Она искала утешенье в помощи и спасении других, раньше к этому её звало сердце. Но их жизни, судьбы, боль и страдания никак не трогали её, не зажигали в ней тот огонь жизни, что она несла почти три века.
Она пыталась повторить свой путь на другой земле, стать хранительницей святого места, ухаживать за ним, оберегать его, защищать. Но ни одно место силы не приняло её, будто бы в ней теперь жила какая-то скверна.
Она искала знаний. Древнее колдовство, которого она раньше страшилась как огня, не склонило её к служению к тёмным силам и не отобрало её душу. Она даже особого интереса то не испытала, поигралась с неясными, но могущественными силами, да бросила, словно ребёнок надоевшую игрушку.
Она служила разным хозяевам, хорошим и тем, кого надлежало придать проклятью. Выполняла всех и желания, чтобы просто занять себя чем-то. Но от любой работы и от любых ситуаций внутри она оставалась мёртвой.
Она пыталась жить смертной. Скрыла свой дар от себя самой, взяла другое имя, стала жить в маленьком доме и ткать ткани в далёкой стране, встретила доброго мужчину, который заботился о ней. Её нутро не смогло зачать ребёнка… в те редкие минуты, когда она совсем теряла рассудок и позволяла этому мужчине брать себя. Она не смогла жить так.
Она пыталась убить себя. Много раз. Рука сжимающая лезвие замирала едва коснувшись кожи. Словно бы её жизнь ей уже давно не принадлежала.
Её сын мог бы разменять третий десяток. Он был бы статным и крупным мужчиной, с красивым лицом и копной вьющихся рыжеватых волос. Он бы не стал князем. Ему бы это было не нужно. Скорее всего он бы отправился странствовать или бы предпочел жить в лесу. Хотя…
Может быть, он бы предпочёл прожить жизнь селянина, такую мирную и счастливую. Стал бы тут где-нибудь сапожником или кузнецом, как хотел Витим. А может бы и ушёл строить дом в деревеньке и пахать землю. Завёл бы себе добрую жену, и однажды совсем не постаревшая Ярина увидела бы своих внуков.
Они бы бегали вокруг неё с раскрытыми ртами, тыкали в неё пальцами и спрашивали отца: «Пап, а, пап! А почему бабушка такая молодая и такая красивая? Она что… ведьма? А мы тоже будем колдовать?»
Хотя, скорее всего, она бы приехала разок посмотреть на них издалека, так чтоб они её не заметили. Хранила бы клятву и не нарушала, что дала Лесу, Яриону и Витиму, что как родного Ярра принял.
Теперь ничего этого нет и не будет.
А будет что?
Убить себя она не может.
Лес её не примет. Она больше не слышит его голоса. Она не справилась с задачей и она ему больше не интересна.
Все её дела тут закончены, а найти новые она не может.
Дверной замок легко подчинился её колдовству, и она вошла. Она выбрала домик, стоящий немного на отшибе, которые огонь не достанет. Ухоженный, двухэтажный, но не приметный и не богатый, такой в который не вломятся, чтобы разграбить посреди битвы.
В два счёта нашла крышку подпола, спустилась по добротной лестнице и вернулась с бутылкой крепкого рома в руках. Нетипичное пойло для местных, но и не редкое, всё таки сказывалась близость моря.
Поднялась на второй этаж, отворила дверь на летнюю терасу, придвинула старое плетёное кресло, уселась. Откупорила бутылку, вдохнула густой запах и пригубила.
Давненько у неё во рту не было чего-то такого. По телу сразу же розлилось приятное тепло, сведённые мышцы шеи, спины и ног расслабились. Она снова вдохнула запах и на секунду увидела палящее солнце над белоснежными пляжами и заросли сахарного тростника, из которых был изготовлен напиток.
Сражение всё не затихало.
Оставшиеся в живых разделились на мелкие кучки. Более профессиональные и обученные заморские воины предпочли укрепится в домах или наспех построить баррикады. Откидывались камнями, отстреливались из луков и арбалетов, били копьями и алебардами противников, решившихся на штурм. Собственно поэтому город и горел.
Масло и факелы летели в обороняемые дома и баррикады. Нападавшие несли слишком большие потери, но отступать им особо было некуда, ведь они сражались за свой дом. Никакой пощады к врагам, никаких сожалений. Победители отстроят город заново.
Сколько же она видела таких сцен, пускай и с меньшим количеством актеров. Сколько раненных «героев», рассказывали ей истории свои ратных «подвигов», пока она пыталась сшить и собрать их. Всё это не имеет смысла…
— Домхайн! — снова услышала она выкрик, голос показался ей знакомым.
На середину площади выбежал мужчина. Встал в полный рост, привлекая к себе внимания всех сражающихся по углам кучек. На нём не было шлема, из его доспеха торчали стрелы, он прихрамывал. Ярина узнала его по всклокоченным волосам и распущенной бороде. На секунду бой остановился.
Горан. Сын Вацлава.
Его тут же обступили воины в восточных доспехах с копьями наперевес. Их строй и движения были практически синхронными, отточенными и по своему красивыми. Ярина снова глотнула, не удержалась и пододвинула кресло ближе к перилам. У неё не было других развлечений.
Строй копий двинулся на одну из баррикад. Горан шёл первым, в пламени пожара его фигура и тень казались могучими. Когда до цели оставалось несколько метров в них ударил град арбалетных стрел и залп из луков. Копейщики спрятались за щитами, а Горан даже не пригнул голову, так и шёл вперёд, словно знал, что ни одна стрела не причинит ему вреда.
Какой упорный, глупый, но смелый смертный.
Несколько фигур в тёмных балахонах из плотной ткани, проскользнули к баррикаде под прикрытием строя копейщиков, выпрямились и вскинули руки вверх.
Ярина моргнула и вздрогнула.
Внутри баррикады раздалось три взрыва, один за другим. Она вспыхнула неестественным, химическим огнём, вспыхнули люди внутри и их вопли заглушили остальное сражение. Словно крысы, они посыпались наружу, обожжённые, раненные осколками или горящие. Прямо на меч Горана и на копья его штурмового отряда.
— Домхайн! — снова крикнул он. Так громко, что уши Ярины резануло.
— Домхайн! — поддержали его.
Всего одна схватка и он переломил ход боя. Тем сражения тут же вырос, напор нападавших приумножился, защитники уходили в глухую оборону или позорно бежали, оставляя свои позиции. За минут десять или пятнадцать Горану удалось сломить сопротивление большей части баррикад и укреплений. Вокруг себя он собрал всех оставшихся воинов и снова бросил их в бой на самую главную цель — внутренние ворота замка.
Они почти дошли, но земля под ногами вдруг задрожала.
Во двор ворвалась конница. Их было немного, два, может, три десятка рыцарей в доспехах, верхом на конях рослой и тяжёлой породы, непривычной для земель Узорицы.
Люди Горана, да и сам он замер, не зная что делать. Лишь отряд копейщиков словно ждал чего-то подобного, почти мгновенно перегруппировался, покинул беспорядочную толпу, вышел вперёд и снова собрался строем.
Они не упёрли копья в землю, не встали друг за другом, поддерживая впередистоящего товарища. Их было слишком мало, что остановить подобную силу. Их бы снесло словно тараном, раздавило и перемешало. Они знали это. Но всё равно вышли вперёд.
Бросили щиты, встали сначала фалангой, а потом рассыпались в стороны, так, чтобы между ними точно мог проехать конь. За мгновение до удара вскинули копья и ударили, кто во всадника, кто в лошадь. С точностью, которая не подразумевала отступление или хоть какой-то попытки избежать удара.
Прежде чем Ярина успела моргнуть люди и кони перемешались. Первые всадники или их кони были поражены, ударились о землю, покатились, хвост атаки ударился об них, ушел в сторону, рассыпался или так был опрокинут. Отряд копейщиков перестал существовать.
Ярина скривилась, вспомнив какие бывают раны от такого столкновения. Людей перемололо словно в жерновах. Удачливые умерли сразу. Неудачники будут мучаться несколько часов или даже дней. В лучшие годы Ярина бы вряд ли могла для них что-то сделать.
Чуть отставшие всадники, меньше десятка, сбросили темп и уже слабой рысью и без энтузиазма врезались в оставшихся людей Горана. Они рубились отчаянно, но момент был упущен и они оказались в меньшинстве. Одного за другим их стащили или выбили из седёл и добили. Лишь троим удалось развернуть коней и скрыться за стеной.
Конная атака шокировала нападавших, даже несмотря на то, что они её пережили весьма удачно. Сын Вацлава скрючился, опустил голову, и его тень больше не возвышалась над сражением. В нём и в его людях больше не было силы сражаться. Обитые железом внутренние ворота замка показались им непреодолимой скалой. И они просто пошли прочь, то ли искать другой путь, то ли зализывать раны.
Ярина снова пригубила терпкий напиток.
Горан такой же, как и его отец. Варвар. Захватчик. Убийца. Так вышло, что люди идут за ним, как и за отцом. И он пользуется этим для удовлетворения своих амбиций. Мерзкий, мерзкий жук, паразитирующих на дереве жизни, грызущий его изнутри, выпивающий его соки. Такого спасать не хочется. Такого хочется раздавить.
Она всё время только и делала, что спасала жизнь в любом её проявлении. И для чего? Для того, чтобы эта «жизнь» потом проводила своё время вот так вот? В бесконечной мясорубке?
И ладно бы эти мужчины просто убивали друг друга, раз им так хочется, но ведь зачастую страдают невинные. «Лес рубят, щёпки летят». Так вроде говорят. Пока эти недоумки сражаются и выясняют кто из них тут хозяин, кто-то остается без мужей, кто-то теряет своих сыновей, горят дома и всё, что было нажито тяжёлым трудом. Всюду они несут только страдания. Ярина сама однажды оказалась одной из таких «щепок». Вот только Лес теперь для неё никакого значения не имеет, а сама Ярина больше не хочет быть щепкой.
И не будет. Она станет чем-то иным. Кованым сапогом, что раздавит этих навозных жуков. И первым она раздавит Горана.
Глава 23Нидоу
Роймата всё не как не мог успокоится.
Его выдавала редкая дрожь рук и подбородка, нетипичная бледность и потливость, рваный и ускоренный ритм сердца, кот