаться.
— Зайду завтра или послезавтра, — пообещал он, уходя. — Выздоравливай, мы все тебя ждем.
Самсонов вышел из больницы, бросил бахилы в урну у крыльца и зашагал к своей машине. У него было еще одно дело. Он сел в «Шевроле», завел мотор, включил магнитолу и вырулил на дорогу. В динамике звучала песня Синатры «My way». Его голос заполнял салон, обволакивал, уносил в иной мир, полный гармонии и красоты. Совсем не такой, в котором приходилось жить Самсонову.
Следователь ехал в тюремную клинику, чтобы в последний раз посмотреть в глаза своему кошмару.
Через полчаса полицейский был на месте. Он договорился о приезде заранее, и его ждали.
— Вы сказали ему обо мне? — спросил Самсонов, шагая рядом с начальником изолятора по гулкому коридору.
— Да. Как вы и просили.
— Как он отреагировал?
— Ответил, что ожидал этого и не удивлен.
Самсонов кивнул.
— Сюда. — Начальник указал на железную дверь, возле которой сидел охранник с электронной книгой в руках. При их приближении он неохотно поднялся со стула. — Открывай.
Охранник снял с пояса связку ключей, выбрал нужный и отпер дверь.
Мечев лежал на узкой кровати, опутанный проводами и прозрачными трубками. Рядом стояли две капельницы. Оказалось, что у него сломаны три ребра, лодыжка и трещина в шейном позвонке.
Руки и ноги заключенного были пристегнуты широкими ремнями, такой же шел поперек груди.
— Привет, — проговорил Мечев, едва Самсонов вошел в камеру.
Полицейский не ответил.
— Я буду снаружи, — сказал начальник изолятора. — Ничего ему не давайте. Если что-нибудь попросит, зовите меня.
Самсонов кивнул.
Бросив взгляд на Мечева, начальник вышел в коридор. Охранник остался стоять в дверях. Следователь понял, что наедине с заключенным он его не оставит. Но ему это было и не нужно.
— Ты будто не рад меня видеть, — заметил Мечев, растянув бледные губы в слабой улыбке. — Зачем тогда пришел?
— Попрощаться.
— Понимаю. Конец эпохи, да?
— В каком-то смысле. — Глядя на Мечева сейчас, было трудно представить, что этот человек убивал ради того, чтобы получить покровительство Кали. Он выглядел слабым, почти умирающим. Самсонов выяснил, что это впечатление обманчиво: нынешнее состояние Мечева — последствия аварии, и скоро он оклемается. Другое дело, что рассеянный склероз может прикончить его раньше, чем будет вынесен приговор. Теперь Самсонов знал это.
Возникла пауза. Следователь смотрел на человека, привязанного к кровати, и думал о том, что должен чувствовать удовлетворение, но вместо этого внутри была звенящая пустота — словно в его душе образовалась яма, в глубине которой только холод и тьма.
— Наверное, ты хочешь знать, почему я это делал? — проговорил Мечев.
— Я знаю почему, — ответил Самсонов. — Жертвы Кали.
— Да. Но ты не можешь понять меня, верно?
— Тебя это удивляет?
— Нет. Я бы тоже, наверное, не мог. Но мне хотелось бы объяснить.
Самсонов пожал плечами:
— У меня есть пара минут.
Мечев усмехнулся:
— Торопишься на свидание?
Следователь почувствовал, как кровь приливает к лицу. Внимательно следивший за ним Мечев улыбнулся:
— Извини, старлей. Больная мозоль, я понимаю. Но ты не виноват. Так было задумано, так что… — Он сделал попытку пожать плечами.
— Ты собирался исповедоваться, — проговорил Самсонов сквозь зубы. Он понимал, что лучше всего было бы уйти, но в то же время хотел услышать признание Мечева — чтобы поставить окончательную точку.
— Знаешь, когда ты видишь смерть так близко, как я, и остаешься жив, — начал Мечев, — а потом вдруг узнаешь, что тебе отпущено меньше, чем другим, трудно удержаться от попытки обрести бессмертие. Хоть какое-нибудь. Не думай, что своим дурацким героизмом ты нарушил мои планы. — Он снова едва заметно улыбнулся. — Раньше или позже, но я буду рядом с Кали.
— Лучше позже, — сказал Самсонов.
— Хочешь, чтобы я помучился, — понимающе проговорил Мечев. — Наслаждаться ты будешь недолго.
— Ничего, я это переживу.
— Конечно. Многие меня переживут. В том-то и дело. Мое время на земле ограничено, но я успел позаботиться о будущем. — Мечев прикрыл глаза. — Кали ждет меня.
— У меня только один вопрос, — проговорил Самсонов. — Просто из любопытства.
Архитектор сделал попытку усмехнуться, но вышла гримаса.
— Почему так случилось? Как я дошел до всего этого?
— Да.
— Ты не смог ничего найти? — Глаза Мечева самодовольно сверкнули. — Неудивительно. Лукин хорошо поработал, заметая мои следы.
— Ты решил, что если задабривать Кали, то мосты, которые ты проектируешь, будут стоять дольше?
— Когда я увидел во тьме реки глаза Кали, а затем оказался на поверхности, то понял, что она призвала меня. Вернее, в тот момент я лишь почувствовал это — я был слишком мал, чтобы осознавать произошедшее в полном объеме. Но позже, в результате долгих размышлений, я пришел к выводу, что должен вести жизнь не обычного человека. На меня возложена особая миссия.
— Какая? — не выдержал Самсонов.
Козерог посмотрел на него почти удивленно:
— Разве не ясно? Спасителя. Все то время, что я служил Кали, я ощущал ее священное присутствие. Хаос и порядок, созидание и разрушение — прекрасные, надежные мосты и кровавая жертва. Одно должно уравновешивать другое, иначе гармония будет нарушена, и даже самая крепкая конструкция не простоит долго. Что стоит одна жизнь по сравнению с сотней, которые оборвутся, если подпоры рухнут и мост полетит в воду? Одна жизнь — за сотни. Разве не приемлемая цена?
— Тебе виднее, ты же «спаситель», — ответил тихо Самсонов.
— Знаю, ты меня не поймешь. На самом деле это не важно. Я сделал то, что был должен, и моя душа спокойна. Теперь я просто жду своего часа.
Мечев замолчал. Самсонов постоял секунд десять, глядя на него, затем развернулся и прошел мимо охранника.
— Все? — спросил ожидавший его в коридоре начальник охраны.
— Да. Достаточно.
— Быстро вы.
— Просто хотел попрощаться.
Самсонов бывал в этом кабинете и раньше. Свет проникал через белые жалюзи, которые слегка колыхал ветер, — окно было приоткрыто.
Фридрих Николаевич Тимченко сидел напротив Самсонова, положив ногу на ногу, и разминал сигарету. В течение последних сорока минут он пытался убедить следователя в том, что тот не виноват в смерти Карины.
— Ты хотя бы избавился от кошмаров, которые тебя одолевали все эти годы? — спросил психолог, явно считая, что консультация прошла бесплодно.
— Нет. Но сейчас я вижу их редко.
Тимченко поразмыслил:
— Это прогресс, по-моему.
— Возможно.
Фридрих Николаевич вздохнул, сунул в рот сигарету и начал рыться в карманах в поисках зажигалки.
— На столе, — подсказал Самсонов.
— Спасибо. — Психолог встал и взял зажигалку. Щелкнул, затянулся, на секунду прикрыл глаза. — Ты хочешь избавиться от кошмаров? Только честно.
Самсонов открыл рот, чтобы ответить, но задумался.
— Не знаю. Хотел. А теперь… Мне кажется, это моя судьба.
— В смысле? — Тимченко вернулся в кресло.
— Иногда мне кажется, что они меня… стимулируют.
— Тебе это помогает?
Самсонов пожал плечами:
— У меня такая работа.
Тимченко помолчал.
— Ты понимаешь, что нельзя помочь человеку, если он этого не хочет? — спросил он через некоторое время.
— Конечно. — Самсонов встал. — Спасибо, Фридрих Николаевич. Может, я еще зайду.
— Когда-нибудь?
— Когда-нибудь.
— Ладно. — Психолог поднялся. — Удачи. — Он сделал сигаретой круг. — Звони, если что.
Когда Самсонов вышел, Тимченко подошел к окну и выпустил струйку голубоватого дыма. Через полминуты на улице показался Самсонов. Он шел, сунув руки в карманы, не глядя по сторонам. Сжигаемый чувством вины, одолеваемый кошмарами — но уверенный, что делает то, что должен.
Психолог пожал плечами, затушил сигарету и подошел к двери. Приоткрыв ее, выглянул в коридор:
— Следующий, пожалуйста!
После ареста Мечева Самсонов не избавился от своих кошмаров. Они по-прежнему настигали его, возвращая в прошлое. Но он смог расстаться с призраком Марины. Она была отмщена, и это сделал он.
Самсонов испытывал облегчение. И боль. Потому что теперь его терзало чувство вины за гибель Карины. Она пострадала из-за него: не потому что любила, а потому что он любил ее: иначе Козерог не наметил бы ее в жертву, — не важно, что говорят другие, пытаясь успокоить его. Возможно, маньяк устранил бы Карину, как Пьера, но не было бы того кошмара, который ей пришлось пережить.
С другой стороны, тогда Козерог выбрал бы на роль жертвы кого-нибудь другого. Например, Нику. И Самсонов бичевал бы себя из-за смерти дочки Башметова. В любом случае Козерог победил, и следователь это знал.
Но один долг он вернул, самый старый и болезненный.
Самсонов взял рисунок Кали, вернее, его копию, которую хранил все эти годы у себя дома в ящике письменного стола, и отправился на кухню. Там он положил его в раковину и достал из ящика спички. Через пару секунд листок вспыхнул с одного края, огонь пополз по нему, и чернота начала подкрадываться к изображению многорукой богини.
Когда рисунок догорел, Самсонов открыл кран и смыл пепел. Постоял немного, глядя на чистую сталь раковины, и вернулся в гостиную. Там он включил музыкальный центр, выбрал композицию «The world is not enough» группы «Garbage», опустился в кресло и, положив руки на подлокотники, замер. Будут новые дела и новые убийства — и, возможно, рано или поздно Самсонов забудет свою боль. Но не теперь. Еще нет.
КОНЕЦ