— Ну… нёт… — ответили ему неуверенно. — Мы его тута первый раз видим.
— Да как первый? — закричали из толпы. — Бывало заезжал тут охотиться и пить. Знаю я его!
— Да не он это! — снова крикнули.
— Ну, а чего этот тогда расселся тут? — раздалось со злобой и в бойницу ударил небольшой камень. Горан постарался не моргнуть.
— А ты бы не забился, как пёс раны зализывать, если бы у тебя отобрали всё? — одернул кричащего могучий старик.
— Так это князь или пёс? — рассмеялся кто-то из задних рядов.
— Любой князь ещё и человек живой в придачу. Срёт и кровью истекает!
— Ага! Трон-то весь и засрал, чтоб кровью не истечь!
— Тихо! — снова крикнул старик и повернулся к князю. — Держи ответ! Ты наш князь или нет?
— Ваш, — Горан стыдливо опустил голову. — Горан я. Горан Вечный, сын Вацлава Триединого. Князь Тридании.
— А кто ж на троне-то тогда? По што ты столицу оставил?
— Демон, — вздохнул князь. — Не смог я совладать с иноземцами, колдовством они победили.
— А чего ж не прогнал их, батька?
— Я пытался. Вырезать их всех хотел, да головы назад морем отправить. Показать, что мы тут не лыком шиты и нам тут порядков заморских не надо. Но проиграл. Тут вы правы, что вините меня. Скверный из меня князь вышел. Простите.
— Ты нам скажи, князь, но только правду! Все беды к нам из-за тебя пришли? За то, что отцеубийца на трон сел? Поэтому нас прокляли? Ты чудище на нас навлёк? И беды из-за моря?
— Что?! — зарычал Горан побелев от злобы и зарыскал глазами, ища кричащего. — Мой отец жив! Если… если только не убили его имперцы треклятые. Но… больна у него душа. Не мог он княжить более. Пропала у него сила княжить. Я не хотел на трон садиться! Тяжела ноша! Но не мог купцам власть отдать! Хуже бы было нам.
Толпа снова заспорила, то оправдывая князя, то крича ему новые обвинения и оскорбления, и долго не замолкала.
— Так может, это потому что отец твой, Черногор, силой власть взял и Яриона с семьёй сжёг? Что скажешь? — раздалось когда все затихли и договорились.
— Мой отец только ведьму-людоедку сжёг и предателей, что в спину хотели ударить! — со злобой держал ответ князь. — Детей он когда трогал? Ваши отцы знали его! Он был защитником и батькой всем! Все своры и конфликты уладил, всё при нём соседями стали! Голову бы положил за вас, не задумался бы! Землю своими руками пахал, плуг на спине тащил, когда коня не было. Всем делился! Ничего не жалел. Убил бы он детей? Да ещё так подло?! Хотел бы власть взять, вызвал бы Яриона на поединок, как закон бинордов велит, которой он чтил больше Всематери! А Ярион, как я слышал, не отказал бы ему. Тоже мужиком был!
Толпа снова пришла в движение и стала спорить, могучий старик снова заставил её замолчать:
— Руку дам свою прямо сейчас отсечь, если вру. Знал я Вацлава в годы его лучшие. Он жесток был… дик, как кабан лесной. Но нутром он был с Севера. Прост и надёжен, как топор. Не мог он интриги чинить. Честь у него была воинская и честь защитника земли. Не чинил он козни против Яриона, потому что не было в нём зла такого. Взял силой власть, потому что сильнее его никого не было, а слабому правителю нельзя власть давать. Таков закон Севера.
— Здесь вам не Север!
— Не Север, — согласился старик, учтиво склоняя голову. — Мы тут гости, можно сказать. Будь здесь Север, тут бы мужчин не осталось. Да и баб тоже. Все бы взяли оружие, да пошли с князем столицу выручать от вражины. Или бы ещё на битве с чудищем все полегли.
— Мы тоже не из тряпочек сшиты! — злобно ответили ему.
— Не ссорьтесь, — оборвал их Горан. — Не важно откуда деды и отцы пришли. Всё давно смешалось. Во мне столько Узорицы, сколько в вас Севера. Мы все дети одной земли. Мы все братья. У нас одна кровь.
— Вот! — закричали. — Вот вижу! Князь стоит. Так князь и должен говорить.
— Да!
— Одна кровь!
— Одна!
Старик снова прервал толпу, хотя крики и стали куда более располагающими, и обратился к своему владыке:
— Чума прошла по нашим землям и опустошила их. С тех пор как прапрадеды наши приняли Всематерь и сожгли последнего своего конунга, жаждущего крови, войны мы не знали. Мы выросли сытыми и долю тяжёлую позабыли. Не убивали брата и кровью брата не орошали землю. Не от кого было защищать землю. Так было… но теперь время мира кончилось. Нам нужно защищаться. Вставай же князь, множество воинов пришли под твои знамёна.
— Нет, дорогие вы мои, — князь опустил голову и развёл руками. — Не можно туда идти. Иноземцев слишком много. Перебьют нас. Сколько нас? Двести?
— Немало нас, князь, — крикнул ему уверенный голос. — Только собираться мы начали и сюда пришли врагов выбить из крепости, чтоб они в тылу не остались. Больше нас. Две тыщи наберём вот-вот. Мало, кто в стороне останется! Будут с нами считаться. Ты с нами, князь? Или из тряпок сделан? Нового нам выбрать? Держи ответ!
Ближе к вечеру толпа успокоилась и разбрелась по округе, в поисках еды и места для ночлега на пепелище. И ожидая решения князя, который так и не смог ничего из себя выдавить.
Горан сидел на своей постели и смотрел, то на подрагивающую от сквозняка свечу, то в разбитое окно и кусочек хмурого неба, с которого присыпал снежок, для которого было ещё слишком рано, то на резные рисунки, покрывавшие почти все скудные предметы мебели в его «покоях».
Почти везде резьба была кривой и местами даже комичной. Горан знал, что местные мастера очень старались и выполнили свою работу от души. Но эта работа ни шла ни в какое сравнение с тем, что он видел на артефактах бинордов, что ему иногда удавалось выкупить у морских торговцев или с тем, что было описано в книгах.
Его народ измельчал. Из великанов и неотступных воинов с ледяных морей, когда-то захвативших пол Узорицы просто ради спора и заткнувших за пояс не одну «великую» империю, они превратились в бедных селян и рыбаков, что коротают свой век на никому больше не нужной земле с подветренного края.
А ему, преждевременно назвавшему себя Вечным, стоило бы поменять имя на Летний. Ведь столько длилась его княжение.
Нет.
Он вспомнил тяжёлый взгляд отца, когда тот разочаровывался в сыне и тяжёлую его руку, которую он часто применял как часть образовательного процесса. Его отец был широк в плечах и так силён, что мог забороть коня. Не было ему равных, ни разу он не проигрывал ни схватку чести, ни ратный бой. Даже те, кто никогда не видел, как он вращает свой топор и рубит им людей, даже те, кто никогда не слышали ни о нём, ни о его деяниях, опускали голову, не в силах выдержать его тяжёлый взгляд.
Кроме Горана. Даже будучи виноватым, а по детству он бывал виноватым часто, даже после таких тяжёлых оплеух, он не опускал голову и смотрел прямо ему в глаза.
Горан, пускай и не стоял на склоне Чёрной Горы, один к двадцати, без шансов на успех, пускай он не взял Поморск и Донск, пускай не гонял разбойников и пиратов по всему триданскому Сапогу. Но он точно не был сделан из тряпок. Духа у него было столько же сколько и у отца.
Просто у него никогда не было возможности этого выяснить. Сейчас ему страшно и волнительно. Чтобы не сделал сегодня и чуть погодя — он бессилен и проиграет. В таких обстоятельствах хорошо бы уехать подальше, да начать с нового листа и с новым именем. Так бы ему советовал Мракой.
Не было никакого шанса на успех.
Так же как не было на Чёрной Горе…
Так же как и не было шансов у деревенского старосты стать князем и объединить под своими знамёнами столько земли.
Отец рассказывал ему, что чёрные нары, шепчущие добрым людям слова сомнений пошли от Чернобога.
После того, как мир был сформирован Законами, подчинён Силами и заселён Богами и их творениями, пришёл Чернобог. Пришёл один и после всех.
Известно, что первым кто его встретил был Сварг, бог-кузнец и самый любимый друг Аракса, бога войны. Сварг удивился чёрной коже и внешности пришельца, лишь слегка похожего на людей, и спросил его: откуда он, зачём пришёл и где источники его силы.
Князь Лжи не ответил Сваргу. Столько в нём было зла, что он сразу же начал сеять смуту. Он обвинил Дагту, жену Сварга, в том, что она изменила Сваргу с Араксом. Сильна была любовь Сварга и так же сильна оказалась в нём ревность. Взял он свой молот, выследил Аракса и обрушил ему на голову. Аракс успел выхватить свой топор и меч, отразил атаку, выдержал бой и смог забороть друга, в надежде, что тот образумится.
Сварг кричал и вырывался, сыпал проклятьями, да так сильно, что после его проклятий не осталось ни одного меча, который бы не сломался в битве, какой бы кузнец его не выковал для война. Аракс умолял его, пытался объясниться, но Сварг успокоился сам лишь потому, что вдруг понял — Аракс, бог войны и сражений, не пытается убить его в ответ, отказался от схватки и говорит… Говорит, а не сражается!
Ярость помирившихся Сварга и Аракса обрушилась на нового врага. Никогда прежде бог не пытался убить другого бога. Чернобог выстоял в схватке с ними обоими, поплатившись немалым количеством чёрной крови. Их бой длился так долго, что они успели устать и остыть, не добившись серьёзных результатов. Так и разошлись.
И потом пожалели о том, что не довели дело до конца. Чернобог не успокоился. Везде, где он появлялся, он распространял свою скверну и желчь, стравливая богов между собой, заставляя их сражаться и проливать кровь друг друга.
Но в Правь смерть не царствует. Ни один бог так и не смог убить другого. Так же и нельзя было убить Чернобога.
Собрался совет. Боги решили, что Чернобог не один из них и не может жить в Прави. Обманом, но не силой они заставили Чернобога уйти в мир смертных, обрести смертное тело, которое с трудом, но смогли убить. Они обрекли Чернобога на заточении в Нави, Обители Теней, Перекрёстке Миров, где он и сгинул во мраке и холоде.
Но прежде, чем это случилось Чернобог успел проклясть самых любимый детей богов. Из его чёрной крови родилось бесчисленное количество чёрных нар, которые перессорили между собой людей, разделили их на народы, спутали их мысли и языки, заставили предавать и ненавидеть друг друга. И теперь изводили любого человека, до которого могли добраться.