Только сегодня утром они видели, как группа отступающих конфедератов по веревке поднимается на отвесную скалу. Кучка храбрецов, которая оставалась для того, чтобы поджечь все возможное, а потом отступить, унося с собой то, что можно вместить в рюкзаки. Мужчины уничтожали свои предприятия, женщины поджигали свои дома. У Ли была единственная возможность избавиться от кошмарных воспоминаний, он должен убедить себя, что мятежники сами во всем виноваты. Им надо было согласиться покончить с рабством, остаться в составе Союза, попытаться найти мирные решения проблем в Конгрессе, но их проклятая южная самоуверенность привела к жуткому кровопролитию. Гордость Одри разрушила их любовь, однако Ли должен был признать, что его собственная гордость сослужила их отношениям не добрую службу. Неужели, в конце концов, так важно быть правым? Какой смысл заставлять южные штаты вернуться назад в Союз, если теперь конфедераты будут, само собой разумеется, ненавидеть их многие годы спустя? Совершенно без сомнения, что в течение многих поколений Юг не забудет своих потерь, как и Одри. Она тоже не сможет забыть своих страданий. И именно поэтому, независимо от глубины собственных чувств и желаний, он не может вернуться к Одри, даже если никогда не сможет узнать, где она и как живет.
Он направил лошадь вниз по холму, надо было попасть в восточную часть города, где полк разбил лагерь, чтобы отдохнуть, а затем снова отправиться вперед. Некоторые называли наступление бригады Шермана «маршем к морю». Бригада наносила удары по плану Федерального правительства в самое сердце Юга, завершая решительное наступление, чтобы одержать верх над южными штатами, поставить их на колени и завершить ужасную войну. За три долгих года, с тех пор как он вступил в Союзную армию, Ли насмотрелся крови и ужасов, он перестал болезненно реагировать на них. Ему уже не становилось дурно, когда слышал истошные крики раненого, которому отпиливали конечности без анестезии. Ли бесстрастно приказывал закапывать кучи рук и ног, словно это был просто мусор. Привык к запаху крови, гниющей плоти и пороха, спокойно наблюдал, как умирают люди, то ли от инфекции, то ли от обезвоживания организма из-за изнуряющих поносов, потому что не хватало чистой воды и доброкачественной пищи. Это были обычные, повседневные явления, неизбежная часть войны, и человек должен был научиться ни на что не обращать внимания, иначе можно было сойти с ума.
Кроме того, ему нужно было привыкнуть к одиночеству. Война занимала все время, не оставляя ни минуты для того, чтобы подумать о том, как он будет жить, когда все закончится, сможет ли быть счастливым. В прошлом году Ли получил известие, что его брат Дэвид убит. Черная весть оказалась для него сильным ударом. Слишком больно осознавать, что большей части семьи уже нет в живых. Ли не имел представления, как идут дела в его адвокатской фирме, но дела компании его сейчас совершенно не волновали. Когда закончится война, он не сможет поехать домой, чтобы повидаться с матерью и отцом. Слава Богу, что мама не дожила до ужасов войны.
Внизу, на дороге из Атланты, несколько федералов сопровождали группу пленных мятежников, остатки той горстки храбрецов, которые продолжали защищать город из чистого упрямства, хотя было совершенно ясно, что они проиграли. Пленные еле тащились по дороге, исхудавшие и голодные, некоторые были ранены, форма старая, изношенная.
– Пошевеливайтесь! – подгоняли их конвоиры. Один из федералов подтолкнул пленного стволом ружья.
Пленные будут содержаться во временных лагерях, пока Шерман не возьмет Саванну, а затем их отведут за пристань реки Саванны, погрузят на союзные корабли и морем доставят в федеральные порты, где мятежники будут содержаться в тюрьмах до окончания войны. Несмотря на их страдания, Ли считал, что, возможно, они сами добились такой участи, он много слышал о страданиях пленных северян в конфедератских лагерях. Один пленный южанин рассказывал об ужасах, творящихся в лагере для военнопленных в Южной Джорджии в Андерсонвиле. Заключенных кормили только бобами с солью, почти по сотне человек умирали каждый день, их хоронили в общих могилах. Ему хотелось, чтобы наступление проходило через Андерсонвиль, можно было бы освободить и спасти бедолаг, но армия Шермана направлялась отсюда на восток, а не на юг. К тому же известно, что условия в других южных лагерях не лучше, а иногда и хуже. Пленные голодали, превращались в ходячие скелеты, пили грязную воду и умирали в тяжких мучениях от болезней и желудочных отравлений.
Ли вдруг увидел, что пленные мятежники неожиданно набросились на конвоира, принуждавшего их двигаться быстрее.
– Мы не собираемся идти в вашу вонючую тюрьму, – закричал один из них.
Удивительно, что истощенные и безоружные пленные умудрились напасть на сильных конвоиров и затеять с ними драку. Двух мятежников пристрелили сразу же, но остальным удалось одержать верх над четырьмя охранниками, некоторые умудрились вырвать у них оружие. Конфедераты успели убить двух конвойных, прежде чем окружающие обратили внимание и поспешили на помощь.
Все происошло за какие-то секунды. У конфедератов не было никаких шансов на успех, но Ли понял, что они решили умереть сражаясь, вместо того, чтобы медленно догнивать от болезней и голода в тюрьме. Двое пленных бросились бежать вверх по склону холма, прямо ему навстречу, один сжимал в руке добытую винтовку. Ли прицелился, опасаясь, что пленный начнет стрелять, хотя очень истощен и испуган. Но война еще не закончилась, мятежник остановился и прицелился. Ли выстрелил первым.
Человек споткнулся, сделал шаг назад и упал навзничь, не издав ни единого звука. Кровь сочилась из раны на голове. Тем временем, второй пленный бросился на Ли, и тому снова пришлось прицелиться.
– Стой, – приказал он, но молодой человек рванулся вперед и схватился за дуло винтовки, не глядя на противника. Непричесанные длинные волосы растрепались, свесились на глаза. Ли не хотел стрелять в безоружного человека, его поразили молодость мятежника, и отчаяние, с которым он вцепился в оружие. Правая рука Ли оказалась на спусковом крючке, раздался выстрел.
Молодой человек покачнулся, откинул голову назад и взглянул в лицо всаднику. Глаза расширились от удивления.
– Ли! – пробормотал он. – Я не з-знал, – молодой человек застонал и упал на спину.
Ли похолодел от ужаса, он не мог спешиться, а только молча смотрел на истекающего кровью молодого человека. Яркое пятно крови расплывалось на левой стороне груди юноши, но он был еще жив, пальцы судорожно скребли землю. Из всех кошмаров, виденных Ли на этой войне, ни один не мог сравниться с тем ужасом, который охватил его в этот момент, когда он услышал из уст мятежника собственное имя.
К тому же молодой человек еще и заикался. Этого не могло быть! Ли вскинул винтовку на плечо, с трудом сполз с лошади, напряженно передвигая ноги, шагнул к телу, распростертому в пыли. И увидел, что грудь юноши еще судорожно приподнимается. Он опустился перед раненым на колени, снял с него фуражку, убрал со лба волосы. Лицо парня обросло реденькой темной бородкой. Теперь Ли ясно видел, кто лежит перед ним.
– Джой! – простонал Ли. – О Боже! – он схватил раненого за руку и крепко сжал пальцы. – Я помогу тебе, сейчас позову на помощь.
– Нет! – умоляюще попросил Джой. – Не уходи!
Глаза Ли наполнились слезами, он сел рядом, подсунул ладонь под затылок Джоя, приподнял голову юноши. Подбежал солдат-охранник.
– Сэр! С вами все в порядке?
– Уходи отсюда! – приказал Ли. – Со мной все в порядке. Сходи за доктором для этого парня!
Солдат удивился тому, каким тоном был отдан приказ, казалось, полковник Джеффриз готов заплакать из-за убитого мятежника!
– Слушаюсь, сэр! – солдат повернулся и побежал.
Джой вцепился в мундир Ли и улыбнулся.
– Ли. Это же… надо, черт возьми… так встретиться, правда?
– Джой, – Ли стало совсем плохо, он чувствовал себя опустошенным. – Я не знал, что это ты.
Джой продолжал улыбаться.
– Это н-неважно. Я ведь так… хотел тебя убить т-тоже. Я н-не знал… что это ты, – он подмигнул, глубоко вздохнул и сильно задрожал: – Ну вот… все… я был уверен, что вернусь с войны… без единой царапины, – голос юноши слабел.
– Черт возьми, Джой, не умирай. Тебе сейчас окажут помощь, я постараюсь сделать все, чтобы тебя не отправляли в лагерь для пленных, ты меня слышишь? Я распоряжусь, чтобы тебя отправили домой, как только ты поправишься. Ты должен жить, Джой. Ради Одри. Ты ей будешь очень нужен, когда война закончится.
Слезы застилали глаза Джоя.
– …не могу, – пробормотал он. – Ты должен п-позаботиться о ней, об Одри, вместо меня. Обещай мне, Ли.
– Ты не знаешь…
– Она все еще любит тебя… несмотря на эту войну. Ты увидишь. Даже… если она не… Обещай мне разыскать ее… Ты должен убедиться, что с ней все в порядке. Пожалуйста, Ли.
Ли посмотрел в глаза Джоя, которые всегда были такими доверчивыми. Из-за этой вонючей войны гибли такие невинные мальчики, милые и любимые. Их нельзя было втягивать в войну, где надо было убивать людей и гибнуть самим. Когда Одри узнает о смерти Джоя, она не переживет.
– Я обещаю тебе, Джой, но этого не понадобится. С тобой будет все в порядке, – он прижал умирающего к себе, слезы текли по щекам.
– Все в порядке, Ли. Ты… не знал. Я п-про-щаю тебя.
– Не поступай так со мной, пожалуйста, Джой. Я не смогу пережить твоей смерти. Не оставляй Одри одну. Ты ей очень нужен. Ты ее единственная надежда на счастье. Я видел ее, Джой. Я видел ее в Батон-Руже. Она была такой же красивой. Она только и мечтает о твоем возвращении домой, надеется, что ты поможешь восстановить Бреннен-Мэнор. Ты должен жить ради нее, Джой. Я позабочусь о хорошем уходе для тебя. Я полковник, у меня есть связи. С тобой все будет в порядке.
Он почувствовал, что до того, как кончил говорить, Джой умер у него на руках. Ли горько разрыдался, не обращая внимания на собравшихся вокруг солдат, которые с беспокойством и удивлением смотрели на плачущего полковника.