Гарлем и дом остались далеко позади. Увидит ли он своих родителей снова? Попробует ли фирменный куриный пирог матери? Почувствует ли сладкий запах отцовской трубки? Обри снова хотелось услышать, как Кейт расхваливает его музыкальный талант перед своим сонным парнем Лестером за семейным ужином.
В день отплытия «Покахонтас» его отец пораньше вернулся с лакокрасочного завода, чтобы попрощаться с единственным сыном.
– Ты – достойный и гордый молодой человек, слышишь меня, Обри? – сказал он. – Этого у тебя не отнять.
Так ли это? Обри вспомнил Спартанберг. Разве те злобные продавцы и фермеры не сделали все возможное, чтобы лишить его достоинства?
– И всегда будь настороже, – предупредил отец. – На войне может случиться все, что угодно, но у того, кто держит ухо востро, больше шансов избежать опасности, – он сжал Обри в крепких объятиях. – Поставь этих немцев на место и возвращайся к нам.
Обри все еще ощущал, как усы отца щекочут щеку, а от его одежды пахнет краской.
Он достал руки из карманов и подул на них, но его дыхание стало ледяным прежде, чем достигло ладоней. Тогда он засунул их под майку. Пианист не может рисковать своими руками.
Может ли он все еще считать себя пианистом? Все остальные музыканты могли просто убрать свои инструменты в чехол и взять их с собой – но не Обри. Пианист должен играть, иначе его пальцы потеряют подвижность. А Лаки Роберт, будь он неладен, всегда получал фортепианную партию.
Группа две недели играла на борту корабля. Гимны, рождественские песни и джазовые импровизации на патриотические мелодии. «Марсельеза», и «Типперери», и «Собери свои проблемы», и «Где-то там». Но только днем. Чтобы остаться незамеченными, ровно в четыре часа вечера на корабле выключали весь свет. В любом случае, на старом лайнере «Покахонтас» не было пианино, так что Обри стал третьим барабанщиком. Прибыв в Брест, они устроили импровизированный концерт в парке. Обри играл на кастаньетах.
Французы устроили пятнадцатому полку теплый прием и остались в восторге от их джазовых импровизаций, но уже очень скоро голодным и уставшим солдатам пришлось сесть на поезд до следующей остановки.
Вдруг в темноте вагона для скота раздался голос. Он запел тихим, мягким баритоном:
Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ, Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ…
Остальные солдаты подняли головы и напрягли слух.
Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ, ГОСПОДЬ…
К нему присоединился еще один голос.
ВОЙТИ В ИЕРУСАЛИМ, КАК ИОАНН…
– О, да спите вы уже, – буркнул кто-то в дальнем углу.
Но было уже поздно. К поющим присоединился глубокий бас, а затем высокий тенор. Когда они дошли до слова «Иерусалим», кто-то начал выстукивать ритм по железной стене вагона. Тут и там раздавались усталые смешки, а квартет решительно набирал темп.
О, ИОАНН, О, ИОАНН, ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
Я ЗАХОЖУ В ИЕРУСАЛИМ, КАК ИОАНН.
МЫ ВСТРЕТИМСЯ ТАМ В ДЕНЬ КОРОНАЦИИ.
Я ЗАХОЖУ В ИЕРУСАЛИМ, КАК ИОАНН.
О, Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ, Я ХОЧУ БЫТЬ ГОТОВ…
Теперь к песне присоединились все. Направляясь на фронт в промерзшем вагоне, Обри чувствовал, как в животе теплеет, а по лицу расползается улыбка. Здесь его ребята, с которыми они прошли через многое. Что бы ни случилось – они будут петь.
АфродитаХижина досуга – 4 января, 1918
Хейзел прибыла во французский город Сен-Назер утром четвертого января 1918 года.
Девушка не могла поверить, что это и в самом деле происходит. Всю свою жизнь она была укрыта заботливым родительским крылом, а теперь смотрела на то, как над холодными полями береговой Франции поднимается солнце. Розовое небо дарило надежду, а солнце золотило сковавший мир лед. Трудно было поверить, что этот изумительный рассвет озаряет землю, обескровленную годами войны, и что совсем скоро она встретится с тысячами солдат, которые нуждаются в утешении и успокоении.
Хейзел никогда не успокаивала даже собаку. Может, она совершила огромную ошибку, приехав сюда?
Поезд остановился на станции Сен-Назера. Хейзел встала со своего места и начала собирать вещи.
Когда поезд тронулся, на платформе осталось четыре человека. Молодая женщина с густыми светлыми кудрями и трое мужчин среднего возраста. Хейзел разглядела форму под пальто светловолосой девушки и обратилась к ней с вопросом:
– Извините, вы волонтер Юношеской христианской организации?
Лицо незнакомки посветлело.
– Да, – ответила она. – Вы тоже?
Хейзел кивнула.
– Как и я, – вставил один из мужчин. – Простите, что влез в ваш разговор.
– Я тоже, – сказали двое других.
– Приветствую. Добро пожаловать в Сен-Назер, – проворная пожилая женщина в узких очках спрыгнула с повозки и обратилась к прибывшим. – Значит, все здесь из христианской организации? – Она жестом приказала двум солдатам погрузить весь багаж в повозку. – Я – миссис Дэвис. Я работаю с мистером Уоллесом, главным секретарем. Идем, должно быть, вы проголодались.
После краткого знакомства пятеро прибывших забрались в повозку и сели на свои чемоданы. Миссис Дэвис подняла поводья, и лошади неспешно затрусили по направлению к лагерю. Курицы, бродившие вдоль дороги, с кудахтаньем уворачивались от лошадиных копыт, оставляя после себя тучи перьев.
Хейзел увидела вдалеке их лагерь, и ее сердце ушло в пятки. Он был таким серым и грязным. «А чего ты ожидала?» Она ведь хотела привнести немного радости в эти унылые пустоши.
Бесчисленные ряды солдат маршировали по промерзшей земле с ружьями на плечах. Большинство из них смотрело прямо перед собой, но некоторые любопытные повернули головы вслед проезжающей повозке. Кто-то встречался с ней взглядом – дерзким и вызывающим, у других на лицах отпечаталось скорбное одиночество. Прозвучал громкий голос командира, и все отвернулись.
Джеймс. Вечером она напишет ему еще одно письмо. Может, она писала ему слишком часто? Слишком много?
– Это не британские солдаты, – удивленно сказала блондинка. – У них другая форма.
– Британские? Святые угодники! – миссис Дэвис резко повернулась к девушкам. – Разве они не сказали, куда вас отправляют?
Хейзел съежилась от ее громкого голоса.
– В тренировочный лагерь Сен-Назера.
– В американский тренировочный лагерь Сен-Назера, – воскликнула миссис Дэвис. – Главное управление обязательно об этом узнает. Не сообщать волонтерам, куда их направляют! Это преступление!
– По ним видно, что они американцы, – светловолосая девушка вытянула шею. – Они просто огромные.
– Да, янки высокие, – признала миссис Дэвис. – К тому же, эти ребята провели последние четыре года, поедая домашние обеды своих матерей, а не замерзая в окопах. Поэтому они такие здоровые.
Она продолжила экскурсию по лагерю.
– Здания, стоящие рядами – это бараки. А вон там – столовая. Здесь есть конюшни и загон для скота: этот неприятный запах стоит из-за свиней. Вот тут наш госпиталь, а там, впереди – хижина досуга.
Хейзел представляла себе маленькое и простое здание, но местная хижина досуга оказалась огромной. Еще бы, ведь в лагере находились десятки тысяч солдат.
Миссис Дэвис провела их внутрь, где уже был накрыт стол к чаю.
– Напомните мне свои имена, – сказала она, жуя рулет. – В таком холоде я плохо соображаю.
– Я – Реверенд Скоттсбридж, а этот джентльмен – отец Мак-Найт из римско-католической церкви, – объяснил полный церковнослужитель. – Мы прибыли для того, чтобы предложить духовное утешение, да, отец?
– Если будет на то божья воля, – ответил священник.
Низкий, худой мужчина в выцветшем твидовом костюме протер очки карманным платком.
– Я – Горас Генри, – представился он. – Профессор на пенсии. Колледж Святого Иоанна.
– А! Кембридж! – воскликнул Реверенд Скоттсбридж. – Все лучшее для наших парней, – он подмигнул. – Даже если они прибыли из колоний.
Профессор сделал глоток чая.
– Они все «наши парни», – сказал он. – Даже американцы. Вечером я прочитаю им лекцию и, пожалуй, начну с курса английской истории.
– Вряд ли американцев это заинтересует, – заметила блондинка.
– Скоро узнаем, – мягко ответил профессор Генри.
– Поверьте, – сказала миссис Дэвис. – После долгого дня на плацу и в траншеях эти парни будут рады послушать даже лекцию о том, как сварить яйцо.
Профессор усмехнулся.
– Надеюсь, я придумаю что-нибудь получше.
В глазах отца Мак-Найта сверкнул задорный огонек.
– Сомневаюсь, что мы будем так же популярны, как эти юные леди.
Хейзел улыбнулась.
– Я – Хейзел Виндикотт, – сказала она. – Я буду играть на пианино.
Миссис Дэвис бросила на нее строгий взгляд.
– Ты хорошо играешь?
– Думаю, да, – ответила Хейзел. – Но я полагаю, это зависит от того, что вы подразумеваете под «хорошей игрой».
Другая девушка рассмеялась.
– Элен Фрэнсис, – сказала она. – У меня нет никакого определенного таланта, кроме способности заговорить кого угодно, – Элен подмигнула Хейзел. – Ты играешь на пианино, а я – в шашки.
Миссис Дэвис начала убирать со стола.
– Джентльмены, для вас есть свободный дом в поселении, недалеко отсюда. Вы, юные леди, займете пустующую комнату здесь – так будет безопаснее. Мы с мисс Рутгерс всегда будем по соседству. Мы бы поселили вас в общежитии для медсестер, но оно и так переполнено. К тому же, вам не придется бродить по лагерю после наступления темноты.
– Здесь много хижин досуга? – спросила Элен Фрэнсис.
– Две, – ответила миссис Дэвис. – Одна из них предназначена для черных: она находится в лагере Лузитания. Вам не нужно туда ходить.
В комнате повисла неловкая тишина.
– У них есть свои, цветные волонтеры, – объяснила миссис Дэвис. – Так что все в порядке. Уверена, они знают, чем развлечь солдат.