Затем темная пелена перед глазами стала опадать, голова начала проясняться, но щеки почему-то горели. Разлепив ресницы, Игнат обнаружил, что это Марьяна натирает его лицо снегом.
– Что… это было? – слова с трудом вышли из пересохшего горла. Игнат несколько раз сглотнул, потом попытался сесть и обнаружил, что сидит в сугробе. Вокруг, насколько хватало глаз, высились кряжистые ели, и на какое-то мгновение Игнату показалось, что не было ни зимовки, ни отзывчивого браконьера, а все это время он провел в забытьи, и стоит только оглянуться – он увидит неподвижные серые фигуры и егеря, сжимающего в руке окровавленный нож.
Поэтому Игнат обернулся, стараясь не обращать внимания на вновь вспыхнувшую в спине боль, но увидел только поднятый на дыбы вездеход. Витольд, проваливаясь в сугробы и пересыпая вздохи ругательствами, тащил конец троса к дереву.
– Ты как, Игнаша? – спросила Марьяна и шмыгнула носом.
– Терпимо. – Он попробовал улыбнуться.
– Вот незадача… сколько бед на наши головы свалилось! Неужто на сук так неудачно напоролись?
Марьяна в сердцах ударила ладонью по снегу и, кажется, готова была разреветься.
– Как бы не так! – подал голос Витольд. Он обернул трос вокруг ствола, замыкая петлю, и теперь бежал обратно к вездеходу, чтобы остановить размотку лебедки.
– Я и не по такому бездорожью продирался, чтобы вдруг на каком-то паршивом сучке на брюхо лечь! – сплюнул он. – Говорил же, места тут про́клятые. На противотанковую надолбу мы напоролись. Да и кроме этого сюрпризов хватает. Сами глядите!
Он швырнул Игнату под ноги перекрученный моток проволоки. Торчащие во все стороны шипы заржавели, но все еще выглядели угрожающе.
– Проволочные заграждения, – ухмыльнулся Витольд, и глаза из-под нависших бровей сверкнули мрачно и зло. – На колее их нет, дорога уже изъезженная. А вот в стороне остались. А чуть дальше, к оврагу, противотанковые надолбы попадаются. Что скажете?
Марьяна облизала губы и произнесла каким-то охрипшим, испуганным голосом:
– Здесь шли бои…
Игнат подумал, что проволочные сети и надолбы могли остаться со времен войны. Если здесь действительно шла битва, немудрено, что вся местность перерыта оврагами, которые в далеком прошлом были не чем иным, как траншеями и окопами. Тогда и назначение рукотворного бурелома сразу становилось понятным.
Но если так, почему военные не стали зачищать эту местность? Сколько еще сюрпризов таится здесь? Может, лежат тут под слоем хвои и снега истлевшие кости солдат. Может, где-то в стороне от основной дороги остались минные поля. Или в очередном овраге запрятана капсула с бубонной чумой.
Игнат огляделся снова. Ели, куда более старые, чем доводилось видеть ему в родных лесах, сплетались в вышине могучими ветвями, кора отливала медью. Не было ни ветерка, ни стрекота вездесущих сорок, и тишину лишь изредка нарушал шорох осыпавшейся хвои или упавшей шишки.
«Здесь прошла навь», – понял он и опустил взгляд. Моток колючей проволоки ощерился шипами, как злобный металлический еж. Игната затрясло от омерзения.
– Помоги мне встать, – попросил он девушку и оперся на ее плечо.
Колени подгибались, но все же Игнат сумел доковылять до машины. Витольд тем временем включил лебедку на наматывание, и вездеход, скрежеща и постанывая, пополз вперед. Этот резкий звук, потревоживший тишину леса, отозвался из чащи хрустом ломаемых веток.
– Ну вот и все. – Витольд обтер снегом перепачканные руки. – Теперь аккуратнее надо. Слава богу, мы на дороге уже.
Он ободряюще похлопал Марьяну по плечу, и та криво улыбнулась в ответ:
– Не собьемся снова-то?
Витольд покачал косматой головой.
– Не. Гляди-ка. – Он отошел в сторону, приставил над глазами ладонь. – Просека. Стало быть, дорога проложена.
Его слова оборвал новый хруст сминаемых веток, и этот звук был теперь куда ближе. Люди замерли, прислушались.
«Это не ветер», – подумал Игнат, и его снова бросило в жар.
– Давайте в машину, – сказал Витольд, и голос его прозвучал отрывисто. Он распахнул двери, подхватил спрятанные под сиденьями ружья. – Руки действуют? – спросил у парня. – Как учил, помнишь?
– Помню, – так же коротко ответил Игнат, обеими руками обхватив врученный ему двуствольный штуцер.
Треск повторился. Теперь трещали не только сучья – кто-то брел через чащу, подминая под себя молодую поросль и иссохшие покореженные стволы. В стороне упало вывороченное с корнями деревце.
– В машину, в машину живо! – закричал Витольд. – Вы первые!
– Залезай, Игнат! – в страхе прокричала Марьяна.
– Сначала ты, – уперся парень.
Он крепче обхватил приклад, сдвинул брови, всем видом показывая, что и в болезни остается мужиком, защитником. Но скрыться в машине никто не успел. Дождем осыпалась хвоя. Качнулись и разошлись еловые лапы. И перед взглядом Игната наконец-то предстал тот, кто вовсе не являлся человеком. Хозяин заповедной чащобы. Лесное чудище Яг-Морт.
4
Он высок, как сосна, что в тайге растет.
Он черен, как уголь в печи.
Будешь плакать – Яг-Морт за тобою придет.
Так не плачь, дитя, замолчи…
Эта детская колыбельная сразу пришла Игнату на ум. Грудной голос бабки Стеши, будто наяву, пронесся в вымороженном воздухе, как дуновение ветра, как дыхание зверя, вылетающее из ощеренной пасти. Вспомнились долгие вечера, и потрескивание дров в печке, и не закрытые ставнями окна, за которыми не было ничего, кроме низко надвинутого неба и первозданной тьмы.
Эта тьма теперь клубилась в глазах чудовища. И сколько Игнат ни силился, он не мог разглядеть зрачков в этих черных провалах.
«Не двигайся, – сказал себе Игнат. – Не двигайся ни в коем случае и не смотри в глаза. Иначе Яг-Морт довершит то, что не смогли сделать солоньские мужики».
Он хорошо помнил рассказы егеря Мирона – того Мирона, который остался в далеком и безоблачном прошлом, где нож для выделки звериных шкур еще не знал человеческой крови. Говорил егерь, что однажды видел вдалеке лесного хозяина – ростом чуть ли не в две сажени, по голосу и обличью – дикий зверь, одежда из невыделанной медвежьей шкуры. Рассказывал, что и берлогу его находил, и следы – каждый вершков девять длиной.
– Лучше избегать встречи с Яг-Мортом, – так всегда заканчивал свой рассказ егерь. – Ну, а если вдруг попался на глаза – стой и не шевелись, иначе обдерет он шкуру и жилы с костей, выпьет всю кровь.
Поэтому Игнат стоял. Стояли рядом вытянутая в струнку Марьяна и напряженный, подобравшийся Витольд – краем глаза Игнат видел, как ходили желваки под черной порослью бороды.
Чудовище стояло напротив по-звериному – на четырех лапах. Круглая лобастая голова наклонена, черные ноздри раздувались, обдавая морду клубами пара.
– В машину… медленно…
Это сказал Витольд: его голос был совершенно тихим и бесцветным, так что до Игната не сразу дошел смысл сказанного. Но Марьяна поняла приказ и медленно отставила ногу, перенося вес тела назад. Следом отклонился и охотник.
Яг-Морт продолжал переминаться с лапы на лапу, втягивая морозный воздух. Его темные, свалявшиеся шерстяные бока ходили ходуном, когти чертили в снегу глубокие борозды, и оставленные им следы – тут егерь Мирон был совершенно прав – оказались никак не меньше девяти вершков в длину. Одним ударом такой лапищи можно проломить череп корове или перебить вепрю хребет.
Игнат крепче перехватил ружье.
– Не вздумай стрелять, – тем же серым голосом сквозь зубы произнес Витольд. – Только разозлишь…
Но сам отчаянно вцепился в карабин, будто хватался за последнюю соломинку.
Сзади что-то громыхнуло.
Игнат повернул голову и увидел, что это Марьяна споткнулась и налетела на распахнутую дверь вездехода. Она негромко ойкнула, и это прозвучало как сигнал.
Яг-Морт взревел.
Он поднялся во весь рост. Лапы, достающие до самой земли, взлетели в воздух. Тень заслонила полнеба, и откуда-то сверху послышалось утробное ворчание, будто от работающего двигателя. Затем чудище опустилось, ударив лапами в землю, взметнулись хвоя и снежная пыль. Яг-Морт открыл пасть, и из-за частокола зубов вместе с могучим ревом пахнуло вонью прелой листвы, гнили и болотной жижи – дыхание чудовища смахнуло с Игнатова лба прилипшие пряди волос.
Потом, будто вторя звериному рыку, над ухом истошно завизжала Марьяна.
– Быстрее, ну же! – закричал тогда и Витольд. Уже не церемонясь, он толкнул Игната в бок. Тот не удержался на слабых ногах, повалился следом за девушкой на сиденье. Ружье ударило железным стволом в скулу, и, холодея, Игнат подумал: «Как повезло, что я не держал пальцы на спуске…»
В тот же миг тишину тайги вспороли два одновременно раздавшихся звука: выстрел и разъяренный рев зверя. Витольд едва успел нырнуть в спасительное нутро вездехода, как сверху на крышу обрушился удар.
Заскрипели когти по обшивке, и Марьяна завизжала снова, потому что прямо над ее головой крыша прогнулась, и черная лапа скользнула по стеклу, оставляя разводы подтаявшего снега и грязи.
Стиснув зубы, Игнат попытался выпрямиться, вскинул на изготовку ружье. Витольд матерился на родном языке, сплевывая в бороду розоватую слюну. От плеча до груди его тулуп пересекали рваные полосы.
– Больно, дядя Витольд? – испуганно выдавил Игнат.
– Жить буду, – кратко ответил охотник.
– Сами же говорили, что стрельба его только разозлит…
– Я в воздух стрелял, – Витольд оскалился по-звериному. – Напугать думал. Эх, зря петарды в зимовье оставил, да кто же знал… Проклятый шатун… Двери закрыли, что ли?
– Закрыли, – подтвердил Игнат и спросил: – А обшивка выдержит?
– Черт ее знает!
Витольд поспешно перезарядил карабин. Игнат отметил, как нервно подрагивают его пальцы.
– Держись теперь, – проговорил охотник.
Гневный рев раздался едва ли не над самым ухом Игната. Он обернулся, старательно игнорируя болевую вспышку, закусил губу и вместе с привкусом крови почувствовал привкус подступающей к горлу желчи.