– Ляля… А что, если я вам скажу, что мои глаза вам лгут?
– Я охотно поверю вам, Вячеслав. Но вашим глазам – больше уже нет!
Молодой человек не совсем понял, что в данном случае хуже.
– Страница тридцать девять. Шестнадцатая строчка!
Девушка открыла книгу и принялась ее листать.
– «…ты мог кое-что забрать у меня… – Он подмигнул. – Шампанское».
– С чем у вас ассоциируется эта строчка? – спросил Вячеслав, увлекшись интересной игрой.
Девушка присела обратно на свое место.
– С Парижем.
– Вы бывали в Париже?
– Бывала. Всего несколько дней я там провела.
– И как вам? Какой он – город любви? – юноше было чрезвычайно интересно услышать эту историю.
Девушка улыбнулась.
– Француженки не такие красивые, как я себе представляла, и одеваются старомодно. В целом я сделала вывод, что в Европе одеваются, как это принято у нас, вычурно и броско, только девушки легкого поведения. Остальные европейки всегда носят удобную и невызывающую одежду.
А о самом Париже… Знаете, Вячеслав, он очень похож на Петербург, и, прогуливаясь по Сене, я часто ловила себя на мысли, что прогуливаюсь по Неве.
– Расскажите об Эйфелевой башне. Вы видели ее?
– В Париже не увидеть Эйфелеву башню можно, только находясь в самой Эйфелевой башне. Вы, конечно, слышали о писателе Мопассане?
– Не слышал, – виноватым голосом сказал юноша и покраснел от осознания своей необразованности.
Ляля не выдала удивления и тем же спокойным голосом продолжила.
– Мопассану не нравилась Эйфелева башня. Он ее считал слишком пошлой. И единственным местом во всем Париже, где он мог спрятаться от нее, было кафе, находившееся в самой Эйфелевой башне, куда он, собственно, и ходил постоянно. Уникальный случай!
– Как интересно, – с восхищением сказал Вячеслав. – Расскажите еще о Париже, прошу вас.
– Погода, как и в Петербурге, – сплошной дождь. Вы, наверное, слышали, что Петр I построил Петербург, вдохновившись Европой. К примеру, каналы Петербурга он сотворил по подобию Венеции. А знаете, почему на Васильевском острове нет улиц, а только линии?
Вячеслав спрятал глаза бесстыдного двоечника, который всю школу проспал на последней парте.
– Потому что раньше на Васильевском острове были каналы. Я сама не люблю историю, – честно призналась Ляля. – Но как я могу не восхищаться человеком, который построил мой любимый город?
– Я слышал, что Петр I был великаном.
– Это правда. Он был ростом два метра и десять сантиметров.
Вячеслав был рад, что смог хоть как-то поддержать разговор.
– А почему вы сказали, что та строчка с шампанским ассоциируется у вас с Парижем?
– Да, простите меня. Я просто вспомнила Париж и свое первое впечатление от города. Да, я отчасти увидела в нем Петербург. А вам совсем забыла рассказать о том случае. Может быть, выпьем еще шоколада? – предложила девушка.
– С радостью, – сказал молодой человек, и они заказали себе еще по чашке ароматного напитка.
– Когда я сидела в ресторане на самом верху Эйфелевой башни с бокалом шампанского в руке, глядя с невообразимой высоты на величественный город любви и желаний, то почувствовала в себе самое настоящее счастье – биение сердца Франции. Понимаете, я хотела со всем миром поделиться своими ощущениями – и в тот самый момент я решила позвонить своей маме, сказать ей, что я ее люблю. Сказать, что счастлива в эту минуту. Сказать, что я бесконечно жива. Понимаете…
Ляля говорила с эмоцией. С сильной эмоцией.
– Понимаю.
– Я позвонила ей, она внимательно выслушала меня, а затем сообщила о смерти моего двоюродного дяди, – собеседница Вячеслава, побывавшая однажды в Париже, вдруг замолчала. – Я больше не хотела ни шампанского, ни биения сердца города, ни чуда. Особенно чуда! Мне хотелось одного – чтобы меня похоронили в ту секунду вместе с дядей.
Девушка закрыла «Источник».
– Я не скажу, что он был для меня очень родным человеком. Я его видела всего несколько раз в жизни и никогда с ним не поддерживала связь. Впрочем, как и она. Это была новость ради новости… Это было предательство, Вячеслав! Такое жестокое и бессердечное предательство. Я открыла самому родному человеку душу, ту загоревшуюся ярким светом звезду среди темного неба. А она безразлично заглянула в нее, в мою душу, а затем вылила всю грязь и черноту собственного мира, как из помойного ведра, на чистое полотно. Не осуждайте сейчас мою маму, Вячеслав! Осудите меня за то, что я поделилась с ней своим счастьем. Оно было не к месту, оно было не важно. Я шампанское в бокале оставила недопитым. С того времени я больше ни с кем не делюсь своим счастьем, чтобы мне не плевали в бокал.
– Сочувствую, – с понимающим видом сказал Вячеслав.
– Мне или дяде? – улыбнулось нежнейшее существо, чья грусть была так красива, что ее плечи еще больше хотелось обнять, а сердце – утешить. Закачать на руках и зацеловать.
– Нарциссу, которому разбили зеркало, в отражении которого тот любовался собой.
– Как поэтично! Благодарю, – сказала с почтением Ляля. – Нарцисс со временем приобрел еще одно зеркало.
– Вы так часто испытываете счастье?
– В последнее время – да. Я научилась находить счастье в утреннем кофе, сидя на бордюре Невского проспекта в пять тридцать утра, а не искать его в центре Парижа.
– Я бы хотел вместе с вами выпить кофе в пять тридцать утра, – сказал Вячеслав.
– А что нам мешает это сделать завтра? Вы так и не ответили на мое предложение остаться.
– Я с удовольствием проведу с вами еще несколько дней.
– Замечательно, – в глазах девушки появился огонек. – Тогда договорились насчет завтрашнего утра, если вы не проснетесь, разрешите мне вылить на вас воду из чайника?
– Разрешаю, – улыбнулся юноша.
– Может быть, продолжим игру?
– Давайте! – Вячеслав вошел во вкус. Молодой человек покинул свое место, поставив обратно на полку Джека Лондона, а затем взял в руки Булгакова.
– «Мастер и Маргарита», – подметила Ляля.
– Именно она! Конечно, не моя настольная библия, но ее я люблю больше остальных книг.
– Я читала в девятом классе и ничего не поняла.
– А там и не нужно ничего понимать, там здравого смысла мало.
– Понятно! Страница восемьдесят семь. Строчка одиннадцатая.
Вячеслав зачитал:
«– Я не пьян, – хрипло ответил Степа, – со мной что-то случилось».
– Очень интересно, – сказала Ляля. – С чем у вас ассоциируется данная строчка?
– Был один случай, – многообещающе начал Вячеслав. – Как-то раз я отдыхал с мужем сестры. Он сам по себе крупный парень. И чем я думал только, когда садился пить со стокилограммовым богатырем, который сестру одной рукой поднимает? Сначала все было штатно. Выпили по одной рюмке коньяка, закусили. Начали смотреть фильм. Когда закончился фильм, мы уже допивали вторую бутылку и доедали огромную тарелку шашлыка. Килограмма три было, как помню, не меньше. Я был совсем не пьян. Ни капельки!
Ляля смотрела на двадцатилетнего юношу с умилением.
– Мне нужно было возвращаться домой, и мы с богатырем встали. Мой мир перевернулся в прямом смысле этого слова. Земля под ногами начала внезапно двигаться. Если и сравнить, то только с землетрясением. Мой друг хотел взять меня под руку, но, как выяснилось позже, я сообщил ему фирменное: «Спокойно, я не пьян!»
Больше я ничего не помню! И поскольку проводили меня только до парадного, можно на секунду представить, что мое восхождение по лестнице вверх могло бы стать полноценным сценарием для комедийного фильма. После того случая я решил перейти на вишневый сок.
– Вы любите вишню? – поинтересовалась девушка, внимательно слушая его рассказ.
– Очень люблю.
– Я тоже, – вдруг сказала она. Молодой человек пропустил это мимо ушей, увлекшись своим рассказом.
– И хотя по книге Степа действительно был не пьян и с ним, безусловно, что-то случилось, я тем, что был в тот вечер не пьян, вам похвастаться не могу, Ляля.
– Интересные подробности из вашей биографии, Вячеслав. Достойно мемуаров.
– А то! Я еще могу вам рассказать, как я кота чуть не сбил…
– Нет, к коту давайте вернемся позже, – настояла его прекрасная спутница. – Рассказывайте то, что мне было бы интересно услышать.
– Но это не по правилам.
– Я меняю правила, Вячеслав! Расскажите мне лучше – обижаете ли вы женщин?
– Странный вопрос, – подозрительно посмотрел юноша на свою собеседницу. – Как мне понять, обижаю ли я женщин?
– Очень просто, – заверила его Ляля. – Если вас в пылу ссоры обругает девушка самыми последними словами, такими гадкими, что у вас аж все внутри перевернется, вы ей ответите тем же?
– Конечно, – сказал быстро юноша.
– Значит, обижаете, – сделала заключение улыбчивая особа с необычайным именем.
– Если меня назовут последней сволочью, к тому же заденут мои чувства, то я обязан просто промолчать или даже согласиться?
– Все намного проще. Достаточно подойти и обнять! Любое зло, каким бы великим оно ни было, потеряет всю свою темную силу, если к нему подойдут и обнимут. Зло никогда не победит зло. Черное никогда не станет белым, если в него прибавят черного. А в женщине зло маленькое. Совсем крохотное.
– Я бы вас обнял, – сказал вдруг юноша.
– Будем ждать ссоры? – спросила ласково она.
– Можно, я вас обниму?
– А можно, в следующий раз без «можно»?
– Можно.
Вячеслав встал со своего места и подошел к самой нужной женщине, самой желанной на свете. Он ее не обнял, когда она привстала со стула, глядя ему в глаза. Он ее в себе утопил, он ее собой заразил, он ее собой напоил. И тот вдох, которым он наполнил ее легкие, был самым вкусным вдохом в ее жизни.
Они стояли посреди кафе обнявшись. На них смотрели отдыхающие в зале люди, ими любовались книги из-под толстого слоя пыли (в это кафе приходили не для того, чтобы читать, и если бы в библиотеке подавали кофе, то туда многие заходили бы из-за кофе, а книги оставались бы всего лишь декором, интересной обстановкой). Они наслаждались друг другом, как в первый и последний раз. Для них теперь каждый раз был первым и последним.