– Спасибо, Женька…
– С днем рождения тебя…
Не обращая внимания на протесты, он повез ее вечером в «Стеклянный шар», где в татами-рум был накрыт стол на троих, и в одной чашке для риса хаси были воткнуты вертикально, как и положено отдавать дань тем, кто уже не здесь… Это было неожиданно, но Марине было приятно, что Хохол все сделал правильно, стараясь угодить, создать ощущение, что и Егор с ними. Они просидели до ночи, почти все время молчали, но понимали друг друга отлично. Коваль исполнился тридцать один год.
Новый год тоже отмечали вдвоем, и Марина напилась до полного изумления – это был первый за столько лет Новый год без японской кухни и занятий любовью на шкуре перед горящим камином, без Малыша. Первого числа приехала Ветка, за ней подтянулся и Розан, и они продолжили пьянствовать до утра, а к вечеру Коваль вдруг решила поехать на кладбище, и Хохлу, страдающему с похмелья, ничего не осталось, кроме как подчиниться. Проваливаясь по колено в снег, Марина брела к могиле, неотрывно глядя на чернеющий крест, перед ней шел телохранитель, прокладывая дорогу. То, что Коваль увидела, подойдя ближе, заставило ее вздрогнуть – на могиле Егора лежали желтые хризантемы, свежие, явно привезенные недавно.
– Кто?! Кто посмел?! – еле выдохнула она, хватаясь за Хохла.
Тот растерянно моргал, уставившись на цветы.
– Гадом буду – свежие совсем, а следов нет, – протянул он.
– Какие, на хрен, следы, если снег валит весь день! – заорала Марина. – Суки, узнаю, кто – урою! Что за игры?
– Кто-то знал, что ты приедешь сюда в праздники, вот и подготовился.
– Да я сама час назад не знала, что поеду!
– Пойдем-ка, тряхнем сторожа, – решительно сказал Хохол. – Вряд ли сегодня здесь был аншлаг, он не мог не видеть, кто приезжал!
Они добрались до сторожки, выдернув Иваныча из-за стола. Коваль села на табуретку, оперлась руками на трость и уставилась на обалдевшего от ужаса сторожа.
– Скажи-ка, друг мой Иваныч, кто приезжал сегодня на могилу моего мужа, а?
– Н-не видал, Викторовна, ей-бо, вот те крест, не видал! – забожился старик, крестясь, как при виде нечистой силы.
– Иваныч, не зли меня – разойдусь, тогда не жди пощады! – предупредила она, постукивая тростью по полу.
– Здоровьем клянусь – не видал!
– Значит, не видал? А коньячок французский откуда у тебя? – Марина взяла со стола бутылку дорогущего «Наполеона». – Ритуальщики зарплату повысили?
– Это кореш приходил…
– У меня вот нет таких корешей, – прервал его Хохол, – чтобы с «Наполеоном» в гости заезжали, а у тебя есть, значит? Брешешь ведь, пенек замшелый.
– Кобель вон на цепи у меня брешет, – угрюмо откликнулся старик.
– Так, все, я поняла, базара не будет! Извини тогда! – Коваль с размаху треснула Иваныча по ногам своей тростью, и, когда он упал на колени, выкинула из трости пику, поднеся к горлу старика. – Подумай, Иваныч, оно тебе надо? Я ведь грохну тебя, и пропадешь ни за что.
– Викторовна, погоди, – прохрипел он, – скажу, как есть, – мужик приезжал, лет за тридцать, одет хорошо, не фраер, сразу видать, и при деньгах. Просил показать, где Малыша похоронили, цветы, мол, положу. Просил не говорить никому, флян поставил, сто «зелененьких» дал сверху. А мое дело маленькое – не положено мне нос в ваши дела совать. Прости, Викторовна, бес попутал!
– Ладно, хрен старый, живи, но в другой раз думай, кому и что говоришь. А особенно – чего не говоришь! – предупредила Марина, убирая пику обратно в трость и поднимаясь с табуретки. – Поехали, Хохол.
В машине она закурила и стала думать, кто же это мог быть, но в голову ничего не приходило. Описание, данное сторожем, подходило под чертову тучу народа, и как выбрать кандидата?
– Что думаешь? – спросил Хохол, усевшись рядом с ней.
– Теряюсь, Женька, – честно призналась Коваль, выбрасывая сигарету в окно. – Не знаю даже, на кого и подумать.
Зазвонил мобильный, Марина ответила, это оказался Никита Чернов, компаньон Егора и его первый заместитель:
– Простите, что побеспокоил в праздники, Марина Викторовна, но у меня неотложное дело.
– Приезжайте ко мне через час, я пока не дома.
– Что ему надо? – спросил Хохол, прикуривая сигарету.
– Приедет – расскажет.
И Никита рассказал, да такое, что Коваль едва плохо не стало – в офисе он нашел бумагу, в которой муж переписал все, чем владел, на ее имя. И, кроме того, передал ей управление корпорацией. Марина была в шоке – на бумаге стояла дата, совпадавшая с днем его рождения и смерти, одно и то же число. Он как знал…
– Никита, я не понимаю ничего… – растерянно протянула Коваль, глядя на Чернова.
– Вот и я не понял, – откликнулся он, внимательно и странно как-то разглядывая ее, и Марину обожгло – да ведь он думает, что это она – Егора! Она, Марина, чтобы прибрать корпорацию!
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, Никита, – сдерживаясь, чтобы не схватиться за трость и не опробовать ее на этом товарище, проговорила Коваль. – И советую выкинуть из головы дурь, иначе мне придется ее выбить.
– Это вы о чем? – напрягся Чернов.
– Не валяйте ваньку, молодой человек! Я насквозь вас вижу – промелькнула у вас мысль о том, что это я устроила аварию, чтобы завладеть «МБК», ведь так? – Марина прищурилась и из-под челки смотрела в растерянное лицо Никиты. – В ментовку-то заявление настрочил уже? Или приехал сначала подозрение проверить?
Не сомневалась она ни секунды, что заявление написано уже и лежит, возможно, в той же самой папке, что и документ за подписью Егора. Ушлый парень, только не рассчитал немного, с кем имеет дело. И поскольку он молчал, Коваль продолжила:
– Решил поиграть со мной, да? Пригрозить, что заявишь в ментовку? Я не ведусь на подобное уже лет пять, сама еще не такое проворачивала. Шантажировать Коваль – ох, и пробовать не стоило! Честно, я считала тебя умнее, Никита! Ты подумай, ведь ты не вышел бы из этого дома, пропал бы без вести, никто не нашел бы. Скажи хоть, чего ты хотел-то?
– А вы считаете себя вправе управлять корпорацией, к которой не имеете никакого отношения? – угрюмо спросил он. – Я начал в ней с посыльного, учился и работал, вкалывал, только чтобы остаться, зубами хватался за любое место и добился того, чего хотел, а теперь должен отдать это все не пойми кому?
– Я не считаю себя вправе на что-то. А вот ты решил, что можешь завладеть тем, что создавал мой муж потом и кровью еще тогда, когда ты в школу с портфелем бегал. Справедливо, по-твоему? – Марина закурила, изучая лицо Чернова. – Если бы ты не начал эту бодягу с шантажом, был бы в полном шоколаде, я назначила бы тебя управляющим, и жил бы ты припеваючи. Но ты лоханулся, Никита, а я не прощаю таких косяков. Бумаги на стол – и прощай, сделай так, чтобы я тебя долго искала и в конце не нашла. Сопротивляться не советую – опасно для здоровья. Хохол, проводи гостя!
Вошедший телохранитель положил руку на плечо обалдевшего Чернова и повел его к выходу, а Коваль взяла со стола папку и принялась внимательно изучать бумаги. Как мог Егор знать, что погибнет? Ведь это не просто документ – это дарственная на все: на акции, на недвижимость. Может, ему угрожали? Но тогда почему он ничего не сказал ей? Ведь ничего не стоило вычислить и разобраться… Как странно все…
– Я не понимаю ни хрена! – пожаловалась она вошедшему Розану, который со вчерашнего дня забыл уехать к себе, так и зависал в гостевой спальне. – Как такое может быть, а, Серега? Егор переписал все на меня как раз в день смерти – зачем?
Розан плюхнулся в кресло напротив и закурил:
– А откуда бумажки эти?
– Чернов привез.
– Понятно. А сам-то где?
– Я его выставила. Этот придурок решил меня шантажировать, – усмехнулась Марина невесело. – Ему, видишь ли, показалось, что он знает, кто именно завалил Малыша. Догадываешься, на кого пало подозрение?
– Что-то подсказывает, что знаю.
– Дальше рассказывать или смысла нет?
– Не пацан – догадался, – усмехнулся Розан.
– Вот как-то так, – развела руками Коваль. – А еще сегодня мы с Хохлом ездили на кладбище, и на могиле Егора нашли свежий букет желтых хризантем, положенных каким-то козлом лет тридцати с небольшим, не бедным и очень щедрым – он Иванычу отвалил сто гринов и бутылку «Наполеона». Идеи есть?
– Даже не знаю… может, кто из корпорации?
– Нет, они все были на похоронах, знают, где могила, а этот черт просил показать.
– Тогда не знаю.
– Вот и я не знаю, Серега. А знать очень хочу, сгораю просто от любопытства. Что делать? – Марина смотрела на заместителя в упор, ожидая предложений.
– Давай думать будем. У меня такое чувство, что кто-то тебя за одно место взять решил и потому цветы твои любимые на могилу притаранил, чтобы напугать.
– Очень я испугалась!
– Но неприятно было! Согласись?
– Было, – кивнула она, соглашаясь. – Только все равно непонятно – никто не знал, что я поеду сегодня на кладбище, даже я сама, ты помнишь?
– Значит, это тот, кто знал, что ты не можешь не приехать.
– Все, на фиг, голова пухнет! – Коваль встала, направляясь к двери. – Спать пойду.
– Я переночую у тебя? – Розан тоже встал, шагая за ней.
– Я не гоню – ночуй.
Бросившись на постель, она впервые за все время заплакала по-настоящему, вдыхая аромат туалетной воды Егора, вцепившись пальцами в подушку, на которой запретила менять наволочку, помнившую прикосновение его лица. Коваль видела одну и ту же картину – день их первой встречи, его восхищенные глаза, его руки, ласкавшие ее, их обоих на этой самой постели. Как тяжело помнить это все, но еще тяжелее сознавать, что со временем это поблекнет, сотрется из памяти, боль станет намного тише, нет, она не исчезнет, конечно, но притупится, не будет такой острой. И она теперь должна жить за двоих – за себя и за него…
Через пару недель рано утром, так рано, что и представить невозможно, Марину сорвал с постели телефонный звонок. Злая, как черт, она взяла трубку, в душе матеря звонившего последними словами: