— Господь с вами, — пугливо перекрестилась служанка. — Зачем же сразу в монастырь?
Ника негодовала:
— Почему обязательно выдавать замуж меня? По старшинству я вообще последняя в списке стою. Первая в нашей очереди на выданье — госпожа Маргрит.
Перечисляла, загибая пальцы:
— Вдова, умница, красавица, хорошо готовит, с титулом, молодая душой. Пусть госпожа Шрай… как её там… подберёт для неё подходящего вдовца — этакого старичка-боровичка, у которого много денег и мало наследников. В Зволле есть такие?
— Кхм, — поперхнулась Хенни. — Хозяйка разве смогут родить дитя? Да и господин губернатор имеют на неё серьёзные виды.
— Кто? — теперь поперхнулась Ника. — Господин Хендрик ван Деккер? — заёрзала под одеялом, путаясь в сбившихся простынях.
— Будто вы не знаете, — ответила служанка. — Все знают.
— Не поняла, — возмутилась Ника.
Госпожа Маргрит в мужья дочери прочит старика, а сама собирается выйти замуж за нестарого, состоятельного мужчину при титуле и высокой должности? Где справедливость?! Понятно, для кого она старалась на том званом обеде.
Охая, Ника сползла с кровати.
— И давно это у них? — схватившись за спинку стула, стала делать упражнения с приседаниями и поворотом туловища. Клин клином вышибают.
— Уже несколько лет. Неужели не знали? — поняв, что сболтнула лишнее, Хенни преувеличенно старательно принялась перестилать постель. — Не могу найти вашу накидку. Куда вы её положили?
Ника вспомнила, что накидку обещал принести Алан Матфейсен, когда пойдёт со службы. А если не принесёт? Поспешила сменить тему разговора:
— Как твоя ловушка со шваброй? Сработала? Корнелис попался?
— Не попался, — вздохнула служанка. — Наверное, видел, как я швабру на ступенях пристраивала. Такой противный, фу, — сморщила она нос. — Скорее бы уехал.
— Это нам придётся съехать, — заметила Ника. — А они останутся.
Хенни затягивала шнуровку на корсете госпожи:
— Так где ваша накидка?
— Отстань, — буркнула Ника, прислушиваясь к боли в теле. — Не помню. Пока ты здесь приберёшься, я поищу в кухне. — Эй, полегче, душегубка! У меня и так всё болит!
— Простите, — Хенни отпустила шнуровку. — Вы вроде как поправились. И есть стали лучше.
— Рада, что ты за меня рада, — оскалилась Ника, рассматривая почти новое бархатное платье с кружевными белыми манжетами. — Госпожа Маргрит где?
— Читают Библию в комнате. Господин Питер ушли со своим слугой. Поутренничали и ушли. Наверное, к господину судье пошли, как грозились. Какие же они бессердечные и злые.
Ника хмыкнула: не одна она подслушивает. Только у Хенни подслушивание носит не случайный характер, а сродни хронической болезни. Скорее всего, Корнелис тоже страдает подобным недугом.
Слуги — уязвимое место господ. Они должны быть если не глухими, то обязательно немыми. И безграмотными. Только где таких взять?
— Ты на рынок одна ходила? — Ника щурилась от резких движений служанки, расчёсывавшей её волосы.
— Одна. Вы хотели пойти со мной?
— Я бы предупредила, — смотрела на лицо Руз в зеркале. Показалось, что оно стало красивее: щёчки округлились, порозовели, глаза блестели.
Хенни приподняла волосы молодой хозяйки, открыла лоб и закрепила пышный локон черепаховой заколкой.
Ника перебросила свободные концы на плечо, закрутила их тугим жгутом и отпустила, формируя живописный завиток — именно такая причёска была к лицу Руз. Зевнула и подошла к окну.
Погода стояла пасмурная, но тёплая. Хотелось иного — солнца, зелени, первых весенних цветов, ярких красок и радуги на всё небо.
— После обеда сходишь со мной в мыльную лавку? — спросила она, подходя к полке с парфюмерией, доставая духи с нотками жасмина.
— Если хозяйка скажут, то пойду.
Ника не сомневалась, что одобрения госпожи Маргрит не получит.
С лестницы она спускалась медленно и осторожно, будто на её голове стояла дорогущая фарфоровая китайская ваза эпохи династии Мин.
«Завтра будет легче», — утешала себя Ника. Сегодня придётся потерпеть. Ждать и терпеть ей не привыкать — стаж большой.
На кухне было тепло. На столе стояли заварочный чайник, сливовое варенье в вазочке, мёд, ещё тёплая огромная творожно-сырная запеканка с зеленью, от которой умопомрачительно пахло. Под салфеткой — свежие булочки, сыр, масло.
Ника достала голубую чашку, но налить чаю не успела. Услышав стук дверного молотка, замерла. Он показался непривычно тихим, культурным что ли. Такой не услышишь, находясь на втором этаже. Не расслышишь, если визита гостя не ждёшь.
«Алан или госпожа Сникерс?» — сердце Ники стучало громче дверного молотка.
«Пусть будет Алан», — взмолилась она и пошла открывать.
Улыбнулась, увидев на крыльце капитана ночного дозора. Есть Бог на свете!
Мужчина был в форме: подтянутый, бодрый, улыбчивый.
— Тебе, — сказал он и протянул ей небольшой горшочек с цветущей примулой.
— Первоцвет? — удивилась Ника, нюхая бледно-жёлтые соцветия с оранжевой сердцевиной, пахнувшие мёдом. — Откуда? В нашем саду только-только тюльпаны из земли пробиваются.
— Матушка любит цветы. Чтобы они раньше зацвели, высаживает их в горшки. У нас небольшая теплица.
— А ты, значит, коллекцию мамы проредил, — улыбнулась Ника.
— У матушки много. К тому же я спросил дозволения, — протянул ей свёрнутую накидку.
Ника не взяла. Открыла дверь шире:
— Заходи. Попьёшь со мной чаю?
Когда Алан замялся, взяла его за руку, повела в кухню:
— Идём, я ещё не завтракала. Составишь компанию. Расскажешь, как прошло ночное патрулирование, что видел, что слышал, сколько вы преступников обезвредили и сколько спасли неосмотрительных девиц вроде меня.
Они сидели в кухне, пили чай с запеканкой и разговаривали, как старые друзья после долгой разлуки.
Говорили о холодной затяжной весне, дожде и ветре, о мельницах, освоении новых земель и сложностях ночного патрулирования улиц.
Капитан рассказал о своей службе в торговом флоте в Антверпене и где успел побывать. Поведал о том, что полгода назад вернулся домой в связи с тяжёлой болезнью отца.
Чем болен отец, Ника спрашивать не стала. Захочет — расскажет сам.
Также избегали разговоров о смерти Якубуса и похоронах.
Смеялись над неудачной вылазкой Ники.
— Ты дошла до самого верха башни, — с удивлением сказал Алан, окидывая её восхищённым взглядом. — Никогда бы не сказал, что поднимешься так высоко. С виду ты такая… — замолчал.
— Какая? — снова улыбнулась Ника. Накручивала на палец длинную прядь волос. Кокетничала. Хотелось улыбаться во весь рот! — Слабая?
— Деликатного сложения, — опустил глаза мужчина, прокручивая на блюдце чашку с остатками чая.
— За что и поплатилась, — смеялась над собой. — Ноги-руки болят, накидку потеряла, пьяного звонаря испугалась. Удирала так, что чуть шею себе не свернула! Когда дверь плечом вышибала, шишек набила, — потёрла щёку в месте покраснения.
Чувствовала себя с Аланом на удивление легко и свободно. Таяла от удовольствия, пьянела от его долгого заинтересованного взгляда.
Никогда ничего подобного не испытывала!
Никогда не сидела в непринуждённой обстановке ни с одним парнем настолько близко, что стоит протянуть руку — коснёшься его лица.
Блуждала по нему взором. Хотелось запечатлеть на бумаге высокий чистый лоб, брови правильной формы, тонкий нос, губы. Задержалась на них.
Смутилась, когда поймала прямой взгляд мужчины и опустила глаза.
— Не думал, что ты такая, — сказал Алан. Губ коснулась едва заметная, мечтательная улыбка.
— Какая? — вскинула глаза Ника, чувствуя, как краснеет, как захватило дух и затихло сердцебиение.
Ответить он не успел. В кухню торопливо вошла Хенни.
Заметив гостя, не смутилась, поздоровалась.
— Вот, не забудьте, — повесила на спинку стула, на котором сидела Ника, широкий кружевной траурный шарф. — Госпожа Шрайнемакерс пришли, — доложила чинно. — Хозяйка велели прийти вам в гостиную.
Служанка загремела посудой, собирая на поднос угощение для свахи, а Ника нервно усмехнулась: почему, когда ты изо всех сил стараешься забыть о плохом, кому-то обязательно нужно всё испортить?
Ни она, ни её гость не слышали прихода свахи — настолько были увлечены разговором.
Алан в удивлении поднял брови и оглянулся на дверь. Наклонился к девушке и тихо спросил:
— Госпожа Шрайнемакерс? Если я правильно понял… — он побледнел; глаза померкли, остановившись на лице собеседницы.
— Мама решила заняться устройством личной жизни, — бодро ответила Ника.
Не солгала. Продав дочь замуж, госпожа Маргрит избавится от материальных проблем и поспешит устроить личную жизнь с господином губернатором.
От пронзительного звона упавшей с кастрюли крышки, Ника рефлекторно втянула голову в плечи.
Хенни пробурчала что-то невнятное, схватила поднос и ушла. Видно, боялась пропустить часть важного разговора.
Ника встала одновременно с Аланом.
Он одёрнул кафтан, надел перевязь со шпагой, сняв ту со спинки стула, поправил дагу, взял шляпу.
— Спасибо за чай, — поднёс руку Ники к губам. Поцеловал тыльную сторону ладони.
— Заходи ещё, — со вздохом сказала девушка, провожая его к выходу.
Не услышав ответа, расстроилась.
Почему всё ужасное случается именно тогда, когда не ждёшь? Тогда, когда ты переживаешь, возможно, самые приятные минуты в своей жизни! Почему?..
Она выпрямила спину, набросила на голову траурный шарф, вскинула подбородок и царственной походкой направилась в гостиную.
У неё были свои представления, какой должна быть сваха*. Виделось что-то пышное, необъятное, говорливое, громкоголосое и бескультурное. Наподобие свахи из фильма «Женитьба Бальзаминова»*.
За столом сидела видная женщина лет шестидесяти средней полноты, образ которой с ролью свахи не вязался. Скорее, она была похожа на классную даму в женской гимназии дореволюционной России: в строгом тёмном платье с белым воротничком и такими же манжетами. Седые волосы подобраны под чепец в тон платью. Пальцы ухоженных рук украшали крупные золотые перстни. На спинке стула висел ридикюль из дорогой ткани. На столе лежали часы-луковица с открытой кры