ечных лучах уже притаилась осень. Уцуми показалось, что это предзнаменование его смерти. Он бросил взгляд на голубое небо и постарался прогнать прочь дурные мысли. Сколько еще ему с ними бороться? Когда он осознает всю тщетность этих усилий? В душе Уцуми начинали сгущаться черные тучи.
На парковке за домом Уцуми остановился перед потускневшей серебристой «кариной». Машина была покрыта тонким слоем пыли. С тех пор как он ослабел, руль начал казаться ему таким тяжелым и неповоротливым, что он практически перестал водить. Похоже, с машиной успели пошалить малолетние хулиганы: на капоте и на водительской двери крупными каракулями было выведено «дурак» и «сдохни». «Все про меня: я дурак и вскоре собираюсь сдохнуть». Уцуми не переставал дивиться собственной причуде. Он совершал поступки, которые ему и в голову бы не пришли, когда он работал в полиции или, лучше сказать, когда он был здоров. Уцуми не стал затирать детские каракули и открыл дверь машины. Из салона пахнуло табаком и разогретой на солнце пылью. Он стряхнул пыль с ремня безопасности, вставил кассету Стиви Рэй Вона и завел мотор.
Они договорились встретиться с Асанумой в ресторане, где публика состояла в основном из родителей с детьми. Уцуми сидел у окна, потягивая апельсиновый сок, когда в ресторан вошел вальяжного вида пожилой мужчина и помахал ему рукой.
— Уцуми-сан? Здравствуйте-здравствуйте! Извините, что заставил вас ждать.
Асанума был тот еще франт. Смуглое лицо, какое обычно бывает у игроков в гольф, блестящие седые волосы, очки в золотой оправе, темно-синий летний костюм с бежевой рубашкой для гольфа под ним. Его вполне можно было принять за руководителя среднего звена в какой-нибудь фирме или владельца компании, занимающейся недвижимостью. Прежде чем сесть за стол, Асанума извлек визитницу, явно дизайнерскую, и достал из нее визитку.
— Асанума.
— Уцуми. Извините, я без визитки.
— Ничего-ничего, — тактично успокоил его Асанума.
Сев за стол, он оценивающим взглядом окинул Уцуми, его черный костюм с белой футболкой.
— Значит, вы и есть Уцуми. Мне знакома ваша фамилия.
— Интересно — откуда?
— Да поговаривали, что есть один способный полицейский, который выглядит как уличная шпана, — как бы шутя ответил Асанума, но в глазах его под очками мелькнула издевка.
«Ах, подлец, весь из себя такой изысканный, а вот вылезло-то истинное лицо». Уцуми виду не подал, но в душе рассмеялся.
Асанума же продолжил язвить:
— Говорят, якудза в Томакомаи вздохнули с облегчением. Как Уцуми-сан не стало, так некому стало фабриковать против них дела.
Уцуми неопределенно улыбался, слушая следователя. С невинным видом Асанума сунул соломку в мутный кофе со льдом и посмотрел на Уцуми поверх очков.
— Почему ушел из полиции? Ты же был в Первом управлении, так? Элитное управление.
— Я на домашнем лечении.
— А что с тобой? — поинтересовался он, бросив взгляд на мешковатый в плечах костюм Уцуми.
— Рак желудка, — сказал Уцуми и посмотрел на Асануму.
Пока ты на коне — все хорошо, но стоит упасть с того коня, и коллеги начинают относиться к тебе надменно. Уцуми автоматически принял оборонительную позу. Видимо почувствовав, что наболтал лишнего, Асанума отвел взгляд и, потянувшись к летнему пиджаку, лежащему на соседнем стуле, суетливо достал из кармана сигареты. «Ну и слабак!» Уцуми взял себя в руки и решительно перешел к делу.
— Мне бы хотелось поговорить с вами об исчезновении ребенка из дачного поселка Идзумикё.
— Это можно, только… — сказал Асанума, прикуривая от стоиеновой зажигалки. — А что тебя заинтересовало в этом деле?
— Я приезжал, когда следствию потребовалась помощь. Всего на день, правда. Выезжал на один день на место происшествия.
— Вот оно что? — похоже, стал припоминать Асанума. — Да, тогда ведь всех кинули на это дело.
— Даже вертолет выделили. И так ничего и не нашли.
— Сложные они, такие случаи, — рассмеялся Асанума, пытаясь покрыть свою лень. — А почему ты спрашиваешь?
— Времени у меня свободного много, вот и решил попробовать найти этого ребенка.
— Это что, шутка? — подавив улыбку, Асанума опустил глаза.
На лице его отчетливо читалось: «Ребенок тот умер уж давно. И сам ты так же думаешь. Потому что полицейские всегда исходят из самых худших предположений».
Уцуми притворился, что ничего не заметил.
— Да нет, я серьезно.
— Уцуми-сан, это что, твоя новая работа? Если так, я не могу бесплатно предоставлять тебе информацию.
— Нет, не работа. Просто хобби. Так что информация мне не нужна. А что, вы разве еще что-то смогли раскопать? А? Асанума-сан? — Уцуми ткнул пальцем в папку с материалами дела.
Асанума растерялся, не ожидая услышать такого откровенного обвинения его в бессилии.
— А что ты еще хочешь тогда узнать?
— Мне бы скорее… — Уцуми задумался, разглядывая потолок. — Мне бы скорее хотелось узнать ваше личное впечатление от этого происшествия.
Слово это, «впечатление», вылетело у него как-то само собой. Он обомлел. Асанума, тоже удивленный, переспросил:
— Впечатление? Какое впечатление?
— Впечатление от этого дела.
— И что ты собираешься делать с моим «впечатлением»? — хихикнул Асанума.
— Сам пока не знаю. Я собираюсь действовать не так, как действовал бы раньше, обычный способ тут не проходит. Вот и решил спросить то, о чем раньше никогда бы не спросил.
— Что за ерунда? Не понимаю, о чем ты.
— Извините. — Уцуми виновато склонил голову. — Я теперь не полицейский, вот и подумал подойти к делу иначе.
— Так ты теперь, может, детектив? — стал подтрунивать Асанума. — Ну, круто.
— Нет-нет, это ведь не работа, — замахал руками Уцуми. — Спрашиваю вас просто как человек, как мужчина.
— Ну ты прямо коанами заговорил.
Асануме, похоже, поднадоел их разговор, и он через соломинку зараз осушил стакан с холодным кофе. Трескаясь, звякнули кубики льда.
— Я вот что пытаюсь сказать. Вы, Асанума-сан, находитесь при исполнении. Вы расследуете много дел. Вот если бы ко мне пришел некий нахал, как я пришел к вам, то я бы ему тоже ничего не сказал. Я это хорошо понимаю, поэтому пришел не за информацией, которая мне неизвестна. Просто хочу узнать ваше впечатление от этого расследования.
— Да понял я. Только зачем тебе все это?
— Когда я работал полицейским, у меня обычно не было никакого «впечатления». Или лучше сказать, не было свободного времени на это самое «впечатление».
Для Уцуми самым главным в работе было ощущение — что-то, мол, тут не так. Что-то не так, что-то подозрительно — такие мысли были для него отправной точкой, помогали добраться до сути преступления. Когда преступление было разгадано, он думал только о том, что во время следствия было сделано правильно и что нет, никогда не пытаясь зафиксировать «впечатление». Для него существовала реальность — преступление, объект — преступник, затем награда и поощрение; больше он ничего о преступлении обычно не помнил. Теперь Уцуми сам был удивлен, осознав это.
— У меня так же. Нет у меня ничего такого. — Асанума раздраженно закусил сигарету в уголке рта.
Воздух между ними сжался от напряжения, и они оба замолчали, как воды в рот набрав, раздавленные этим воздухом. Но похоже, прямодушие Уцуми все-таки задело Асануму, и он, неожиданно подняв на него взгляд, заговорил:
— Если говорить о «впечатлении», то одно замечание у меня есть.
— Какое?
— А была ли девочка? Я на полном серьезе одно время сомневался, что девочка по имени Юка действительно существовала. Уж больно странным образом она исчезла. — Асанума сосредоточенно уставился в пустоту. — Уж как мы ее только не разыскивали. Ну не могло такого быть, чтобы мы ее не нашли. Если это несчастный случай, должны быть хоть какие-то улики. И — ничего. Не может пятилетняя девочка бесследно исчезнуть сознательно. Понятно, что это чьих-то рук дело. И опять никаких улик. Будто ее горный дух унес. Мне действительно стало казаться, что этой девочки изначально не существовало. Была фотография, так что ошибки быть не могло — девочка, несомненно, существовала.
— А ребенка видели только члены семьи Исиямы?
— Да нет. Ее видели все: Мидзусима, супруги Идзуми и сын Тоёкавы. Старшая дочка по имени Юка у Мориваки действительно была. Говорят, очень сообразительная и симпатичная девчушка.
— Хм, значит, все-таки была, — будто размышляя вслух, сказал Уцуми.
— Эй, Уцуми-сан! — с издевкой в голосе рассмеялся Асанума. — Смотри умом не тронься от нечего делать.
— А я уж было подумал, какое свежее, необычное у вас мышление.
Асанума скрестил руки на груди и серьезно посмотрел на Уцуми.
— Свежее? Не похож ты на того, кому такие идеи по душе. Ты из тех, кто ловит жуликов при помощи силы. Отец твой был другим.
Уцуми с удивлением посмотрел на Асануму.
— А вы знали моего отца?
— Знал. Я сначала работал в управлении Маруямы, в Саппоро. Твой отец там следователем был. Хороший человек. Умер тоже рано.
Слова «умер тоже рано» ударили, будто молот. Кровь прилила к лицу Уцуми, сердце учащенно заколотилось, по спине пополз липкий пот. Конечно, он знал, что в конце концов умрет, но из чужих уст это прозвучало шокирующе. Уцуми изо всех сил постарался сохранять хладнокровие и подумал, что ему еще работать и работать над собой.
Не замечая смятения собеседника, Асанума лениво прикурил следующую сигарету.
— Кстати. Из-за вчерашней вечерней передачи здорово пришлось сегодня утром побегать.
— Это вы про звонок из Отару? Что-то узнали?
— Да чушь это все. Попросили участкового наведаться к этому мужчине, так ребенок оказался мальчиком. Так что если Мориваки-сан надумает приехать, ее ждет разочарование.
— Она завтра приезжает.
Асанума с кислой миной кивнул.
— Знаю. Она каждый год в это время приезжает. Обнаружить уже, конечно, ничего не удастся, а все неспокойно как-то. Ничего не поделаешь, мать же. Все надеется найти какие-нибудь зацепки. Такое чувство, что она только ради этого и живет. Каждый месяц одиннадцатого числа звонит в управление из Токио. Как одиннадцатое — у меня прямо на душе тяжело становится, будто она упрекает меня в чем-то.