«Хотя мы разбираем дело супружеское, а судить мужа с женой вообще считается трудным, но здесь мы имеем некоторое облегчение в том, что сожительство между супругами продолжалось всего четыре месяца. За такой промежуток времени они могли смешаться только механически, но не успели еще слиться духовно, и потому их взаимные счеты можно разбирать почти так же свободно, как пререкания посторонних людей», — начал виртуозный Сергей Андреевский, задав риторический вопрос: какой же стороне верить?
Показания матери потерпевшей противоречили сами себе: было понятно, что она что-то недоговаривает или вообще лжет. Потерпевшая воспользовалась правом молчания, и на суде только попросила простить ее мужа. В этих условиях, по словам Андреевского, следовало прислушаться к словам подсудимого: «Если вычесть некоторые преувеличения его мнительной фантазии, то нужно будет сознаться, что основная нота страдания, проходящая через все его объяснения, ближе всего соответствует правде».
Богачев добился всего в жизни сам: у него не было ни положения, ни связей. К двадцати годам он занял место секретаря в редакции уважаемой газеты «Новое время» с солидным окладом около 2000 рублей в год.
«Когда такой человек собирается жениться на бедной девушке, то он, очевидно, добивается настоящего семейного счастья. Он отдает избранной им подруге всю свою жизнь, вполне уравновешенную и завоеванную дорогой борьбы. Он женится не иначе как по влечению сердца, по любви», — заявил Андреевский.
Что же касается его невесты, Луизы Глеб-Кошанской, то перед знакомством с ним у нее уже было любовное приключение с неким господином, сосланным затем в Сибирь. Он обещал ей театральную карьеру, и Кошанская уже мечтала о сцене. Выйдя замуж за Богачева, она, тщеславная и жаждавшая славы, надеялась воспользоваться служебным положением мужа.
«Правда, жених и не подозревал, что его берут только для этих целей, и невеста некоторым образом рисковала, что Богачев всему этому воспротивится, но он казался ей таким маленьким, тщедушным и влюбленным, что она заранее предвидела победу Ее лозунгом было: “Не хочу быть верной супругой, хочу быть вольной актрисой!”» — добавлял Андреевский и предлагал свой вывод: «Я думаю, что Богачева — скорее поверхностная и пустая женщина, и что не она одна виновата в том, что сделалась такой». А виновны ее прежний любовник и ее мать, которая «питалась от дочери».
Уже на следующий день после свадьбы новоиспеченная теща заявила зятю, что тот, мол, подослан к ее дочери ее прежним соблазнителем, чтобы формальной женитьбой загладить его грех! А далее в только что родившейся семье началось настоящее светопреставление. Теща с другой дочерью поселилась у новобрачных. Жена тайно от мужа поступила в драматическую школу, постоянно пропадала из дому, транжирила деньги. Богачев организовал жене театральный дебют, который оказался не очень успешным. В том же «Новом времени» появились критические заметки, в которых говорилось о ничтожестве новоявленной актрисы. Богачев, дабы доказать жене свою преданность, нагрубил редактору…
«Затем наступили вещи, еще более неожиданные, — рассказывал дальше Андреевский, — жена была разлучена с мужем, а когда была обнаружена ее беременность, то начали делать попытки произвести выкидыш. Наконец, в квартиру Богачева стали наведываться мужчины из драматической школы, которых он не имел права удалить, потому что теща и жена позволяли. Тогда Богачев сам сбежал из дому.
Естественно, что, подвергаясь всем этим переделкам, Богачев не мог отвечать на них вечной любезностью и ангельской добротой. Он, конечно, злился, ссорился и, вероятно, был несносен… Но, чтобы он был извергом, чтобы он грозил убийством, замахивался на жену мраморной доской от столика и т. п., все это — чистейший вымысел. Между супругами были только истерические распри, обычная сцена из семейных драм, с попытками самоотравления и т. д., но ровно никакого насилия не было».
Доказательством это стали показания кухарки Авдотьи, «ближайшей свидетельницы» несчастной супружеской жизни Богачева.
Было еще одно обстоятельство, которое выставляли как обвинение в адрес Богачева. И опять-таки со слов матери Кошанской. Мол, в первые брачные дни с женой случилась болезнь, причина которой «любовное усердие мужа». Эксперты-врачи сделали заключение, что болезнь молодой дамы ничему определенному приписать нельзя.
«И будь еще ее дочь несовершеннолетней девственницей, на которую бы вдруг обрушились грубые инстинкты невоздержанного супруга! А здесь в двадцать четыре года, после любовника — такая нетерпимость и хрупкость!.. Можно ли с какой бы то ни было точки зрения винить Богачева?.. Он думал о взаимной любви, о дружбе, о семейных радостях. Он был в восторге от беременности жены, то есть от события, которого ни один развратник не приветствует. Он плакал о судьбе ребенка», — витийствовал Сергей Андреевский, обрушивая все свое красноречие на присяжных поверенных.
Печальный брак Богачева продолжался всего четыре месяца. Результатом стали не только разбитая личная жизнь, но и серьезные неприятности по службе. Он потерял работу в редакции «Нового времени» и влез в крупные долги. Тем временем теща с дочерьми покинули его съемную квартиру, за которую он уже не мог платить.
Богачев надеялся, что сможет вырвать жену из-под влияния ее матери. По его жалобе в Комиссии прошений начали рассматривать дело «Об ограждении жены от матери». По горячим следам произведено всестороннее дознание «о причине супружеских раздоров». Эксперты пришли к выводу, что более виновной в разрушении семьи должна быть признана жена, которая вступила в брак, руководствуясь расчетом, а затем, поддавшись влиянию своей матери, уклонялась от примирения с мужем.
С октября 1890 года супруги вообще не общались. Жена Богачева с матерью и сестрой ютилась по меблированным комнатам, но несмотря на все, что произошло между Богачевым и Луизой, любовь к ней в его душе, по-видимому, все-таки не угасла. Богачев мучился: на какие средства существует жена, как она живет? Он следил за ней издалека, расспрашивал о ней ее прислугу и знал, что она по-прежнему вращается в кругу знакомых по театральной школе.
Однажды Богачев встретил жену на улице, подошел к ней, но та отказалась общаться («вы мне больше не нужны, я и получше вас найду») и даже прибегла к помощи городового… Богачев задумался, кто же тот, который «получше»? Нагрянув однажды к жене, он застал у нее титулованного гостя, который и прежде мозолил ему глаза.
А затем начались вообще какие-то непонятные события. Жена и теща исчезли из Петербурга, а затем он получил письмо от тещи с просьбой прислать или привезти денег в Москву, где его жена скоро должна родить. Богачев обратился к помощи журналиста Буренина, набрал по мелочам, где только мог, и привез деньги. Жена встретила его необыкновенно нежно, осыпала поцелуями. Через месяц Богачев снова приехал к жене в Москву, собрав еще денег, которых насобирал в долг по знакомым.
Однако разочарование было страшным: он увидел, что все эти деньги, с таким трудом собранные им, присвоила себе теща. Когда он возмутился этим, его просто выставили вон. Махнув на все, он вернулся в Петербург и постарался снова все забыть. До кровавой развязки оставалось девять месяцев…
Богачев нашел работу в лаборатории Технического комитета. Жизнь снова стала налаживаться, но вдруг однажды на Разъезжей улице он издалека увидел даму, очень похожую на его жену. Богачев решил навести справки в адресном столе, где удалось найти только адрес тещи — на Владимирской улице.
«С хорошей или дурной целью приехали эти дамы, — все равно: спокойствие его было нарушено, — отмечал Сергей Андреевский. — Или они обеднели — и тогда ему придется делиться с ними своими небольшими средствами и войти в долги; или дела их поправились, и тогда они, живя в довольстве, у него на глазах, будут терзать его сердце; или, быть может, они приехали мириться окончательно. Во всяком случае он должен рассеять неизвестность».
Там и случился кровавый финал драмы. Увидев неожиданно появившегося мужа, жена несколько смутилась и сделала вид, что не желает с ним разговаривать. Для Богачева не было новостью, что она держала себя с ним как с посторонним… Разозленный, он последовал за уходящей женой и хотел насильно сесть с ней рядом на извозчика, но она грубо оттолкнула его и злобно шепнула: «Вы подлец!» После этого Богачев и набросился на нее с ножом…
«Я не вижу решительно никакого понятия для убийства, — утверждал Андреевский. — Я вижу одно, что Богачев рассвирепел до потери сознания без всякой особенной и разумной причины. Слово “подлец”, сказанное ему шепотом женой после тяжелых и обидных пяти минут, проведенных в квартире, взорвало его так, что он решительно сам не знал, что делать, когда выхватил нож и стал неистовствовать над женой, нанося ей удары направо и налево.
Он бы точно так же мог топтать ее ногами, колотить поленом, если бы мог одолеть ее со своим малым ростом и если бы у него было какое-нибудь другое орудие для насилия, кроме ножа. Это была та ярость, которая овладевает нами до боли и часто, в горячую минуту, обращается на самые близкие нам существа… Это было только безотчетное излитие злобы, а не прямое посягательство на жизнь».
Посовещавшись, присяжные признали подсудимого «виновным в покушении на убийство жены в запальчивости и раздражении». Суд приговорил Богачева к ссылке в Томскую губернию.
Глава 2Великосветские романы
Влюбчивый и скромный
«Я от натуры был влюбчив, первые мои приступы были жарки, но честь, долгая и беспредельная любовь к обязанностям не допускала меня ни с кем забываться», — отмечал в своих мемуарах князь Иван Долгоруков, прославившийся не только своей административной деятельностью на посту владимирского губернатора, но еще и своими многочисленными романами. Хотя женат был всего дважды, но оба раза — на выпускницах Смольного института благородных девиц.
Практически о каждом своем любовном приключении Иван Долгоруков подробно рассказал в своих мемуарах, охватывающих период с 1764 по 1822 год. Озаглавлены они весьма вычурно: «Повесть о рождении моем, происхождении и всей жизни, писанная мной самим и начатая в Москве 1788-го года в августе месяце, на 25-м году от рождения моего».