Он хотел, чтобы эта яркость была с ним не только сегодня, но и в будущем.
Наморщив лоб, он сконцентрировал внимание на Фэйт, как концентрировался на каждой детали своих поездов. Его испытующий взгляд заставил ее занервничать, но она не шелохнулась, когда он распустил ей волосы, провел по ним руками, рассыпая волной по плечам. Никто не произнес ни слова, оба лишь затаили дыхание. Удовлетворившись беспорядочной россыпью ее волос, он прикоснулся к ее щеке, потом к мочке уха; затем его руки соскользнули на ее плечи и пальцы заиграли с воротником ее халата.
— Что в тебе есть такое? — пробормотал он.
В ту минуту, когда Джеймс встретил ее в танцевальном зале у леди Бейл, он поразился, насколько она отличалась от других дебютанток, соревнующихся за мужское внимание. Они были, как Фиона. Они хотели не определенного мужчину, а материальные ценности, которые получат, если приведут к алтарю подходящего кандидата. Фэйт же знала свое место компаньонки и не засматривалась на него.
Естественно, он был заинтригован. Он не выделял ее: это было бы слишком очевидно. Но он под любым предлогом старался лучше узнать ее, и чем больше общался с ней, тем больше она ему нравилась.
Его привлекала мягкость Фэйт, возможно, потому, что он никак не мог привыкнуть к фальши людей, которых встречал в обществе. Однако она была слишком доверчивой. Она все принимала на веру и никогда не сомневалась в искренности людей и мотивов их поступков.
Джеймс полагал, что она держала его на расстоянии, так как считала, что у компаньонки и человека с его состоянием не может быть общего будущего. Именно так считалось в их кругу, и это было глупо. Нельзя сказать, что у него были благородные намерения, потому что в то время у него не было никаких намерений в отношении Фэйт. Она ему нравилась, он восхищался ею, наслаждался ее обществом.
Так обстояли дела, пока он не поймал ее под омелой. Его практически разорвало на части от необузданных эмоций, которые вызвал этот один-единственный поцелуй. После этого он уже не мог выбросить ее из головы.
— Первая любовь, — с сарказмом заметила она, когда тишина стала невыносимой. Его пристальный взгляд заставил ее затаить дыхание.
Но он явно не слышал, поэтому она добавила:
— Поэты писали о ней с начала времен. Все помнят свою первую любовь.
Наконец-то он одарил ее улыбкой, растопившей ее сердце!
— Ты же знаешь, я не читаю стихов.
— Да, я помню, — сухо произнесла она. — Для тебя поэзия — это расписание твоих поездов.
— Нет, поэзия для меня — это ты, Фэйт. Я не всегда понимаю тебя, но я знаю…
Джеймс запнулся. Он недосказал, что без нее мир был бы темнее. Его мир был бы темнее.
Он положил руки ей на плечи, крепко обнял и вздрогнул.
Она заметила перемену в нем и затаила дыхание. Еще несколько секунд назад они играли словами. Сейчас же на его лице появились суровые складки, рот был крепко сжат. Она растерялась, когда он неожиданно обхватил ее руками и осторожно повел к постели. Подвинувшись к спинке кровати, она прижала колени к груди. Она не боялась его, но видела, что он сам не свой.
— Джеймс, что случилось? — мягко спросила она.
Он опустился на кровать.
— Случилось то… — Он отстранился и посмотрел на нее. Перед ним снова возник тот кошмар, но он не хотел напоминать ей о нем; вместо этого он сказал: — А вот что. Мне хочется, чтобы тебе это понравилось, но я хочу тебя так сильно, черт возьми, что боюсь вовремя не совладать с собой.
Его слова заставили ее замереть. Что могло быть более страстным, чем их недавняя близость? У нее защемило в груди, тело горело.
Он сказал ей лишь малую долю правды. То, что он хотел ее, было и так понятно, но ему было страшно. Она была такой хрупкой и беззащитной, что, казалось, любой монстр в разрушенном доме из его кошмара мог справиться с ней. Ему хотелось привязать ее к себе, чтобы она больше никогда от него не убежала. От этого зависела его жизнь… и его рассудок.
Когда Барнет лег рядом с ней на кровать, в его глазах вновь появился тот пристальный взгляд. На секунду, на долю секунды она почувствовала тревожную дрожь: он показался ей каким-то чужим. Затем он прошептал ее имя, и она забыла обо всем, предвкушая тот миг, когда его руки прикоснутся к ее, горящему желанием, телу. Этот миг настал, и она застонала от удовольствия.
Джеймс расстегнул халат и прижал ее весом своего тела к матрасу. Его губы накрыли ее долгим нежным поцелуем, затем опустились ниже, к ее соблазнительной шее, потом к плечам и остановились на упругой груди. Он продлевал эту пытку, проводя кончиком языка по одному набухшему соску, затем по второму. Когда же он наконец взял его в рот и жадно втянул в себя, она приподнялась, предоставляя ему более свободный доступ к своему телу. Фэйт прижалась к нему и как ветка плюща обвила его ногами. Но ей было недостаточно этого. Она хотела познать его глубоко, как он ее. Она хотела, чтобы их тела ничто не разделяло.
Он улыбнулся, почувствовав, что ее руки пытаются стянуть с него одежду. Ей нужно было помочь, поэтому он быстро снял брюки и рубашку и вновь опустился на кровать рядом с ней. Он намерен был овладеть ею, использовав все свое искусство любви, как это должно было произойти раньше. Он хотел, чтобы для нее все было прекрасно.
Его благородная цель могла бы увенчаться успехом, если бы Фэйт не начала противиться и выгибаться. Джеймс почувствовал, как ее мягкие груди начали тереться о него, а ее руки впились в мышцы его рук. От ее гортанных криков у него стучало в висках.
Она поняла, что он перестал контролировать себя, и это возбудило ее на каком-то глубоко примитивном уровне, что было ей не совсем понятно. Она и не представляла, что имеет такую власть над ним. Фэйт осмелела, когда поняла, что стоит ей сказать одно слово, и он остановится. Он разозлится, выругается, но она ни на секунду не сомневалась, что может заставить его остановиться.
Но Фэйт не хотела, чтобы он останавливался. Ей стало страшно от того, что она открыла в себе. Она была страстной женщиной. Что было в этом мужчине такого, удивлялась она, что отличало его от других? Многие мужчины срывали украдкой ее поцелуи. Это была одна из опасностей работы компаньонкой. Но ничей поцелуй не тронул ее сердце так, как поцелуй Джеймса. Сейчас она так же безудержно хотела его, как он желал овладеть ею.
Абсолютно не стыдясь, она игриво направила его член в свое лоно.
— Сейчас, — произнесла она хриплым голосом.
Это все, что он хотел услышать. Он широко развел ее колени и вошел в нее.
Она думала, что не удивится тому, как он овладеет ею, но не смогла сдержать стона. Она не осознавала, что ее ногти впились в его плечи.
— Я делаю тебе больно, — сказал он дрожащим голосом и попытался отстраниться.
Она крепче обвила его руками.
— Не смей бросать меня, Джеймс Барнет.
Когда она выше приподняла свои бедра, чтобы он глубже проник в нее, из его горла вырвался приглушенный стон.
— Не спеши, — сказал он, — не спеши.
Но она не хотела ждать. Она начала двигаться.
Каждый мускул его тела был напряжен. Он попытался снова взять себя в руки, но она не позволила ему это сделать. Они продолжали двигаться ритмично и быстро, пока по их телам не пробежала дрожь; после этого они так и остались лежать в объятиях друг друга.
Прошло немало времени, прежде чем они пошевелились. Джеймс повернул голову и посмотрел на часы. Была полночь, и он был абсолютно уверен, что его семья сегодня не вернется. Они, скорее всего, остановились в каком-нибудь уютном отеле и выедут с рассветом. Это давало ему массу времени, чтобы поговорить с Фэйт. Он должен был каким-то образом подобрать слова и предупредить ее, чтобы она была настороже, не напугав ее при этом еще больше.
Его так и тянуло поцеловать ее распухшие губы, но благоразумие восторжествовало. Один поцелуй привел бы к другому, и им было бы не до разговоров. Он встал с постели и начал одеваться, наблюдая, как она спит. Она подложила руку под щеку. Ее волосы разметались по подушке, как тонкое кружево. Пока он наблюдал за ней, она вздохнула и перевернулась на спину. Между складок одеяла выглядывал розовый сосок. Одному Богу известно, что случилось с ее халатом.
У него почему-то сжалось горло. Казалось таким правильным и таким естественным быть сейчас здесь, с ней. Он хотел просыпаться возле нее каждое утро. Хотел слушать ее голос по ночам. У них могла быть куча детей к настоящему времени или, по крайней мере, один или двое.
Проснулось былое чувство обиды, но Джеймс быстро подавил его. Он не догадывался о роли Фионы, но Фэйт была права: он тоже не святой. Она писала ему длинные, богатые новостями письма, и он был в совершеннейшем восторге от них. Единственным оправданием, почему он игнорировал ее, было то, что он по уши погряз в деликатных переговорах, о которых слишком сложно говорить в письмах.
Невозможно изменить прошлое, но они могут начать все сначала. Фактически у них не было другого выбора: уже сейчас она могла быть беременна от него. Пусть она осознает это сама. Она должна понять, что брак — это единственный выход для них.
Фэйт мирно спала; он придвинул стул к уже затухающему камину и, усевшись поудобнее, сложил пальцы домиком и сконцентрировался на самом неприятном аспекте всего этого дела: убийстве Роберта Денверса.
Все взвесив, он пришел к выводу — в правильности которого был уверен, — что кто-то нанял Денверса выполнить грязную работу. Либо он не смог выполнить того, что от него требовалось, либо это был одноразовый заказ.
Неожиданно Джеймс кое-что вспомнил. Когда он просматривал ответы на объявление Фэйт, у него было чувство, что он упустил что-то важное. Неужели Денверс заходил туда до него? Это многое объяснило бы. Он сообщил своему боссу время и место встречи Фэйт с леди Коудрей, а тот направил к ней бандитов.
Но все это были лишь предположения. Ему нужны были твердые доказательства или особый дар его бабушки.
Барнет встал и потянулся всем телом, потом заметил движение на кровати. Фэйт села и натянула одеяло до подбородка.