— После такой философии, — опять рассмеялась моя неведомая собеседница, — с моей стороны просто неприличным будет положить трубку и не сообщить, какое у меня дело.
— Кстати говоря, приличиям в этом мире также не место, — сказал я. — Говорите же наконец, что вам нужно.
— Скажите, — спросил голос в трубке, — ведь это же вы расследуете дело о карлике-убийце?
— Черт возьми! — сказал я. — Если вы, мадам, какой-нибудь репортер и весь наш предыдущий разговор — это подходец…
— Нет-нет! — тревожный раздался голос в трубке. — Никакой я не репортер! Я, наверно, свидетель. Да-да, я свидетель по одному из дел, которые касаются вашего карлика!
— Моего карлика… — усмехнулся я. — За эти сутки я второй раз слышу несуразные слова.
— Первый человек, кто это вам сказал, — это, должно быть, жена? Ой, простите, я, кажется, влезла не в свое дело! Ну, так вам нужны свидетели по этому делу?
— Да, нам нужны свидетели по этому делу. Я рад, что вы проявили столь редкую в наше время сознательность и позвонили сами. Я просто счастлив, мадам, что беседую с таким сознательным членом нашего больного общества! Разрешите вопросец. Скажите, откуда вы узнали, что этим делом занимаюсь именно я?
— Как сознательный член нашего больного общества — отвечаю: весь город сейчас говорит о том, как следователь, виновата, сыщик по фамилии Якименко, жертвуя собой, поймал на кладбище маньяка-убийцу. А сегодня в утренних теленовостях выступил ваш начальник и попросил всех, кто хоть что-нибудь видел или слышал, проявить эту самую сознательность и позвонить майору Якименко. Вот я и звоню…
— Учитывая, что вы — первая и, вероятно, последняя позвонившая, — двойное спасибо. Что ж, приходите, побеседуем.
— Приду, — просто сказала она. — А вы бы все-таки отдохнули. А то просто-таки хочется погладить вас по голове. Уж простите за такой откровенный порыв…
— Ох, мадам!..
— Что?
— Знаете, я всегда боялся женщин, особенно — умных и проницательных. Так что — на этом разговор и закончим, ладно. Не пугайте меня моим же собственным самочувствием: мне сегодня предстоит вести сложный психологический поединок с одним несчастным человеком…
— С карликом?
— С ним, мадам…
Вряд ли, конечно, не будь я столь измочален, я бы стал вести столь долгий разговор с этой незнакомой женщиной. Но — я был, что называется, не в лучшей форме: мне хотелось спать, у меня тупо и раздражающе ныла левая половина груди, меня, кажется, отвергла любимая женщина… И еще — мне отчего-то было жаль пойманного вчера карлика. Из-за всего этого я чувствовал себя едва ли не до предела уставшим (совершенно правильно определила мое самочувствие незнакомая телефонная собеседница), а когда я устаю, то становлюсь сентиментальным и излишне разговорчивым. Особенность характера, так сказать.
«Расшифровка магнитофонной записи.
— Вот вы, стало быть, какой, героический майор и сыщик Якименко!
— Следуя вашей логике, я в свою очередь обязан воскликнуть нечто вроде: вот, дескать, какая вы, моя утренняя телефонная собеседница! Должен сказать, что это — самое нестандартное начало разговора между мною, сотрудником уголовного розыска, и лицом, которое я намерен допросить в качестве свидетеля.
— Неужели? А стандартное начало — оно какое?
— Очень скучное и трафаретное. Но — в соответствии с требованиями закона — просто необходимое. Так что, если не возражаете, давайте начнем беседовать стандартно и трафаретно.
— Что ж, давайте начнем беседовать стандартно и трафаретно…
— Вы это произнесли таким тоном…
— Каким — таким? Все правильно, нормально и законно: вы — сыщик, я — свидетель. Все стандартно и трафаретно…
— Знаете, во время нашего утреннего разговора вы были совершенно правы: я устал как последняя собака! А когда я в таком состоянии, то обычно беру неверный тон в разговоре с собеседниками. Так что — простите.
— Уже простила…
— Так просто?
— Прощать — это всегда просто. Или вы не согласны?
— Никогда над этим не думал…
— Но хотя бы — кого-нибудь прощали?
— Не знаю… Наверно. Не помню…
— А устали — от чего?
— Интересно, кто тут кого намерен допрашивать?
— Ой, простите…
— Что-то мы часто просим друг у друга прощения, вам не кажется?
— Разве это плохо?
— Плохо то, что часто возникает необходимость просить друг у друга прощения.
— Наверно, вы правы…
— Ну хорошо. Давайте все-таки начнем беседовать по существу. Итак. Я, старший оперуполномоченный уголовного розыска городского УВД майор милиции Якименко, в своем служебном кабинете провожу предварительную беседу с гражданкой…
— Грушиной Ксенией Юрьевной.
— Вас зовут Ксения?
— Вы так удивленно об этом спросили… Вам не нравится имя Ксения?
— Да нет. Просто… Впрочем, это неважно. Итак, гражданкой Грушиной Ксенией Юрьевной…
— Тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, проживаю на улице Рябиновой, 2, работаю заведующей центральной городской библиотекой. Достаточно таких сведений или надо что-то еще?
— Знаете, с вами легко и приятно общаться. Хотя я…
— Хотя вы опасаетесь умных и проницательных женщин. Могу успокоить — я вовсе не такая умная и проницательная, как вам отчего-то показалось. Мне кажется, что я только и делаю, что совершаю разнообразные глупости — большие и маленькие.
— Будем считать, что вы меня успокоили.
— Нет, правда. И об одной такой глупости я намерена рассказать. А еще хочу сказать, что мне с вами тоже легко и приятно общаться. Вот.
— Ну, здесь вы, Грушина Ксения Юрьевна, само собою, слукавили, но — все едино спасибо.
— Нет, правда…
— Эх!.. Ладно, поехали дальше. Рассказывайте о совершенной глупости.
— Я не знаю, с чего начать…
— Тогда следуйте золотому правилу — начинайте с начала.
— С начала… Да, пожалуй, так будет лучше. С начала. Но знаете — это самое начало может быть долгим и довольно-таки путаным…
— Ничего: долгое — сократим, путаное — распутаем.
— Мне нравится ваш оптимизм.
— Это, Ксения Юрьевна, не оптимизм, это — профессиональный опыт. Я только то и делаю, что каждодневно распутываю запутанное…
— И жизнь ваша по этой причине также должна быть похожа на запутанный моток пряжи… Так почему-то всегда бывает. Ну, почему вы молчите?
— Я онемел от вашей проницательности.
— Вы не очень-то похожи на сыщика, да еще и знаменитого. Во всяком случае, до сих пор у меня о сыщиках было несколько иное представление.
— Представьте, что у меня до сих пор несколько иное, как вы выразились, представление о сыщиках. Несмотря на то, что сам я сыщик. Что же касается моей знаменитости… Знаменитых сыщиков не бывает, мадам. Это только в книжках… Впрочем, мы отвлеклись. Давайте начинать: у меня впереди уйма работы!
— Ой, простите…
— Что, опять?..
(Далее на пленке долгое время слышится смех — мужской и женский.)
— Хорошо, я начинаю. Хотя, думаю, после моего рассказа вы начнете думать обо мне очень скверно. Не знаю почему, но мне этого не хотелось бы.
— Искренне обещаю не думать о вас плохо. Во всяком случае, до тех пор, пока не вникну в самую что ни на есть потаенную суть ваших поступков — какими бы они ни были.
— Ну что ж… Я работаю заведующей библиотекой. Есть у меня одна читательница, Раечка Осиповская. Умница, студентка, аккуратистка, одним словом, искреннее и чистое дитя. Помимо того, что она учится, она еще и работает — продавщицей в магазине. А хозяин этого магазина — некто Кривобоков. Тот самый, короче, которого убили.
— Так-так…
— Ну и вот, однажды у Раечки случилась растрата, да притом весьма крупная. Не знаю, как это произошло и кто в том виноват — во всяком случае, не она, не Раечка. Вы понимаете, она просто неспособна на такие поступки…
— Ну-ну…
— Безо всяких «ну-ну»! Вам что, никогда не приходилось видеть порядочных людей?
— Вы знаете, как-то не очень…
— Ну да: особенности профессии.
— Вот именно.
— Тогда поверьте на слово: это очень порядочная девочка. Просто-таки персонаж из девятнадцатого века! А растрата… Да мало ли кто мог ее совершить, а ее, Раечку, в том обвинить! Вы со мной согласны?
— В общем — да.
— Тогда слушайте дальше. Пришла, стало быть, она, то есть Раечка, ко мне в библиотеку, заказала какую-то книжку, села в читальном зале… Вначале-то я думала, что она, как обычно, читает, а только гляжу — э, да она плачет! Что такое, отчего? А я-то для нее как старшая сестра… а какие, скажите, могут быть секреты от старшей сестры? Ну, слово за слово — она мне все и рассказала. Все дело, оказывается, было в той самой растрате, верней, не столько в самой растрате, сколько в хозяине магазина Кривобокове. Ох, и мерзавец же был, наверно, этот Кривобоков при жизни! Хотя, говорят, о мертвом нельзя говорить плохо…
— В милиции — можно.
— Интересно, почему же это?
— Потому, что здесь никогда ни о ком не говорят хорошо. Хорошие люди милицию не интересуют. Как живые, так и мертвые. Итак, отчего же, по-вашему, убиенный гражданин Кривобоков был мерзавцем?
— Знаете, что он сказал Раечке сразу же после этой окаянной растраты? Так, мол, и так, такой растраты тебе век не погасить, но, говорит, имеется подходящий вариант. Если, говорит, ты согласишься на мое предложение, то будем считать, что никакой растраты у тебя не было, никому ничего ты не должна, а будешь понятливой, то, может, еще и заработаешь… Ну, а затем последовало и само предложение. Вы догадываетесь, что это было за предложение?
— В общем — да.
— Ну, вот… Само собою, Раечка никак не могла согласиться на это. Тогда этот самый Кривобоков выдвинул нечто вроде ультиматума. До завтра можешь подумать, а завтра — или-или: либо ты сразу же гасишь всю растрату, либо…
— И вы решили за Раечку вступиться…
— Разумеется! Я решила встретиться с этим Кривобоковым.
— И для чего же?
— Откровенно говоря, не знаю. Поговорить с ним. Может, усовестить… Чему это вы так иронично улыбаетесь?