Слезы высохли, оставив Хейзел раскрасневшейся и уставшей.
– Как ты справилась с этим, Колетт? – спросила она. – Горе не сломало тебя.
– С чего ты взяла? – Девушка улыбнулась, но затем ее лицо приобрело серьезное выражение. – Каждый год я зажигаю свечу для моего бедного Стефана. И за мою семью, – она подняла фотографию Джеймса. – Днем я всегда занята, но по ночам мне не спится. По ночам они все возвращаются ко мне.
Хейзел посмотрела на нее с удивлением.
Колетт грустно улыбнулась.
– Я говорю не о привидениях. Только если не считать привидениями воспоминания.
Хейзел уже пожалела, что вынудила подругу на такой болезненный разговор.
– Американцы сходят по тебе с ума. Почему ни один из них не вскружил тебе голову?
– Янки? – Колетт спародировала американский акцент. – Non, merci. Они здесь временные гости.
– Может один из них вернется за тобой.
Девушка пожала плечами.
– Тогда он зря потратит свое время, – Колетт вернула фотографию Хейзел. – Ты спросила, как мне удалось выжить, – она оглядела сцену, кофейную стойку, полки с книгами и играми. – Мне очень помогла работа. Занимать себя чем-то полезным каждый день – вот мое спасение. Я могу утешать других, – на секунду бельгийка замолчала. – Могу заставить их хотя бы немного улыбнуться. Это лучше любого лекарства.
Хейзел ждала.
– Я думаю о солдатах, – сказала Колетт. – Война не убила меня, но может убить их. Так что мне повезло. Я стараюсь быть доброй и терпеливой, – она покачала головой. – Но я никогда не буду терпеть, когда они становятся… как вы это называете… игривыми.
Она подмигнула, и Хейзел поежилась. Пока что ей удавалось избегать этой неприятности, но Элен постоянно рассказывала истории о солдатах, считающих себя куда более очаровательными, чем есть на самом деле.
«А я думала, солдаты захотят послушать, как я играю на фортепьяно, – подумала Хейзел. – Какая же я наивная».
Она развернула шоколадку и откусила кусочек. Колетт сделала то же самое. Они сидели, жевали шоколад и думали. У каждой перед глазами стоял определенный человек. В случае Хейзел, он был далеко. В случае Колетт – ушел навсегда.
– О, еще мне помогает музыка, – вдруг сказала Колетт.
Хейзел кивнула. Музыка.
АресТренировка по стрельбе – 7 января, 1918
Оружие, оружие, оружие, повсюду оружие.
Оружие стояло вдоль тренировочной площадки, как бейсбольные биты у стадиона.
На фронте гремели крупнокалиберные орудия, свистела ракетная техника.
Трещали револьверы «Уэбли», стреляли винтовки «Ли-Энфилд».
С оружием в руках рекруты выстроились в ряд для тренировки по стрельбе.
Винтовка в руках Джеймса.
Его «Ли-Энфилд Мк III». Тяжелая, деревянная красавица, гладкая и приятная на ощупь. Он поднял ее повыше, прищурился и посмотрел вперед, поверх винтовки.
«Сколько солдат держало тебя в руках? – мысленно спросил он. – Теперь они мертвы? Лежат в госпиталях? Как много немцев ты застрелила? Они умерли быстро или в мучениях?»
Оружие хранило свои секреты.
– Ваша винтовка – это ваша жизнь, – сказал командир. – Когда вы идете в атаку. Когда немцы атакуют вас. В нейтральной зоне. Держите ее в чистоте и следите, чтобы она была заряжена. От того, насколько вы будете ловки с винтовкой, зависит, кто умрет за свою страну: немец или ты. Позвольте немцу стать героем, и тогда вернетесь домой, к своей ненаглядной.
Перед глазами появилось лицо Хейзел. Того опрятного молодого человека, с которым она познакомилась на танцах, уже не было. Его место занял отвратительный мужлан, покрытый грязью. Обветренные, почерневшие руки, угрюмое лицо, неопрятная борода.
Его товарищи тоже изменились. Билли Натли стал стройнее, больше накаченным, нежели просто крупным. В его руках винтовка становилась похожа на игрушку. Чад Браунинг, худой рыжий парень, все еще был тощим, но держался более уверенно. Он знал, для чего предназначено его оружие. Мик Веббер, каменщик, всегда был сильным, но теперь он стал быстрее, проворнее и справлялся с любой задачей раньше остальных.
Фрэнк Мэйсон все еще был Фрэнком Мэйсоном, и от этого становилось спокойнее.
Отвести затвор, прочистить патронник, вернуть затвор на место, зарядить патроны, взвести курок, прицелиться, выстрелить. Привычный порядок действий. Сперва, они неуклюже справлялись с затвором, но теперь это получалось без особых усилий, на автомате. Меньше, чем за секунду. Это превратило британских солдат в безжалостные машины для убийства. Смертельное оружие в руках фельдмаршала Хейга.
Они или ты.
– Заряжай!
Он достал патроны из кармана и зарядил магазин.
– Целься!
Он посмотрел сквозь прицел. Какой-то умник написал на потрепанном деревянном манекене «Ви Вилли Винки». Одно из многих имен Кайзера Вильгельма.
– Цельтесь, стреляйте и следите, куда летит пуля. Запоминайте разницу между тем, куда вы целились и куда она попала, чтобы в следующий раз выстрелить точнее. Сегодня нет ветра, так что вы без труда сможете определить ваши погрешности.
Солдаты переглянулись, чтобы убедиться: никто не понял ни слова из того, что сказал командир.
– Смотрите. Это просто. Если целитесь прямо в середину груди, а пуля вышибает ему мозги – ваша винтовка стреляет на фут выше, чем вам кажется. Здесь двадцать пять ярдов, на большем расстоянии все будет иначе. Так что если хотите попасть ему в сердце, цельтесь между ног. Но если попадете ему в промежность – тоже хорошо! Винтовки поднять! Встать в позицию!
Джеймс выдохнул и поднял винтовку.
– Целься!
Он посмотрел в прицел и остановил его на двух «л» в слове «Вилли». Его палец лег на металлический курок.
– Огонь!
Винтовка содрогнулась от отдачи и ударила его в плечо. Пуля прошла сквозь деревянное сердце.
Веббер, стоявший слева, присвистнул.
– Только посмотри на себя, Олдридж! У Вилли Винки нет никаких шансов.
Джеймс не мог поверить своим глазам.
– Мне просто повезло.
– Нет, – сказал Веббер. – У тебя зоркий глаз.
Фрэнк Мэйсон прикрыл глаза от зимнего солнца.
– Меткий стрелок.
– Теперь рассчитайте свое допустимое отклонение, – крикнул командир. – Готовы? Перезарядка!
Щелк-щелк. Десятки солдат, в отточенном, пугающем единении отвели затвор, в грязь посыпались пустые гильзы.
– Целься… огонь!
Еще один идеальный выстрел.
– Обдумайте расстояние между целью и тем местом, куда попала пуля. Найдите золотую середину. Целься!
Джеймс снова выдохнул весь воздух из легких. Прямо в сердце.
– Огонь!
Два дюйма вбок. Все еще смертельный выстрел.
– Перезарядка!
Щелк-щелк.
– Целься!
Выдохнуть.
– Огонь!
– Перезарядка!
– Целься!
– Огонь!
– Пойдет. Опустить винтовки.
По земле, как птичий корм, были разбросаны гильзы. Плечо болело так, словно лошадь ударила его копытом. Но его сердце возбужденно билось о ребра. Ему понравилось стрелять.
Жаль, что немцы не сделаны из дерева.
– Отправляйтесь на ужин, – сказал командир. Он позвал другого офицера и подвел его к тренировочному чучелу Джеймса. Они внимательно изучали его результаты. Джеймс почувствовал небольшой прилив гордости, согревший его в тот холодный день. Как рассказать об этом Хейзел, чтобы она не сочла его хвастуном?
Он собрал свои вещи и пошел в столовую вслед за своими товарищами, когда его остановил окрик командира.
– Подожди, рядовой…
– Олдридж, – сказал Джеймс, остановившись.
Командир, вместе с другим офицером, подошли к нему.
– Ты охотник, Олдридж?
Джеймс покачал головой.
– Нет, сэр.
– Стрелял по тарелкам?
– Нет, сэр.
– Надо же, – командир потер подбородок и обменялся многозначительным взглядом с другим офицером. – Впечатляющие результаты. Мы отметим это в твоем досье, – он кивнул Джеймсу. – Вольно, рядовой.
АфродитаПевица – 12 января, 1918
Другим вечером, через несколько дней, я застала Хейзел и Колетт за репетицией.
Тяжелый, пылкий голос Колетт звучал совершенно завораживающе. Хейзел и представить не могла, что ее новая подруга настолько талантлива. В ее голосе звучала неподдельная тоска, и Хейзел подумала, что только человек, прошедший через страдания, может так петь. От сильного тембра Коллет по ее спине шли мурашки.
Обри услышал песню сирены еще до того, как начал бросать камешки в окно хижины досуга. Кто мог так петь? Ему необходимо было это узнать. Песня звучала на иностранном языке, ну и что с того?
Парень бросил камешек и подождал. Ничего. Он бросил еще один.
Хейзел отперла дверь и заглянула за угол.
– Кто здесь?
– Это я, – сказал Обри, кланяясь. – Король регтайма, император джаза.
– Обри! Ты вернулся! – Она поманила его за собой. – Долго же ты.
Он облокотился на дверь.
– У нас было много концертов.
– Звучит здорово! Ты зайдешь?
– Мне нельзя, – сказал он. – Я пытался прийти вечером, но какая-то леди велела мне убираться.
– О, Обри. Мне так жаль, – Хейзел было неприятно это услышать. – Почему бы тебе не зайти сейчас?
Обри колебался.
– Разве у нас не будет проблем?
– Кто знает. Миссис Дэвис пошла спать, – она не могла поверить, что нарушает правила. С другой стороны, некоторые правила такие глупые, что нарушать их – одно удовольствие. – Это моя маленькая месть. Она не разрешила мне сыграть в хижине досуга для черных.
Обри вошел вслед за ней.
– Потому что там ты не будешь в безопасности, – сказал он с горечью в голосе.
Они подошли к сцене, где Колетт разбирала свои ноты и напевала под нос какую-то мелодию. Парень стянул с головы фуражку и низко поклонился. В этот раз Колетт была одета в свою форменную юбку и блузку, но Обри не был разочарован.
– Обри Эдвардс, к вашим услугам, – сказал он. – Приятно познакомиться.
– Мы еще не знакомы, – ответила Колетт.
– Тогда мне будет еще приятнее, – сказал непотопляемый Обри, – когда вы мне представитесь, – он посмотрел на Хейзел и снова на Колетт. – Это вы сейчас пели?