Эта ночь – ее я не забуду! —
Разожгла мое воображенье,
Августовские сырые звезды
Как-то неестественно мерцали;
Несмотря на полное затишье
Подозрительно скрипели сосны,
И непроницаемая темень
От меня лицо твое скрывала.
Мне казалось, этой ночью с нами
Необыкновенное случится:
Может быть, запутанные лешим,
Забредем мы к старой ведьме в гости;
Иль русалки, мелодичным пеньем
Затуманивая нам сознанье,
Нас заманят в озеро глухое,
Чтобы там защекотать со смехом.
Или рыцари большой дороги
В романтических плащах и шляпах,
Выскочив со свистом из оврага,
В сердце поразят меня рапирой,
А тебя, дрожащую от гнева,
Унесут в глубокую пещеру,
Где заставят приготовить ужин
И по очереди быть женою.
Но вернулись мы благополучно,
И не только нечестии поганой,
Даже энергичных безработных
В эту ночь – увы! – не оказалось.
И когда постель была готова,
Сбросив незатейливое платье,
Ты ко мне прижалась теплой грудью
И меня поцеловала в губы.
В тот же миг почувствовал я сразу:
Все, чего я ожидал сегодня —
Только поэтические бредни,
Плод моей фантазии горячей.
Ах, какой я, в самом деле, странный!
Ну, зачем журавль мне нужен в небе,
Если у меня в руках синица —
Маленькое комнатное счастье?!.
Ф. Н. Кашинцеву («Пишу сие за кружкой пива…»)
Пишу сие за кружкой пива
В столовой «Литособняка»:
Нас часто жизнь несправедливо
Тревожит из-за пустяка.
Но будет к Вам она безгневна
И за серьезные грехи,
Когда начнете ежедневно
Читать Минаева стихи.
Н. С. Гринвальд («Ты целый день в Мострикотаже…»)
Ты целый день в Мострикотаже
Проводишь, спишь спокойно ночь,
Живешь в двух комнатах и даже
Имеешь маленькую дочь.
Не спорю, это все приятно,
Всех благ твоих не перечесть,
Но все же и на солнце пятна
И в этой жизни скука есть.
Чтоб жить на свете не скучая,
Ты вместо всякой чепухи
Читай на службе после чая
Мои хорошие стихи.
Прочтешь – и свежестью повеет,
И ты впадешь в особый раж,
И в тот же миг подешевеет
В Москве советский трикотаж.
С. Д. Федоровой («Я сегодня вместо роз…»)
Я сегодня вместо роз
Вам, одной из именинниц,
С поздравлением принес
Поэтический гостинец.
В нем сиянье звезд дрожит,
Ветер лирики в нем реет;
Он коль жарко освежит,
Если холодно – согреет.
«Я вижу, я чувствую, я сознаю…»
Я вижу, я чувствую, я сознаю, —
Мне был этот привкус особенный ведом,
Любовь взбудоражила душу мою,
Ее переполнив томленьем и бредом.
И бьется у сердца горячий прибой,
И кровь в лихорадке от зноя и гула…
Любовь улыбнулась мне вместе с тобой,
Твоими глазами в глаза мне взглянула.
«В наше время катастроф…»
В наше время катастроф
Прозябать в Европах что-там?!.
Я хочу – мой план здоров —
Жизнь наладить готтентотам.
В день отъезда я бы здесь
Распростился с нудным сплином,
И намазался бы весь
Самым лучшим гуталином.
А приехав, напрямик,
Не точа напрасно лясы,
Я бы начал в тот же миг
Призывать к восстанью массы.
Коль там есть еще цари,
От которых жить не сладко,
Я бы их недели в три
Уничтожил без остатка.
И стальным большевиком,
На погибель высшим кастам,
Власть бы отдал целиком
Пролетариям губастым.
Несмотря на тьму невзгод,
С непосредственностью детской,
Я бы сделал через год
Готтентотию советской.
Я б к культуре черных баб
Приобщил и, между прочим,
Буржуазный баобаб
Стал бы деревом рабочим.
Я б для тамошней комсы
Произвел себя в Адамы,
И в свободные часы
Сочинял бы стиходрамы.
И талант мой оценя
Тонким нюхом пролетарским,
Называли бы меня
Африканским Луначарским.
Вообще по мере сил,
Углубленный в труд свой мирный,
Я бы пользу приносил
Революции всемирной.
Но – увы! – в родной стране,
Не учтя моей сноровки,
Не дают упорно мне
В Африку командировки!..
Самодержец («Париж пленен чарльстоном и туманом…»)
Париж пленен чарльстоном и туманом…
Консьержи спят… Бессмертные творят…
На страже Фош… В Палате говорят,
А действуют Пуанкаре с Брианом.
Всю ночь по мировым кафешантанам,
На зависть безвалютных сибарят,
Американцы золотом сорят,
А он – увы! – бывает редко пьяным.
– «Да, денег нет и сердится Вики,
В России варвары-большевики,
Доколе нам нужду терпеть, доколе?
Придется вновь… Почисть-ка ментик, Жан!..»
И шествует занять у дяди Коли
Сей самодержец русских парижан.
Б. А. Садовскому («Вам, поэт-нижегородец…»)
Вам, поэт-нижегородец,
В память нашего знакомства,
Книгу-первенца «Прохладу»
Отдает поэт-москвич.
Я заранее уверен,
Что она у Вашей Музы
Встретит искренний и нежный
Поэтический прием.
И поэтому надеюсь,
Что к пенатам возвратившись,
Вы ее не отдадите
На съедение мышам,
А поставите на полку
Рядом с Брюсовым и Блоком,
Чтоб она в любое время
Находилась под рукой.
А. И. Худяковой («Вы средь дешевой канители…»)
Вы средь дешевой канители
Мою лирическую нить
По-настоящему сумели
Почувствовать и оценить.
Так пусть за это как награда,
В передгрозовый душный час
Моя спокойная «Прохлада»
Провеет в комнате у Вас.
Пленум ЦК ВКП (б) («Являя миру новые манеры…»)
Являя миру новые манеры,
Впав в социалистический задор,
С имуществом полдюжины Пандор,
Идут ва-банк оппозиционеры.
Здесь явью называются химеры,
На цифрах здесь базируется вздор,
И в каждой фразе слово «термидор»
Склоняется без смысла и без меры.
В борьбе за власть нелепица и бред,
Здесь бывший пред ИККИ и с ним полпред,
С французским смешан здесь нижегородский;
И под свистки партийного райка,
Под крик: «Шпана!..» с трибуны сходит Троцкий…
Так заседает ленинский ЦК.
А. А. Чумаченко («Да, милая Ада Артемьевна, да!…»)
Да, милая Ада Артемьевна, да!..
Я в книгу вношу амфибрахии эти,
Чтоб Вам они напоминали всегда
Об авторе их – правоверном поэте.
Я здесь заявляю без всяких прикрас,
(Мне кажется шаг этот вовсе не ложен,)
Что я с легким сердцем бываю у Вас
И по настоящему к Вам расположен.
С. А. Богадуровой («Скажу Вам правды не тая…»)Надпись на книге
Скажу Вам правды не тая:
Я вовсе завистью не ранен,
Что я не Игорь Северянин,
А Николай Минаев – я.
Я горожу свой огород,
Мне дорога своя монета,
Поверьте на слово, что это
Не плохо, а наоборот!