— Почему ты так решила?
— Ну а как же иначе? Случилось это часа в три ночи. В такое время никто на помощь прийти не успеет.
— Даже если бы я тогда не сбежала, все равно бы уехала учиться в Саппоро.
— А, ну тогда ты бы в любом случае спаслась. Касуми везучая. — Будто говоря о ком-то постороннем, Сатико натянуто рассмеялась.
Получается, что родителей уже двадцать лет не было на этой земле. Она хотела перерезать узы, связывающие ее с ними, а узы и на самом деле порвались, но тогда, когда она об этом и не подозревала. Не зная о смерти родителей, даже освоившись в Токио, Касуми то и дело оглядывалась назад, все время боялась: а вдруг, узнав, где она живет, приедет отец и заберет ее обратно домой. Если заходил разговор о Хоккайдо, она следила за собой, чтобы по рассеянности не кивнуть, будто знает те места. Думала, что кто-то может догадаться, откуда она родом, и сообщить родителям. И все эти усилия были зазря. И ее переживания были зазря. Касуми, стиснув зубы, пыталась сохранить спокойствие, пока все, на чем строилась ее жизнь эти долгие годы, рушилось у нее на глазах.
— А я жила, ни о чем не зная.
— Значит, ты и в самом деле полностью порвала с родными.
— Да.
— Ну ты даешь! Я ведь тоже хотела так сделать. — Сатико, облокотившись на грязный стол, подперла щеки руками.
— Так и сейчас еще не поздно.
— Да уж. — Сатико уныло посмотрела на бутылку сакэ. — У меня одна выпивка на уме, что уж тут поделаешь. Никуда я не поеду.
— Не знаешь, не живет ли здесь в округе девочка по имени Юка Мориваки?
— Не знаю. Не слышала о такой, — покачала головой Сатико. — А почему ты спрашиваешь?
— Это моя дочка.
Ответ поверг Сатико в полное изумление.
— А что случилось? Почему твоя дочка должна быть здесь?
— Да так, забудь.
Поблагодарив Сатико, Касуми поспешила на улицу, прочь из темного дома. Снаружи все было залито светом. И щербатая бетонная трасса, и море, становившееся зимой уныло-черным, сегодня сверкали в солнечных лучах. Клонился к закату еще один тихий осенний день. Длинная холодная зима была уже не за горами. Уцуми с изможденным видом стоял, прислонившись к машине. Он походил на увядший овощ. Судя по всему, чувствовал он себя неважно.
— Почему не подождал в машине? — заботливо произнесла Касуми.
— Поясница болит, когда стоишь — легче. — Уцуми постучал рукой по костлявой пояснице.
— Слишком долго за рулем сидел.
— Будет об этом. Ты что узнала?
Рядом с трассой по-прежнему виднелся круглосуточный магазин. Даже издалека белое здание резко выделялось на фоне пейзажа. Касуми, стараясь не встречаться глазами с Уцуми, ответила:
— Родители умерли.
— При каких обстоятельствах? — не показывая никаких признаков удивления, спросил он.
— Говорят, пожар был.
— Давай съездим в полицию, посмотрим журнал регистрации происшествий.
— Что толку смотреть. — Касуми перехватила его взгляд. — Какой теперь в этом смысл?
— А когда пожар произошел?
— Двадцать лет назад. Той осенью, когда я ушла из дома.
Уцуми задумчиво склонил голову. Пересказывая разговор с Сатико, Касуми вдруг почувствовала всю тщетность происходящего. Ей показалось, что вместе со смертью родителей она потеряла последнюю возможность узнать, куда пропала Юка. И к чему был тот сон? Кто показал ей его? Она постаралась припомнить подробности сна, но тут же поймала себя на том, что ей неохота даже думать об этом.
— Идиотка! — неожиданно вырвалось у Касуми.
Упрек был обращен к ней самой. Уцуми продолжал стоять с невозмутимым видом. Он был абсолютно спокоен. Касуми же хотелось рвать и метать. Ей хотелось отделаться от ребенка, которого она потеряла, от самой себя, ищущей этого ребенка, и от этого умирающего мужчины. Отшвырнуть все. Касуми вплотную подступила к Уцуми и заглянула ему в лицо. Тени впалых глазниц. Ввалившиеся щеки. Если умираешь, умирай в одиночку! Смотри свои сны, сколько вздумается! Они делали вид, что ищут Юку вдвоем, но каждый думал только о себе.
— С меня достаточно. Я решила смириться с потерей и искать Юку больше не буду.
Уцуми молча выслушал заявление Касуми. Он поднял глаза к небу и заморгал от яркого света. Такой знакомый ей взгляд: он будто смотрел куда-то в пустоту, сквозь объекты. В глазах только покорность судьбе и одиночество. Убедившись, что больше ей там ничего не увидеть, Касуми торопливо зашагала по трассе прочь. По направлению к Саппоро. Сделав несколько шагов, спохватилась, что оставила в машине Уцуми нейлоновую сумку, которую привезла из Токио. Впрочем, теперь ей было все равно. Потому что внутри лежала новая одежда для Юки. Уцуми медленно ехал следом.
— Мориваки-сан!
Она, не останавливаясь, повернула голову. Осунувшееся лицо Уцуми показалось в окне.
— То, что ты рассказала… что-то тут не так. Я еще раз хочу проверить.
— Что не так?
— Интуиция подсказывает — что-то не так, — сказал Уцуми и слабо улыбнулся. — Короче, спрошу еще у кого-нибудь. Деревня-то маленькая.
Заприметив телефонную будку, Уцуми остановил машину. Касуми сходила все в тот же круглосуточный магазин, купила сок. Прогнала кошек и села на блоки на берегу. Пила сок и смотрела на море. Вернулся Уцуми. Солнце клонилось к западу.
— Твоя мать по-прежнему живет здесь.
— Где? — обернулась потрясенная Касуми; лучи заходящего солнца слепили Уцуми, лицо его скривилось от яркого света.
— Говорят, держит небольшой бар.
В этой деревне кроме «Кирайсо», которая была и столовой, и баром одновременно, никаких других забегаловок не было. Что это еще за бар? Касуми никак не могла поверить в услышанное.
— А отец?
Уцуми пожал плечами. Лицо его избороздили глубокие морщины усталости.
Бар, принадлежащий ее матери, назывался «Кохама». Они направились к единственной в деревне улице, где располагались увеселительные заведения. Улица состояла всего из нескольких баров, но во времена Касуми и их здесь не было. Бар «Кохама» находился с самого краю. Выкрашенный в белый цвет двухэтажный домик с большой яркой вывеской. Для бара время было еще раннее, и Касуми робко постучалась в фанерную дверь.
— Да-да, заходите! — послышался бодрый голос ее матери.
Таким оживленным Касуми никогда его не слышала. Неужели это и вправду она? Пульс учащенно забился. Касуми решительно открыла дверь. Помещение было малюсеньким: шесть мест вокруг барной стойки, и все. В баре уже сидели ранние посетители. С краю стойки расположился пожилой мужчина, рядом с ним — мужчина средних лет в спецовке, оба пили пиво. За стойкой стояла мать, беседуя с гостями и одновременно стряпая. Как всегда, проворно и с серьезным видом она тушила в воке что-то, пахнущее имбирем. Яркая в цветочек рубашка, розовый фартук. Мать подняла голову и посмотрела на Касуми. Седые волосы, взгляд сквозь выпуклые стекла очков — все в ее внешнем виде говорило о наступившей старости, но Касуми показалось, что мать выглядит на удивление помолодевшей. Раньше, в «Кирайсо», она привыкла видеть мать всегда на кухне, всегда с недовольным лицом.
— Добро пожаловать! — Мать расплылась в улыбке.
Она ее не узнала! От неожиданности Касуми остолбенела, потеряв дар речи. Мать лишь на секунду замялась, глядя на Касуми и Уцуми, но тут же пригласила их присесть:
— Вот сюда, пожалуйста.
— Мама.
От удивления у матери открылся рот.
— Ой, — только и смогла промолвить она.
Посетители, не понимая, что происходит, смотрели то на мать, то на дочь. Уцуми оставался в полумраке рядом с дверью.
— Это ты, Касуми?
— Да, я.
— Ой. — Мать издала тот же звук, что и секунду назад, но на этот раз в нем послышалось замешательство. — Не ожидала. Сколько же лет мы не виделись?
— Извини, что без предупреждения. Мы не виделись двадцать лет.
— Что-то не так? — поинтересовался пожилой мужчина с краю, сидящий на высоком табурете в развязной позе, поджав под себя ноги. В голосе его Касуми уловила беспокойство.
— Да нет, все в порядке. Это моя дочка. Просто удивилась очень.
— Точно, ты как-то говорила, что у тебя есть дочь.
Конечно, говорила. Еще сказала, что ее зовут Касуми и что она исчезла сразу после окончания школы.
Они разговаривали между собой, будто позабыв о Касуми. Та, растерявшись, не зная, как поступить, обернулась к Уцуми. Худой, и так почти невидимый, Уцуми практически растворился в темном углу. Выражения его лица не было видно. Мужчина в спецовке не выдержал и поднялся с места, собираясь уходить.
— Оставь все как есть, идите на второй этаж, там поговорите, — сказал пожилой мужчина матери.
Мать извинилась и выключила газ. Стала подниматься по лестнице, расположенной в глубине бара, и поманила рукой Касуми. Касуми последовала за ней. Разглядывая сзади ее ноги, она с недоумением размышляла о том, с чего это она решила, что, уйдя из дома, ей никогда больше не суждено встретиться с матерью. Икры ног у матери были точь-в-точь как у нее. В комнате, видимо, кто-то жил — в углу лежал матрас.
— Сколько лет прошло! — сказала растерянно мать, не зная, плакать ей или нет. — Я уж и не думала, что встречусь с тобой при жизни.
— Прости. Я тоже не думала, что когда-нибудь вернусь.
— Охотно верю. — Лицо у матери стало злым. — Что-то не получается наша встреча со слезами на глазах.
— Да уж.
Где-то в глубине души Касуми все же ожидала, что будет здесь желанным гостем. Но похоже, мать так и не простила ушедшую без единого прощального слова дочь. Пока Касуми скрывалась от родителей, те давно уже потеряли к ней всякий интерес. Касуми усмехнулась комичности ситуации. Все эти годы она жила, убеждая себя в том, что уже давно не соответствовало действительности. Ее решение навсегда покинуть родителей, ее одинокая жизнь в Токио — все это было бессмысленными усилиями. Мать, опустив глаза, усердно собирала катышки с протершихся на коленях серых брюк. Ее движения почему-то вызывали у Касуми ассоциацию с состарившимся животным. Мать подняла голову: