Одри остановилась на веранде, наслаждаясь каждым мгновением в родном доме. Попросила, чтобы Тусси приготовила ванну. Как замечательно будет погрузиться в ванну одной, без Ричарда, который следил за каждым движением, настаивая на том, чтобы самому купать ее. Ни на минуту Одри не оставалась одна. Исключение составляло то время, когда ей был необходим ночной горшок. Ричард унижал и оскорблял ее при каждом удобном случае. Надо постараться сделать так, чтобы Тусси не присутствовала, когда хозяйка будет принимать ванну. Служанка не должна увидеть кровоподтеки на теле Одри. Синяки были поставлены человеком, который знал, как лучше сделать, чтобы они пришлись на прикрытые одеждой места.
Одри не сомневалась, что он научился этому, насилуя негритянских девушек, которых затаскивал к себе в постель. Интересно, испытывал ли он хоть какие-то чувства к детям-мулатам, чьим отцом оказался? Ужас перед тем, что Ричард делает с ней, усиливался боязнью заболеть какой-нибудь страшной болезнью. Элеонор однажды рассказывала, что мужчины, которые спят с разными женщинами, заболевают болезнями, которые убивают как мужчину, так и женщину. А перед смертью больные люди обычно сходят с ума.
Может быть, Ричард уже начал сходить с ума?.. Не поэтому ли он так ведет себя? Неужели она тоже сойдет с ума? Одри содрогнулась и взглянула на Лину.
– Как хорошо быть снова дома, Лина. Как чувствовал себя отец?
Лина понимающе рассматривала ее.
– Ты никогда не умела врать, Одри Бреннен Поттер. Что-то не так. Что сделал этот человек с тобой?
Одри отвела глаза в сторону, сожалея, что Лина слишком хорошо знает ее.
– Он мой муж. Что сделано, то сделано.
– У твоего отца достаточно власти, чтобы все изменить, если будет необходимо. Для него нет никого важнее, чем ты, Одри. Если этот человек плохо обращается с тобой, отец должен знать об этом.
Одри покачала головой.
– Но не в данном случае. Если он узнает всю правду, это убьет его.
Лина нахмурилась.
– А в чем заключается правда, девочка?
Молодая женщина посмотрела негритянке в глаза.
– Я уже далеко не ребенок, Лина. Ричард убедился в этом, – глаза ее наполнились слезами. – Лина, не твое дело вмешиваться в личную жизнь тех, кому ты принадлежишь.
«Помоги мне, Лина!»– хотелось закричать ей. Но разве могла она рассказать женщине, какие гнусные вещи позволяет себе Ричард и как объяснить причину такого отношения? Тогда это не казалось ей чем-то гадким. Но Ричард сумел доказать ей, какая она на самом деле проститутка. Отец не должен об этом даже догадываться. Джой тоже. Даже слуги не должны знать, как бесстыдно она вела себя с Ли Джеффризом, какие гнусные, отвратительные вещи позволяет себе Ричард по отношению к ней.
– Не разговаривай со мной так, будто я обычная рабыня, – сказала Лина, гордо вздернув подбородок. – Тебе прекрасно известно, мисс Одри, что я люблю тебя, как свою родную дочь. Если я проявляю участие, это значит, что жалею тебя и хочу помочь.
Одри закрыла глаза.
– Если ты действительно любишь меня, не задавай никаких вопросов. И, пожалуйста, не говори ничего отцу, – она посмотрела в понимающие глаза Лины. – Я требую, чтобы ты молчала, Лина. Если ты меня любишь, оставь все, как есть. Если ты расскажешь отцу и он поднимет шум, для меня будет только хуже. Я жена Ричарда перед законом и Богом. Ничего уже не изменишь. Пожалуйста, помоги мне все пережить и не делай ничего, что разгневало бы моего мужа, иначе он навсегда увезет меня из Бреннен-Мэнор. Это единственное место, где я чувствую себя в безопасности. Ты понимаешь, Лина?
Лина нахмурилась, сочувствуя и жалея Одри.
– Поняла, – она погладила девушку по волосам. – Иди наверх, девочка. Тусси, вероятно, уже приготовила ванну.
Одри вошла следом за Линой в дом, но не направилась в гостиную, чтобы попрощаться с Ричардом. Она поспешила подняться по широкой лестнице в свою комнату, ей так хотелось увидеть своих кукол. Сегодня она будет спать с ними, а не с Ричардом Поттером. Это будет самая благословенная и спокойная ночь с тех пор, как она вышла замуж. Сегодня она прижмет к себе кукол и представит себя маленькой девочкой, которой совершенно неизвестно, что означает быть замужней женщиной. Как странно, что с одним мужчиной близость так прекрасна и доставляет истинное удовольствие, в то время, как с другим мужчиной интимные отношения могут превратиться в кошмар.
Глава 13
Ли остановил черного мерина, нанятого в конюшне Батон-Ружа. Пришлось заплатить за лошадь двойную цену, и Ли подозревал, что владелец конюшни завысил цену из-за того, что у приезжего не оказалось луизианского акцента.
– Что, черт возьми, понадобилось здесь янки? – со злостью вопрошал он. И долго бурчал в том же духе, высказав предположение, что Ли поддерживает Линкольна. И что этот чертов Авраам Линкольн хочет разрушить страну.
Ли понимал, что нет смысла спорить с этим человеком, как о политике, так и о цене лошади. Он просто заплатил требуемое и ушел, не прислушиваясь к тому, что ворчит хозяин конюшни ему вслед. Но теперь молодому человеку стало понятно, как должна была чувствовать себя Одри в Коннектикуте. Ему казалось, будто он покинул пределы Соединенных Штатов и находится в чужой враждебной стране.
Все, что он видел и слышал вокруг, убеждало, что он должен возвращаться домой как можно быстрее и не встречаться с Одри. Но он уже стоял перед железными воротами поместья Бреннен-Мэнор и удивлялся, как далеко его занесло. Ворота оказались открытыми, словно приглашая войти. Конь тихо заржал и тряхнул черной гривой, будто предупреждая, чтобы всадник остановился. Ли вынул из кармана носовой платок и вытер со лба пот. Он вспомнил, как прошлым летом уверял Одри, что лето в Коннектикуте «гораздо приятнее, чем на' Юге. Оказывается, он был тогда совершенно прав. Может, для тех, кто родился здесь, невыносимая жара привычна. Но ему очень хотелось очутиться сейчас на пляже в Мэпл-Шедоуз, нырнуть обнаженным в воды пролива Лонг-Айленд и с наслаждением почувствовать на коже дуновение прохладного ветерка с моря.
Но здесь не было ни прохладного ветерка, ни моря, ни крикливых чаек. Перед ним возвышался дом, прекрасный, словно сказочный дворец. К дому вела дорога, вымощенная булыжником, длиной около четверти мили. Из-за густого влажного воздуха над дорогой висела туманная дымка и дом казался миражом. По обочинам росли цветы. Их разнообразие и пестрое многоцветие радовало глаз. Кусты темно-розовых и красных азалий благоухали. Везде работали негры, они ухаживали за цветами, обрезали, поливали и сажали. В воздухе витал сильный аромат жасмина и лилий, это было настолько приятно, что подействовало на молодого человека успокаивающе.
Он направил коня по дороге к дому. Дорога была затенена раскидистыми ветвями старых дубов, защищающих от жаркого солнца благоухающие цветы. Старые толстые стволы деревьев выстроились, как стражи, по краям дороги, ветви деревьев увиты испанским мхом[3], словно кружевом. Стояла тишина, которую нарушал только неумолчный звон цикад. Было так жарко, что даже птицы не пели, а негры, работающие на лугу, двигались неторопливо, разморенные и потные. Кое-кто из них взглянул на него, но тут же люди отворачивались и продолжали копаться в земле.
Да, здесь была совсем другая жизнь. Он отметил это, наблюдая за пассажирами, когда плыл на корабле из Чикаго, и еще явнее, когда приехал в Батон-Руж. По сравнению с жизнью в Нью-Йорке, здесь все происходило неспешно, замедленно.
У некоторых жителей Батон-Ружа был такой сильный акцент, что Ли еле понимал смысл сказанного. Никто никуда не спешил. Возможно, люди, живущие здесь, привыкли все делать неторопливо, чтобы не переутомляться от жары. А кроме того, у них были негры, которые работали на них. Негры были везде. Ему никогда не приходилось видеть сразу столько негров, и каждый из них был занят какой-либо работой. Неграм отдавали приказы, как обученным собакам. В душе Ли снова закипал гнев. Молодой человек опять засомневался, стоило ли приезжать сюда? Но сердце стучало сильнее, тревожнее, он волновался от плохих предчувствий, от надежды, от радости, – наконец-то он приближается к дому.
Из Нью-Йорка он выехал поездом до Чикаго, где принял участие в съезде Республиканской партии, видел Авраама Линкольна, которого выдвинули кандидатом в президенты. Сначала он намеревался не посещать съезд, но потом решил, что может быстро добраться до Луизианы, все равно, как по морю, так и по суше. Так или иначе, но самая короткая дорога пролегла через Чикаго, а затем через Сент-Луис, далее пароходом по Миссисипи до Батон-Ружа. Ли подумал, коли ему не миновать Чикаго, он посетит съезд, и как только Линкольн будет выбран, тут же отправится поездом в Сент-Луис. Наконец он прибыл на родину Одри и уже ощущал ее присутствие. В Батон-Руже у служителей отеля узнал, как найти Бреннен-Мэнор.
– Любой в городе укажет вам, как проехать туда, – сказал ему служащий. – Бреннен-Мэнор, а чуть севернее – Сайпресс-Холлоу – две самые крупные плантации в Луизиане. Вы должны были миновать эти владения, если приплыли сюда по реке.
Это замечание напомнило о живописных картинах, которые он видел с палубы парохода. Пароход медленно плыл мимо обширных хлопковых полей. На полях виднелось много негров, работающих мотыгами под палящим безжалостным солнцем.
Служащий отеля смотрел на Ли недоверчиво и недружелюбно.
– Вы янки, не так ли? – спросил он таким тоном, будто Ли опасно болен. После тирады владельца конюшни эти слова разозлили молодого человека, но пока что ему удавалось сдерживать себя. Он просто и спокойно ответил, что прибыл из Нью-Йорка и постарался не упоминать имя Одри. К янки здесь относились, словно к зачумленным. Если у него ничего не получится, не хочется, чтобы в Батон-Руже судачили после его отъезда, что какой-то янки навестил ее.
– У меня дело к мистеру Бреннену, – солгал он. – Мой отец владелец ткацкой фабрики. Мы поставили товар оптом в Новый Орлеан, я только что прибыл оттуда. Сейчас нам требуется сырье – хлопок, джентльмен из Нового Орлеана сказал мне, что мистер Бреннен именно тот человек, который мне нужен.