– Для меня и для тебя – да. Но не для Светы Рогозиной, рожденной, чтобы блистать. По ее собственному убеждению, конечно.
Маша представила, как, сидя в тесной квартире, хмурая девушка строчит посты об отъезде в Италию, о встрече с красавцем, роскошной свадьбе… За окном панельные хрущобы и двор в рытвинах, в соседней комнате скандалят и пьют, пьют и скандалят. А у Светы три тысячи подписчиков восхищаются ее великолепной жизнью и завидуют, завидуют, завидуют…
– Ей было ради чего поддерживать эту иллюзию, – задумчиво сказала она.
Они вышли на берег небольшого озера. Раскормленные утки дрейфовали у камышей, над ивами на другой стороне воздух зеленел и сгущался.
– Зато у Зинчук никаких фальшивых биографий! – Макар бросил в воду камешек. – Вот кто твердо шел к намеченной цели!
– Так и не выяснили, чем она занималась?
– Не-а. Похоже, успела поработать в Австрии, Швеции и Нидерландах, пару раз выйти замуж и развестись. Ясно только одно: к тридцати пяти годам она стала состоятельной женщиной.
– Настолько, что могла от души поразвлечься! – Бабкин запустил целую пригоршню камешков.
– Не уверен, что это было развлечение!
– Я тоже, – кивнула Маша.
Вернее, она была уверена в обратном. Юля Зинчук проделала колоссальную работу. Изменила внешность, досконально выяснила подноготную каждой из бывших одноклассниц, подготовила плацдарм. И наконец, взяла новые имя и фамилию.
Светлана Рогозина-Крезье вышла на сцену.
Золотые волосы, зеленые глаза. Ореол богатства и благополучия. На изменившийся голос уже никто не обращал внимания. «Ни у кого из нас не было оснований усомниться в том, что перед нами Рогозина! Мы и не усомнились».
– За последнюю неделю я уже несколько раз признавал, что был идиотом, – сокрушенно сказал Макар. – Но не помешает лишний раз повторить. Я идиот! Меня хватило только на половину пути: я понял, что Зинчук приехала на встречу, но не понял, что именно она-то ее и устроила!
Сергей похлопал друга по плечу:
– Хорош самоедствовать! Даже Маша ничего не поняла, а ведь она Рогозину-Зинчук видела, как меня сейчас.
– Ничего подобного!
Бабкин озадаченно уставился на жену.
– Что?
– Я поняла, только не до конца! Мне все время казалось, что мы имеем дело не с Рогозиной. Не с настоящей Светкой. Внешность та же, а энергетика другая!
– Энергетика?
– Не смейся. В этой не было ни напористости, ни злости, ни деспотизма. Если хочешь, мы имели дело не с танком, а с арбалетом. Их невозможно спутать! И первое ни при каких условиях не превратится во второе. Танк может сломаться, стать грудой ржавого металла. Но стрелу из него по-прежнему не выпустишь. Саша Стриж тоже заметила это. Все заметили, но списали на благотворное влияние минувших лет.
Бабкин сел на корточки, пошлепал ладонью по воде.
– Но зачем, Маш? Зачем ей все это понадобилось? Чертовски дорогостоящий же вышел спектакль!
Маша осторожно опустилась рядом на поваленное дерево.
– Ты можешь представить себя чувствительной умной девочкой, влюбленной в самого красивого мальчика класса?
– Я даже умным представить себя не могу, – пробормотал Бабкин, – не говоря уже обо всем остальном.
Илюшин рассмеялся.
– Тогда вообрази, что над тобой жестоко поиздевались и обидчик остался безнаказанным, – предложила Маша. – Проходят годы, но ты ничего не забыл. Тебе иногда снится, как тебя валят на пол, затыкают рот тряпкой и состригают твои волосы, а потом отпускают, как ощипанную курицу, и хохочут вслед.
Бабкин нервно провел рукой по бритому затылку.
– В твоем изложении это выглядит отвратительно.
– Это и было отвратительно! А теперь представь: прошло много лет. Ты не граф Монте-Кристо, но твои возможности не сравнятся с прежними. И вдруг ты узнаешь, что человек, глумившийся над тобой, на самом деле вовсе не тот, за кого себя выдает! Он лжец и мифотворец. Годами он поддерживает легенду, питая ее все новыми поворотами биографии, а сам моет полы и чистит унитазы в недорогих гостиницах! Скажи – неужели у тебя не шевельнулась бы мысль разоблачить этого засранца?
– Не просто шевельнулась, а лягнулась бы.
– А теперь подойди к этому с выдумкой. С размахом! Сними половину отеля, где работает твой враг, собери зрителей и приготовься показать им, в какую жабу превратилась бывшая принцесса.
– Устроить драматическое шоу? – пробормотал Бабкин.
– Вот именно! Сначала расположи нас к себе. Потом заставь вспомнить все школьные переживания и обиды. Дергай за ниточки, сдирай болячки, заставляй ныть старые шрамы.
– А болячки-то зачем сдирать?
– Чтобы все хорошенько освежили в памяти, каково нам приходилось! Тебя не устраивает, чтобы кто-нибудь забыл об издевательствах Рогозиной или махнул рукой. Нет! Тебе требуется ярость, боль, свежая кровь, текущая из ран! И ты брызгаешь живой водой на застарелую ненависть.
Маша перевела дух и сказала уже спокойнее:
– Раны действительно закровоточили. У всех, включая меня. Тогда-то вскипевших зрителей и поджидала эффектная развязка! Представь: ты снимаешь маску и выводишь на сцену упирающуюся Рогозину. Финита ля комедия! Зрители не верят своим глазам. Справедливость торжествует, зло наказано.
Бабкин усмехнулся:
– Однако в нашем варианте Дантес убил графа Монте-Кристо.
– Дантес убил Пушкина, серость!
Бабкин сделал быстрый выпад, но Илюшин так же проворно отскочил.
– Толпа ахает и изумляется! – сказал он, стоя на безопасном расстоянии от Сергея. – А потом все обнимают свеженайденную Зинчук и забрасывают Рогозину комьями грязи. На объятия отводится еще два дня. Это ведь Зинчук на самом деле продлила всем проживание в «Тихой заводи»?
– Я думаю, именно так она себе это все и представляла, – серьезно ответила Маша. – Но Юлька недооценила, насколько страшный удар готовится нанести Рогозиной. По сути, она хотела разрушить всю ее жизнь.
– Никогда не протыкайте иглой чужие мыльные пузыри, – задумчиво сказал Илюшин. – Вы не знаете, какой из них окажется слишком дорог тому, кто его выпустил.
Бабкин потер лоб.
– М-да… А папки ей зачем понадобились?
– Так ведь к Коваль и Савушкиной у Юльки тоже был счет, и немаленький.
– И к Лосиной.
– Кстати, мне Мотя утром звонила, – вспомнила Маша. – Анжела пришла в себя.
– Что-нибудь рассказала?
– Как Макар и предполагал: она узнала в горничной Светку и решила шантажировать ее.
– Нашла, с кого тянуть деньги!
Маша пожала плечами.
– Видимо, решила, что Рогозина – женская разновидность подпольного миллионера Корейко. Светка и ее пыталась убить, но наша Анжела – крепкий орешек.
– Не целиком. Только голова.
– Я рада, что с ней все нормально. Она, конечно, мерзкая, но смерти ей никто не желал.
К берегу подплыли утки и стали с интересом поглядывать на Бабкина, по-прежнему бросавшего камешки в воду.
– Сейчас они тебя сожрут, – предупредил Илюшин.
Сергей отмахнулся.
– Слушайте, а насчет ключа Рогозина, получается, соврала?
– Какого ключа?
– От подсобки.
Маша нахмурилась, вспоминая.
– А! Про который она сказала, что он хранится на пожарном кране? Соврала, конечно. Два ключа, главный и запасной, все время были у Светки. Но она сообразила: стоит ей сказать, что кроме нее в подсобку никто не заходит, и ее положение становится шатким. Ведь это ее я заметила, когда вышла из такси. А если ключ в общем доступе, значит, воспользоваться им может кто угодно. Рогозиной всего-то и надо было, что соврать и сразу же положить его на пожарный кран.
– Быстро она соображает, – неодобрительно буркнул Сергей.
– Она додумалась и фотографии спереть, – напомнил Макар. – Испугалась, что кто-нибудь может сравнить старый снимок и новую горничную.
– Мы должны были ее сразу заподозрить! – Сергей раздраженно швырнул в воду тяжелую пригоршню камней. – У кого доступ во все номера? У горничной!
– Спокойно, Серега! Во-первых, уборщица – это практически садовник: на нее никто никогда не смотрит. Во-вторых, картину нам подпортили Коваль с Савушкиной, которым тоже позарез нужно было обыскать все номера и они предпринимали для этого массу бесполезных усилий.
Бабкин запустил вторую горсть. Половина брошенного им заряда попала по уткам.
– Так их, дробью! – одобрил Илюшин. – Будет у нас утятина!
Но птицы с возмущенным кряканьем уже расплывались в разные стороны.
– С Липецкой глупо вышло, – виновато сказала Маша.
Сергей наградил ее суровым взглядом.
– Не то слово! Это все потому, что некоторые проявляли непрошеную инициативу.
Маша вздохнула. Увесистый булыжник летел в ее огород, и это было справедливо.
– Кто же знал, что Рогозина стащит цепочку и подбросит на место преступления, – заступился за нее Илюшин.
– Можно было предположить!
– Я и предположила!
– На десять минут позже, чем надо!
Маша пристыженно молчала. Возразить ей было нечего, муж был со всех сторон прав.
– Мы должны свечку поставить тому козлу, который всучил отелю бракованный стеллаж! – горячился Сергей. – Если б не результат его криворукой деятельности…
Он махнул рукой.
Им с Илюшиным вдвоем еле удалось скрутить полоумную бабу. И хорошо еще, что Макар заорал «вали ее», едва они ворвались в подсобку. Потому что сам Бабкин был настолько ошеломлен увиденным, что встал столбом, не зная, куда смотреть и что делать.
Тесное помещение выглядело так, словно по нему прошелся локальный смерч. Под ногами хрустел порошок, в центре громоздились завалы из коробок и бутылей, а в углу страшно выл, вращая хоботом, пылесос марки «Тайфун». Единственный нетронутый вихрем участок был возле окна – там, где по случайному совпадению и оказалась Маша.
В углу за дверью жалась горничная, почему-то с ножницами в руках. Никаких дурных мыслей на ее счет у Бабкина не возникло. Он почему-то решил, что она хотела помочь его жене выбраться из этого адского месива.
Женщина шагнула к нему, скривив рот, словно собиралась разрыдаться у него на груди, и тут Макар взревел над ухом, как слон.