уществом, любовью, затаившейся в ее душе. Не осталось больше никаких чувств ни к кому, за исключением Джоя… и томительные, неотступные мечты о Ли. Но мысли о Джое не приносили ее душе успокоения, а позволять себе все время думать о Ли было слишком мучительно.
Одри открыла шкаф и достала последнее письмо брата, написанное в конце февраля. Когда десять месяцев назад он вступил в армию, его послали во Флориду. Письма брата согревали ей сердце. Хотя войска Конфедерации, в рядах которых Джой сражался, не сумели выбить янки с острова Санта-Роза во Флориде, Джой был горд, его отметили среди лучших снайперов. Он все еще оставался рядовым, так так заикание мешало четко отдавать команды. Он писал, что все относятся к нему хорошо, а офицеры уважают за меткую стрельбу.
И все-таки последнее письмо обеспокоило ее. Полк перебросили в Теннесси, и стало понятно, что романтика войны для Джоя померкла. Постепенно юноша понял, что война ужасна по своей сути. Одри хорошо чувствовала, что Джой уже далеко не восторженный мальчик…
«… Мы сражались против Союзного генерала Гранта, – писал он в последнем письме. – Я все время твержу себе, что, убивая янки, поступаю правильно, они наши враги, хотят убить меня и забрать наш дом. Но как же, оказывается, трудно убивать людей, Одри. На днях я бежал мимо человека, которого подстрелил. В руке он держал фотографию женщины с ребенком. Я уверен, что в последнюю минуту жизни он прощался с женой и ребенком. Мне стало плохо. Да, он – янки. Но когда я посмотрел на него вблизи, он ничем не отличался от меня.
Вначале я думал, что война быстро закончится, но теперь понимаю, как мы все ошибались. Буду продолжать сражаться вместе со всеми, пока меня не ранят или не убьют, потому что у южан другого выхода нет. Не позволю себе вернуться раньше, чтобы не опозорить имя отца. Хочу сообщить новость: мой командир сказал, что, возможно, скоро я стану капралом. Не переживай из-за меня, Одри. Несмотря на все тяжести войны и то, что мне трудно убивить других людей, я многое узнал о жизни и стал лучше понимать самого себя. Оказалось, что я имею мужество и могу самостоятельно принимать решения. Я заслужил уважение людей, которым совершенно безразлично то, что я – сын Джозефа Бреннена. Большинство из них даже и не предполагают, что мой отец богатый плантатор. Они знают меня просто как Джоя, меня это тоже устраивает.
Меня беспокоит, как теперь относится к тебе Ричард и то, что янки приближаются к Луизиане. Командир сообщил мне, что ходят слухи, будто бы янки готовят нападение на Новый Орлеан. Я боюсь за вас, буду молиться за тебя, отца и всех остальных. Я люблю тебя, Одри. У меня все хорошо, я даже не ранен, поэтому прошу, не волнуйся. Береги себя и заботься о Бреннен-Мэнор, ты не успеешь оглянуться, как я вернусь домой. Джой.»
Одри свернула листочки и положила письмо в шкаф. Бедный, милый Джой. Что она будет делать, если он не вернется домой? Она не могла себе представить жизнь без брата. Одри содрогнулась, только вообразив, что такое возможно. И постаралась отогнать горькую мысль, убеждая себя, что не имеет права постоянно думать о вероятности смерти Джоя. Бог не заберет у нее брата. Она и так слишком многое потеряла в жизни.
Предположения Джоя были более близки к истине, чем он думал. Газеты Батон-Ружа сообщали, что янки готовятся к нападению на Новый Орлеан. Все молились, чтобы укрепление конфедератов форт Джексон и форт Сент-Филип смогли устоять на пути Союзных военных кораблей. Нельзя пустить корабли вверх по Миссисипи. Одри с Ричардом планировали поездку в Новый Орлеан, так как были встревожены, не зная, что там происходит.
Временами Одри была рада, что война отвлекает ее от переживаний за собственную несостоявшуюся судьбу. Война заставила забыть о собственных несчастьях и неудачах. Одри и Ричард собирали средства для военных нужд, ездили в Батон-Руж и Новый Орлеан. Одри уставала во время долгих поездок, что давало ей возможность отказывать Ричарду в близости. Она по-прежнему с трудом переносила его прикосновения и ласки. Только война давала им общие темы для разговоров, заполнявших пустоту совместной жизни.
Они теперь постоянно жили в Сайпресс-Холлоу. Было время сева, и Ричард считал, что должен следить за посевными работами. Негры становились все неспокойнее, некоторые открыто отказывались работать и дерзили. Несколько человек сбежали, и Ричарду пришлось нанять людей, чтобы отыскать беглых рабов. Беспокойство охватило негритянские хижины как в Сайпресс-Холлоу, так и в Бреннен-Мэнор. Ричард объяснял это приближением войск янки. Рабы надеются, что Союзные солдаты идут «освобождать» их. Одри сомневалась, представляет ли большинство из них как жить и чем питаться, если они станут свободными.
Она начинала все больше и больше понимать слова Ричарда о том, что сражаясь с янками, они сражаются за самих себя и за негров.
«Если ты хорошо подумаешь, то поймешь, что сейчас большинство белых на Юге ненавидят негров, – сказал ей муж несколько дней назад. – А теперь подумай, что будет, если их освободят. Они станут для нас еще большей обузой, чем раньше. Если Юг проиграет войну, и мы потеряем все, что имеем, в этом все будут винить негров, Одри. Для большинства из них жизнь на плантации покажется раем, по сравнению с тем, что их ждет на свободе».
Сначала она подумала, что ему жаль негров, ей стало приятно, что он заботится о них. Но Ричард тут же буквально шокировал ее, добавив, что, если негров освободят, они могут убираться с плантации ко всем чертям. Он поклялся, что никогда не будет платить неграм за работу или помогать им в чем-то.
– Если ниггеры захотели свободы, пусть сами узнают, что свобода не такая уж сладкая, как они сейчас представляют, – заявил он. – Я буду очень рад, если они пострадают.
Одри вышла из комнаты и спустилась вниз на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет ужина. Скоро вернется Ричард, он будет голоден. Завтра они собираются ехать в Новый Орлеан. В их отсутствие всем будет распоряжаться Марч Фредерик. Посевные работы закончились и до наступления сбора урожая работы на плантации будет не очень много. Ей приходилось терпеть присутствие на плантации Марча, так как у него редко находились причины появляться в доме. Но те несколько случаев, когда ей пришлось с ним столкнуться, он смотрел на нее прежним мерзким похотливым взглядом, который ясно говорил, что бы он с ней сделал, если бы мог. Она не сомневалась, что надсмотрщик ненавидит ее за то, что его уволили из Бреннен-Мэнор, уменьшили жалованье и перевели в Сайпресс-Холлоу. Случая со старым Джорджем он никогда ей не забудет.
Одри решила выйти за дом, прогуляться по саду. Был прекрасный весенний день и хотелось погулять в саду. Было очень тепло, но не жарко. Буйно цвели азалии и кизил. Теперь Одри реже вспоминала ужас первых дней замужества. Она словно встряхнулась и заметила, что Сайпресс-Холлоу так же прекрасен, как и Бреннен-Мэнор. Дом был больше, все поместье – обширнее, в полтора раза больше рабов, чем у ее отца. Ведь Ричард стал после смерти отца владельцем двух плантаций. Хотя Одри была противницей некоторых методов Ричарда, она не могла не отдавать должного способностям мужа. Насколько ей было известно, он прекратил насиловать молодых негритянок, но Одри представления не имела, как он ведет себя внегритянских поселках и как обращается с рабами на плантации. Она прекрасно знала, что за человек Марч Фредерик, знала, что Ричард мог быть ужасно жестоким. Она не бывала на плантации и в негритянских поселках, решив, что ей лучше не знать о происходящем там.
Где-то поблизости в листве деревьев ворковали голуби.
«Какой хороший, спокойный сегодня день», – подумала Одри. Все казалось мирным, спокойным, безмятежным. Она прошла вдоль веранды, вдыхая аромат розовых кустов. Внезапно мирная тишина нарушилась грохотом приближающегося экипажа. Слышался бешеный стук лошадиных копыт, громыхали бешено вращающиеся колеса. Коляска мчалась с головокружительной скоростью. Одри посмотрела на дорогу ипримерно в полумиле увидела экипаж Ричарда, несущийся со стороны негритянских поселений.
Сердце сжалось в тревоге, когда она увидела, что лошадьми управляет Марч Фредерик. Надсмотрщик стоял, остервенело нахлестывая лошадей кнутом.
Коляска подкатила к дому. Лицо Марча было искажено гневом и яростью, сквозь которые сквозил страх. Ричард лежал в коляске возле ног служащего. Одри выбежала навстречу, Марч резко остановил лошадей перед домом, из-под колес поднялся столб пыли.
– Что случилось? – встревоженно воскликнула Одри.
– Этот проклятый ниггер Герни Гатерс, – выругался Марч, соскочил на землю и быстро привязал лошадь к столбу. – Тот самый, из-за которого у вашего отца было столько неприятностей пару лет назад! Сбежал от нового владельца, прятался здесь в негритянском поселке. Ричард обнаружил его, а ниггер проколол хозяина вилами.
– О Боже! – Одри склонилась над мужем, через жилет и брюки сочилась кровь.
Марч приказал негру, стоящему поблизости, внести Ричарда в дом. Тот нерешительно топтался, медлил. Ричард вытащил револьвер.
– Иди сюда и помоги мне, иначе сейчас получишь пулю между глаз, ты, вонючий ниггер! – приказал он. Слуга поспешил на помощь, они вдвоем внесли Ричарда в дом. Одри приказала положить мужа внизу, чтобы не нести его по лестнице вверх, в спальню. Ричард стонал. Марч быстро разрезал жилет и рубашку хозяина, кровь сильно сочилась из четырех колотых ран пониже груди. Одри стало дурно. Несмотря на отвращение к этому человеку, она никому бы не пожелала таких страданий. Одри вопросительно посмотрела на Марча.
– Я не знаю, чем ему можно помочь!
Надсмотрщик был бледен.
– Вряд ли вы ему поможете, надо прикладывать холодные компрессы на живот. Сейчас прикажите людям отвезти хозяина к доктору в Батон-Руж, – Марч смотрел на Одри мрачными, воспаленными глазами. – Понадобится несколько человек для охраны. Негры сейчас злы, некоторые в бегах и могут скрываться в лесах вдоль дороги. Поезжайте с мужем, миссис Поттер. Прошу вас, разрешите мне лично разобраться в этом деле! Нельзя позволять ниггерам безнаказанно совершать такие жестокие поступки, иначе Сайпресс-Холлоу придет конец, а, может быть, заодно и Бреннен-Мэнор.