Погода морозная, но полуденное солнце довольно теплое и немного прогревает воздух. Как выяснилось, я неплохо стреляю.
Я не знаю, когда мне дадут увольнение, но, если все пойдет по плану, я мог бы доехать до Парижа на поезде. Тебе далеко до Парижа? Давай встретимся там.
Хотел бы я уметь подбирать слова так, чтобы выразить, сколько счастья мне приносят мысли о тебе.
Пожалуйста, скажи, что ты приедешь. Я кое-что тебе должен.
Хейзел ворвалась в комнату Колетт, размахивая письмами. Ее подруга закалывала свои темные локоны невидимками.
– Письмо? – спросила Колетт. – От твоего Джеймса?
Хейзел бросилась на койку подруги, чуть не свалив ее.
– Два письма. Он уехал на фронт, – Хейзел сверилась с письмом. – С Пятой армией. Но он еще не в траншеях, все еще тренируется. Колетт, – сказала она, запыхавшись. – Он хочет увидеться! В Париже!
Колетт заколола еще один гладкий завиток.
– Это замечательно!
– Могу ли я поехать? – простонала Хейзел. – Я должна поехать! Просто обязана!
– Я согласна, – мягко сказала Колетт. – Ты когда-нибудь была в Париже?
Хейзел покачала головой.
– Sacre bleu! Тогда решено. Ты обязательно поедешь в Париж.
Хейзел резко села на кровати.
– Я не могу! Нечего даже и думать.
Колетт с удивлением посмотрела на нее.
– Почему? – Она нанесла несколько капель лосьона на лицо. – Из-за миссис Дэвис? С ней можно договориться. Волонтеры берут отпуск время от времени.
Хейзел покачала головой.
– Ты не понимаешь, – сказала она. – Мне восемнадцать. Я никого там не знаю. Где я буду жить? Я не могу просто поехать туда одна. Еще и для того, чтобы проводить время с молодым человеком. Что если… – она схватила подушку с койки Колетт и прижала ее к лицу.
Колетт села рядом с Хейзел.
– О, англичане, – вздохнула она. – Вы боитесь самих себя больше, чем всех армий Кайзера.
Хейзел опустила подушку.
– Почему это?
– Ты боишься, что Джеймс воспользуется тобой?
Хейзел покачала головой.
– Нет. Нисколько.
– Тогда чего тебе бояться?
Хейзел подперла щеку рукой.
– Себя.
Брови Колетт взлетели вверх.
– Ты боишься, что ты воспользуешься им?
Хейзел снова упала на кровать и завизжала в подушку.
– Ага, – решительно воскликнула Колетт. – Я попала прямо в цель.
– Не совсем.
– Тогда чего бояться? – не унималась бельгийка. – Вы замечательно проведете время в Париже. Будете есть сандвичи с маслом, пить молоко и зачитывать друг другу цитаты из псалмов.
Хейзел надула щеки. Она хотела бы большего.
– Мы можем пойти на симфонию, – сказала она.
– Ах, – Колетт серьезно кивнула. – Тогда, может, тебе все же нужен надзор кого-то постарше. Чтобы во время симфонии все оставалось в рамках приличия…
– О, прекрати! – Хейзел бросила в подругу подушкой. – За нами никто никогда не присматривал. Я убегала из дома, чтобы увидеться с ним.
Колетт ахнула.
– Мадмуазель Виндикотт! Я поражена вашим поведением!
Хейзел закатила глаза.
– Видишь, – сказала она. – Я не такая невинная овечка, как ты думаешь.
– Я вижу, – сказала ее подруга. – Что ты именно такая, как я думаю, и даже больше.
Хейзел побледнела, и Колетт захотелось ее обнять.
– Если кто-нибудь об этом узнает – будет скандал, – сказала Хейзел. – Когда Джеймс рядом, я перестаю себя контролировать.
Колетт улыбнулась.
– Тогда мне не терпится познакомиться с этим Джеймсом. Я поеду с тобой. Буду присматривать за вами, пока будет нужно, и исчезну, как только стану третьей лишней.
Хейзел глубоко вдохнула. Теперь эта идея казалась более реальной, и от этого становилось еще страшнее.
– Но где мы будем жить? – начала она. – Как мы…
– Не думай об этом, – властно сказала Колетт. – Моя тетя Соланж будет счастлива принять нас со всей респектабельностью, которую только может пожелать твое английское сердце.
С каждым словом эта пугающая, но привлекательная возможность становилась все более настоящей. У нее будет два, может, три дня, чтобы провести их с Джеймсом. Столько времени, сколько у них еще не было. Что может случиться? С Джеймсом Олдриджом все было возможно.
Она вспомнила последние слова письма. «Я кое-что тебе должен».
Она сжала запястье подруги.
– Колетт, – прошептала она. – Что, если я сделаю что-то ужасное?
Колетт засмеялась.
– Я буду нести букет, а священник будет читать псалмы.
Хейзел решила сменить тему разговора и сказала:
– А что насчет тебя, Колетт? Мне кажется, ты нравишься Обри.
Колетт начала расставлять баночки на своем туалетном столике.
– Я так не думаю. Он просто дружелюбный.
Хейзел поднялась и пригляделась к подруге. Колет избегала ее взгляда. Интересно.
– Ну я не знаю, – протянула Хейзел. – Думаю, ты просто не видишь, как он на тебя смотрит. Ты ему нравишься, это точно.
Колетт нахмурилась, глядя на свое отражение в зеркале, и наморщила нос.
– Смотрит на это? Ну конечно, – она повернулась к Хейзел и улыбнулась. – Давай притворимся, что он действительно на меня смотрит. Что я ему нравлюсь, в чем я, конечно, сомневаюсь, – девушка пожала плечами. – Солдат ищет любви в разгар войны? Старо как мир. Я уже слышала эту песню.
Хейзел знала, когда не стоит настаивать на своем.
– Кстати о песнях, – сказала она. – Что насчет его игры на пианино?
Колетт позволила себе улыбнуться.
– А вот это действительно потрясающе.
АресНовые границы – 20 января, 1918
– Рядовой Олдридж!
Джеймс открыл глаза и увидел пару сапог прямо у своего лица.
Он вскочил на ноги и отдал честь.
– Сержант Мак-Кендрик, сэр!
– Вольно, Олдридж.
Сержант окинул Джеймса внимательным взглядом. Неужели он сделал что-то не так?
Это был его третий день в линии поддержки. После десяти дней в резерве, его подразделение прошло две мили по траншее к следующей линии.
– Ты усердно работаешь, Олдридж.
Джеймс высоко поднял голову.
– Благодарю, сэр.
Может, это подходящее время, чтобы спросить про увольнение?
– Мне пришел доклад от твоего тренера, – сказал Мак-Кендрик, глядя в бумаги. – Кажется, ты хорошо себя показал.
Джеймс перекатывался с пятки на носок и ждал. Доклад?
– Тут сказано, что у тебя превосходные результаты по стрельбе. Ты охотник?
– Нет, сержант, сэр. Я никогда не охотился.
Мак-Кендрик нахмурил брови.
– Неужели? Интересно, – он оглядел Джеймса с головы до ног. – Нам нужен новый снайпер. Предыдущий погиб на рассвете. Немецкий снайпер определил, где наша смотровая прорезь, и снял его. Чертовски хороший выстрел.
Сержант восхищался мастерством немецкого стрелка больше, чем скорбел по британскому. Это выглядело не очень утешительно.
Джеймс не хотел быть снайпером. Хладнокровным убийцей. Главной целью врага. Но ему нужно было заслужить расположение сержанта. Одобрение начальства было его билетом в Париж.
– Я отправлю тебя на снайперскую тренировку, – сказал сержант. – За это больше платят.
Повышенная плата за убийства.
Джеймс ухватился за слово «тренировка». На тренировках не убивают людей.
Его наверняка отправят назад, за резервную линию, где больше открытого пространства и можно далеко прицелиться. Он будет выполнять задания из рук вон плохо, и его вернут обратно в пехоту.
– Можно задать вопрос, сэр?
– Можно.
Джеймс понятия не имел, с какой стороны подойти к этому разговору.
– Сэр, когда наши тридцать дней истекут и у нас будет несколько дней отдыха… – начал он.
Сержант поднял бровь. Джеймс был заранее обречен.
– Да?
Джеймс тяжело сглотнул.
– У меня есть девушка, сержант, и она может встретиться со мной в Париже.
Лицо сержанта Мак-Кендрика помрачнело.
– Ты думаешь, что после одной смены в траншеях, тебя отпустят в увольнение к твоей девушке? Нового рекрута? Который даже ни разу не был в бою?
Не отступать и не сдаваться.
– Я на это надеюсь, сэр.
Сержант вглядывался в лицо Джеймса, чтобы увидеть на нем поражение и испуг. Ждал, пока молодой солдат не начнет умолять о прощении.
– Твоя девушка, – сказал Мак-Кендрик. – Она красивая?
Джеймс сглотнул.
– Да, сэр. Очень красивая.
– Понятно, – сержант начал расхаживать из стороны в сторону. – И что же она делает в Париже?
– Она волонтер, сэр. В Юношеской христианской организации.
– Они делают доброе дело.
Джеймс кивнул. «Если вы так считаете. Если это поможет мне получить увольнение».
– Если ты будешь показывать хорошие результаты, солдат, – сказал сержант. – Я подумаю над твоей просьбой.
Джеймсу захотелось пожать ему руку. Он выпрямил спину.
– Есть, сэр!
Сержант повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.
– Рыжая? Брюнетка? Блондинка? Какая она?
Джеймс не хотел рассказывать кому-то подробности о Хейзел, но в его случае, это было необходимо.
– Брюнетка, сэр, – сказал он. – Она превосходно играет на пианино.
– Талантливая юная леди.
– Да, сэр.
– Это замечательно. Пиши ей почаще. Ладно, через полчаса я пришлю кого-нибудь, чтобы отвести тебя в огневую траншею, на снайперский наблюдательный пункт.
У Джеймса пересохло во рту.
– Огневая траншея? Наблюдательный пункт?
– Именно, – сержант ответил таким тоном, словно хотел спросить: «Что-то не так?»
– Там будет проходить тренировка?
Мак-Кендрик кивнул.
– Теория – это хорошо, – сказал он. – Но реальная практика – куда лучше.
АфродитаМигрень – 26 января, 1918
По оконому стеклу стукнул еще один камешек, и в этот раз Колетт открыла дверь.
Обри стянул свою фуражку.
Ее улыбка – вот и все, что нужно было Обри. Ради нее он бы вышел против целой компании морпехов.