на меня – и полегчало.
Люблю. И потому вольна
жить наизусть, ласкать с листа.
Душа легка, когда полна,
и тяжела, когда пуста.
Моя – легка. Не страшно ей
одной агонию плясать,
зане я родилась в твоей
рубашке. В ней и воскресать.
Поэтом больше стало на свете,
когда увидела я
жизнь жизни, смерть смерти –
рождённое мной дитя.
Таким оно было, моё начало:
кровь обжигала пах,
душа парила, дитя кричало
у медсестры на руках.
Зайдёт за облако – темно.
Разоблачится – слишком ярко.
Невеста – белое пятно
на пёстрой карте Сентрал-парка.
Фотограф пятиног. Идут
к пруду. Подол приподнимая,
пересекает яхта пруд
радиоуправляемая.
Попугай и его зеркало,
Нарцисс и его ручей
неразлучны. Держи – я сделала
дубликаты райских ключей.
Перешито белое платьице.
Неразлучны, как точки над ё,
Робинзон и его Пятница,
я и ты, воскресенье моё.
тяжесть на спине
свет в лоне
побудь подольше во мне
пусти корни
когда я под тобой лежу
торжествующе гордо
мне кажется я тебя выношу
из осаждённого города
Уясни, лаская скалку,
прялку теребя:
он уходит на рыбалку,
а не от тебя.
Уясни, воткнув иголку
в палец, палец – в рот:
он уходит ненадолго,
он ещё придёт.
Храм. Тропинка под откос.
Тихий омут, где
водомерка, как Христос,
ходит по воде,
где, невидимый в кустах,
Павел, Пётр, Андрей,
от апостольства устав,
ловит пескарей.
Обгорелой кожи катышки,
у соска засос москита…
Одеянье Евы-матушки
словно на меня пошито.
Муравей залезет на спину,
стрекоза на копчик сядет…
Запасаю лето на зиму.
Знаю: всё равно не хватит.
Если хмуришь брови,
значит, я ни при чём.
Если вижу профиль,
значит, ты за рулём.
Если сплеча рубишь,
кровь на плече моя.
Если меня не любишь,
значит, это не я.
Дадим собаке кличку,
а кошке псевдоним,
окликнем птичку: Птичка!–
с травой поговорим,
язык покажем змею,
козлу ответим: Бе-е-е!
Вот видишь, я умею
писать не о себе.
Из книги «Мудрая дура» (2008)
с древа познанья добра и зла
золотистых плодов не рвала
но любовалась из года в год
как вдохновенно оно цветет
но засушивала между строк
на страницу упавший листок
но любила задеть на бегу
ветку в синем тяжёлом снегу
Да, лентяи мы, да, тунеядцы,
едоки салата из тунца.
Нам придётся очень постараться
съесть всё это дело до конца.
Не доели, голубям отдали.
Голуби и курицу едят.
И сидели в сквере, и гадали:
где голубки прячут голубят?
Дедушка с бабушкой спали на разных кроватях,
на совершенно одинаковых разных кроватях:
одинаковые покрывала, одинаковые ковры
на стенах,
на тумбочке одинаковые чашки для зубных
протезов –
торжество осевой симметрии, палиндром
Авалиани,
чашечки весов в равновесии, точная рифма,
катамаран вниз по матушке по Лете…
У бабушки бессонница. Дедушка спит
как убитый.
Мёртвого часа ад,
зажмурившиеся дети.
Запер маркиз детсад
девочку в туалете
за то, что не хочет спать,
ведет себя как королева.
И писает мальчик в кровать,
полон бессильного гнева.
Глубоко. Холодная вода.
Топкий берег. Сильное теченье.
Взрослый – это тот, кто никогда
не купается до посиненья,
до покалывания в груди,
красных глаз, пупырчатых лодыжек… –
Кто Сию минуту выходи!
с берега кричит. Но я не слышу.
четырёхлетний когда рыбачишь
девятилетний когда читаешь
надцатилетний когда целуешь
двадцатилетний когда берёшь
тридцатилетний когда плачешь
сорокалетний когда ликуешь
пятидесятидевятилетний когда засыпаешь
четырёхлетний когда уснёшь
Нет, не спрячет седую прядь
ни прямой пробор, ни косой.
Кем я сделаюсь в сорок пять –
бабой-ягодкой? Бабой-ягой?
На исходе вторая треть.
За побег добавляют срок.
Кто научит меня стареть –
Лиля Брик? Шапокляк? Фрекен Бок?
Шла из магазина,
казалась себе неотразимой.
Во дворе работали геодезисты,
два пожилых грузина.
Как кинодива фотоаппарату
позируя теодолиту,
услышала голос геодезиста:
– Молодец, хорошо сохранилась.
бездельничают безделушки
подушки создают уют
смеются школьные подружки
поют и красненькое пьют
блестят глаза алеют щёчки
но тут кто в лес кто по дрова
подхватывают песню дочки
внуки подсказывают слова
ЖЕЛЕЗНАЯ ВОЛЯ
звенит металлоискатель
ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ
таможня проявляет интерес
ОСТРЫЙ УМ
изымается из ручной клади
ТЯЖЁЛЫЕ МЫСЛИ
пятьсот евро за перевес
Кроем пиджака озадачит,
одуванчик вденет в петлицу…
Личность – совокупность чудачеств.
Сочетанье не повторится.
Не черты лица – чертовщинка.
Резкие движенья – не поза.
Личность – не личина, – личинка
в ожиданье метаморфоза.
Ребенок, на радость матери
научившийся выговаривать «р»,
эмигрант, с продавцом в супермаркете
преодолевший языковой барьер, –
восторженно, бойко, старательно…
Так в кукольные времена
Адам давал нарицательные,
Ева – собственные имена.
В долг, но без возврата
и без разрешенья
мною были взяты
на вооруженье
ритмы – у считалок,
рифмы – у дразнилок,
точность – у гадалок,
бойкость – у копилок.
Каждое хорошее стихотворение
содержит в равных долях
диктант, изложение, сочинение
и пометки красным на полях.
Сторукая, многоочитая,
грамматика, приемная мать,
скажи – искусство перечитывать
сродни искусству воскресать?
Ты филолог, я логофил.
Мне страшна твоя потебня.
Можешь по составу чернил
воскресить из мертвых меня?
Для чего в тетради простой
прописи выводит рука,
если из любой запятой
не выводится ДНК?
У аналоя стоя,
совоскресенья чая,
разве я знаю, кто я,
если не знаю, чья я?
Будет ли спаться слаще,
лакомей просыпаться
имя твое носящей
на безымянном пальце?
разлюбившие третьего мужа
проводившие в армию сына
потерявшие сон и работу
не нуждающиеся в прокладках
облучаемые на Каширке
схоронившие маму и папу
приходите ко мне на свадьбу
веселитесь подружки невесты
Искала слова, которые
ни разу не были песней,
и вдруг поняла, что вто́рою,
в терцию петь интересней.
Просила силы и мужества,
жила, превышая скорость,
и вдруг поняла, что слушаться
в сто раз приятней, чем спорить.
Тенью идущего в темноте,
эхом молчащего в тишине,
следом летящего в пустоте,
как положено верной жене, –
эхом, дающим добрый совет,
следом, указывающим путь,
тенью, зовущей выйти на свет,
буду тебе. А ты просто – будь.
Крылышко себе возьму,
тебе – ножку и бок.
Слава богу, есть кому
отдать лучший кусок:
самый спелый абрикос
(пальчики оближи!),
мясо лоз, молоко стрекоз,