Игнат наморщил лоб, вспоминая, но на ум ничего не приходило, а потому снова качнул головой.
– Жаль, – вздохнула Леля и подалась вперед, положила на плечо Игната маленькую ладонь. – А хочешь, я тебе его книгу подарю? «Волшебные сказки Прохора Баева». С личным автографом! А?
От ее прикосновения веяло жаром, тепло достало до сердца, окутало негой, напитало сладостью. И тут же закружилась голова.
– А есть там сказка про волшебную птицу? – медленно, словно в бреду, проговорил Игнат. – Чей голос так сладок, что услышишь его и забудешь обо всем на свете…
– Всякие есть, – мурлыкнула Леля и придвинулась ближе, ее глаза стали ярче, зеленее, затягивали Игната в зачарованные топи. – И про птиц сладкоголосых, и про мавок, которые парней в болота заманивают. И про волшебного кота, что сидит на железном столбе в заколдованном лесу, где ни птицы не летают, ни звери не ходят, ведь кто сказки его услышит, на того мертвый сон найдет. Да только что тебе до них?
Она обвила его руками, заглянула в лицо, а показалось – в душу.
– Разве я не пленительнее птиц и русалок? Разве мой голос не сладок тебе? А я – не хороша?
Губы, мягкие и желанные, коснулись онемевших губ парня.
– Скажи, – выдохнула томно, – нравлюсь тебе?
Сердце Игната болезненно сжалось. Вспомнился осенний лес, шевелящаяся тьма у горизонта и тихий Званкин голос: «Поцелуй меня. Поцелуй прямо сейчас…»
– Поцелуй, – повторила Леля.
И реальный мир рассыпался на осколки.
Словно не было долгих лет, отмеченных тоской. Не было ни пожаров, ни смерти. Девушка – вот, рядом. Теплая, желанная, живая. Игнат целовал ее, будто пил из живительного источника. И сладкие волны накатывали, баюкали, вычищали сознание, как отлив очищает от песка и ракушек прибрежные валуны.
«Может, это и есть любовь? – подумал Игнат. – Та, что накатывает и сбивает с ног. Настоящая, какая и должна быть любовь к милой Званке…»
– Званка… – выдохнул он, лаская упругие груди.
Девушка хохотнула, запустила под его рубаху ладони. И наткнулась на холод металла. Раздалось шипение испуганной кошки, и Леля отпрянула. Ее лицо пошло рябью, исказилось, как в отражении кривого зеркала. Лунными плошками сверкнули глаза, загривок ощетинился черной шерстью. Игнат отшатнулся, гаркнул:
– Сгинь, нечисть! – и ударил наотмашь.
Утробное урчание раздалось снова и не девичья рука – когтистая лапа махнула перед лицом Игната. Он вскрикнул, откинулся назад, ударился затылком о железный поручень. На глаза будто накинули черное покрывало, и Игнат провалился в пучину тяжелого сна, что подобен смерти.
Но сон длился недолго.
Очнулся парень от пронзительного свистка. Опора под ним качнулась, застучали колеса, постепенно набирая скорость. Гортань стянуло сухостью, и в затылке засела тупая саднящая боль.
Игнат приподнялся на локте, проморгался, помутившимся взглядом выхватывая пустое купе: ни людей, ни вещей. Наморщил лоб, вспоминая минувшие события. Тут ли сидела Званка? Или это была другая девушка, с глазами зелеными, как болотные огни? Он завел руку назад, нащупал на затылке шишку. Видать, здорово приложился. Почему она оттолкнула его?
Чувствуя себя разбитым и таким усталым, будто несколько верст тащился по жаре, Игнат поднялся на ноги. Колени дрожали, но равновесия он не потерял. Отодвинув дверь купе, высунул в вагон взлохмаченную голову, позвал негромко:
– Леля?
Ответа не было, лишь мерно постукивали колеса, да потрескивала лампа под потолком: за окном сгущались сумерки.
С трудом переставляя ноги и хватаясь ладонями за стены, Игнат доковылял до своего купе, со второй попытки отворил непослушную дверь и замер на пороге.
На полу валялись вывернутые наизнанку тулупы. Дорожные сумки были выпотрошены, а вещи – теплые свитера, консервы, термос и прочая кладь – разбросаны по купе. А на нижней полке, уткнувшись лицом в подушку, храпел Эрнест.
Игнат метнулся к нему, едва не споткнувшись о пустую бутыль, затормошил, с усилием оторвал от матраса. Рыжая голова мотнулась, ресницы задрожали, но не поднялись. Эрнест застонал, дохнув перегаром, и послал парня по матушке.
– Да вставай ты, пьянь! – вскричал Игнат.
Более не церемонясь, влепил Эрнесту затрещину. Тот охнул, мотнул головой и наконец-то открыл глаза.
– Где… Прохор? – едва ворочая языком, просипел мужик.
– Это ты мне скажи! Ты с ним тут в последний раз братался да за здоровье пил!
– Пил, – огрызнулся Эрнест. – Пока ты с его внучкой любовь крутил!
Он протер ладонью покрасневшие глаза, обвел осовелым взглядом царящий вокруг беспорядок.
– Что за…
Эрнест прибавил пару ругательств. С кряхтением упав на карачки, он принялся обшаривать разбросанные вещи.
– Кошель, – убитым голосом прохрипел Эрнест. – Где кошель?
Он обыскал все складки, но не было ни кожаного кошеля, ни бумажек, ни зашитых в холщовый мешочек серебряных монет. Холодея, Игнат схватился за висящий на шее шнур, но амулет оказался на месте. Вспомнилось звериное шипение, удар когтистой лапы…
«Она тянулась к ключу, – понял Игнат. – Но не смогла взять…»
И девушка уже не казалась ему ни соблазнительной, ни добродушной. Как не был добродушным ее расчетливый дед, опоивший водкой обоих мужчин. Все это был морок, наваждение. Умелые чары, чтобы усыпить бдительность доверчивых простаков. Подумалось: «А ведь я тоже пригубил из той бутыли. И кто знает, что там было намешано…»
Оставив в купе ругающегося на чем свет стоит Эрнеста, Игнат кинулся к проводнику. Ведь возможно, они еще были здесь. Возможно, их переселили в другой вагон. Но последняя надежда испарилась сразу после ответа проводника.
– Дед с внучкой? – переспросил он. – Да они сошли еще на прошлой станции. – И добавил, усмехнувшись: – Тебе никак девица приглянулась, а адреса не спросил?
– Воры это, дяденька, – упавшим голосом ответил Игнат. – Воры…
И прислонился горячим лбом к засаленной панели вагона. Колеса продолжали отсчитывать версты.
4
– Ты черную кошку ударил. Быть беде.
Голос у юродивой попрошайки оказался гнусавым, плаксивым. Из-под низко надвинутого платка поблескивали влажные пуговки глаз.
– Откуда… знаешь? – через силу вытолкнул Игнат. Слова дались с трудом, воздух задрожал и начал уплотняться, забивая ему легкие.
Юродивая потопталась рядом, тронула за плечо сухой лапкой.
– А вот она, шерсть кошачья!
В цепких пальцах остался черный волос Лели.
– Хочешь беду отвести, – снова загнусавила попрошайка, – брось волос в огонь. На весеннее равноденствие надо от всего старого избавляться.
Игнат медленно поднялся со скамьи, словно лунатик.
– Откуда про черную кошку знаешь? – холодея, повторил он. – Кто они?
Юродивая отступила.
– Грядет беда, – забормотала она. – Черная кошка дорогу перешла, тьму накликала. А в твою душу тьме нетрудно попасть. Вот он, разлом.
Скрюченный палец прочертил в воздухе вертикальную борозду, и спина Игната отозвалась саднящей болью, будто снова ощутила прикосновение охотничьего ножа.
– А ну, пошла прочь, кликуша! Чего привязалась? Мы сами на мели, дать нечего!
Подоспевший Эрнест замахнулся на юродивую сцепленной парой лыж, и женщина побрела прочь, бубня под нос что-то неразборчивое. Зато плотная пелена, стягивающая голову Игната, растаяла туманом, и воздух снова наполнился запахами дыма и горячей выпечки.
– Она что-то знала. – Игнат повернулся к Эрнесту и нахмурился. – Зачем прогнал?
Тот отхаркался, сплюнул в снег, после чего ответил спокойно:
– Не люблю их. Все бормочут, деньги выманивают да несчастья пророчат. – Он сощурил воспаленные глаза. – А тебе, гляжу, на воровок да попрошаек везет. Липнут к тебе. Видать, легкую добычу чуют.
– Но-но! – огрызнулся Игнат. – Не у меня кошели украли! Хорошо, что часы сохранил.
– Да что с них толку, – махнул рукой Эрнест. – Транспорта за них не выменяешь даже с моими старыми связями. Уж как смог с геологами договорился, довезут нас до приграничья. А там вот, – он встряхнул в руках таежные лыжи, – своим ходом придется. Умеешь?
Игнат кивнул.
– В детстве науку прошел, только опыта не накопил.
– Опыт – дело наживное. Ты с геологами ухо востро держи, а язык за зубами, – наказал Эрнест. – Народ не злой, но знать о наших планах незачем. Слухи тут со скоростью паровоза бегут. Даром что приграничье.
В сам Заград он ехать отказался. Сказал, что делать там нечего, а нужные вещи у старых знакомых найдет. Кроме лыж, раздобыл ружье с патронами, припасов в дорогу, спальные мешки да старую палатку. Все это с помощью Игната загрузил в кузов новенького грузовика.
– Браконьерствовать едете? – пошутил шофер, сворачивая самокрутку.
– Зачем браконьерствовать, – спокойно ответил Игнат, припомнив все рассказы охотника Витольда. – На беляков все еще сезон открыт, до линьки успеть надо.
И поймал на себе уважительный взгляд Эрнеста: молодец, парень, складно врешь.
Геологи оказались ребятами шумными и веселыми. Ехали они на двух машинах, все с рюкзаками вполовину человеческого роста, с картами да ледорубами. Самый младший был ровесником Игната, но держался в компании по-свойски и тараторил без умолку, пока грузовики медленно переваливали через разбитую колею на грунтовку.
К полудню облака поредели, но проглянувшее тусклое солнце, похожее на вытертую монету, не грело. Здесь весна еще не вступила в свои права, затаилась до равноденствия, накапливая силы для последней схватки с зимой. Игнат порадовался, что воры не захватили его верхнюю одежду: ночами тут морозно. А кто знает, сколько им предстоит пробыть в пути, пока доберутся до заповедных земель?
– Странное место вы для охоты выбрали, – подал голос серьезный черноусый мужчина. – Где высадить просите, там до Паучьих ворот рукой подать.
Игнат вздрогнул и вопросительно поглядел на Эрнеста: ничего подобного он раньше не слышал, а потому на душе стало тревожно и муторно. Эрнест его взгляд проигнорировал, ответил спокойно: