Правда, Мария Антоновна не очень-то хранила верность своему любовнику, заводя бесчисленные интриги с молодыми флигель-адъютантами. Да и Елизавета Алексеевна не особенно хранила верность мужу. Много слухов ходило про ее роман с кавалергардским офицером Алексеем Охотниковым.
Согласно знаменитой легенде, в октябре 1806 года, за месяц до родов императрицы, на Охотникова, выходившего из театра после оперы, набросился с кинжалом подосланный убийца. И подослал его не кто иной, как брат Александра I — великий князь Константин Павлович. Рана оказалась смертельной, и спустя четыре месяца Охотников скончался… Правда, на самом деле, скорее всего, Охотников умер от туберкулеза (чахотки), которую сам же он назвал причиной отставки по собственному желанию…
В июле 1813 года Мария Антоновна родила сына, которого назвали Эммануилом. Спустя месяц император Александр I отправил Дмитрию Львовичу Нарышкину собственноручно написанный рескрипт: «Принимая искреннее участие в благосостоянии семейства Вашего, я, согласно с желанием Вашим, полагаю сделать следующее распоряжение: 1) все движимое и недвижимое имение, которое будет оставаться по кончине вашей, разделить между братом Эммануилом и сестрами его, Мариною и Софиею, на законном основании; 2) таким образом, имение, доставшееся Эммануилу и Софье, оценить с тем, что сумма, какая за оное причтется, заплачена будет дочери Вашей Марине из моего Кабинета по предстоящей Вам надобности в деньгах Вы получите при сем 300 тысяч рублей».
Поясним: Эммануил, Марина, Софья — все это дети Марии Антоновны. Отец Софьи — Александр I, он говорил: «Моя дочь Софья украшает мое существование». Что же касается Эммануила, то даже вездесущие сплетники того времени не знали точно, кто был его отцом. То ли Александр I, то ли Дмитрий Нарышкин, то ли князь Гагарин, с которым Мария Антоновна была близка как раз в то время…
Обсуждая столичные светские сплетни, выпускница Смольного института Мария Волкова писала своей родственнице Варваре Ланской: «Не воображай, чтоб я не знала о рождении Эммануила. Тебе, конечно, известно, что по-гречески имя это значит: Богом дарованный. Какая дерзость и бесстыдство называть этим именем незаконных детей. Вот до чего мы дожили!»
Отец Марины, упомянутой в процитированном выше рескрипте Александра I, точно — Дмитрий Львович Нарышкин. Впрочем, все дети, рожденные от Александра I, получали фамилию Нарышкина. И Дмитрий Львович обожал всех детей своей супруги — и своих, и «чужих». Особенно нежную и хрупкую Софью. Судьба ее сложилась печально. С детства она страдала от чахотки и, несмотря на все старания докторов, вылечить ее не получилось. Она умерла в 1824 году совсем еще юной, накануне своей свадьбы с графом Андреем Шуваловым.
Что же касается Эммануила Нарышкина, ставшего обер-камергером, то он дожил до глубокой старости, перевалил рубеж веков и умер в самом конце 1901 года. Он много занимался благотворительными делами, граф С.Ю. Витте характеризовал его как честнейшего, благороднейшего дворянина и царедворца…
А как же роман Марии Антоновны и Александра I? Известно, что в 1814 году император прекратил с ней всякие отношения. В это время царь был при армии (она совершала освободительный поход в Европу) и в Петербурге бывал редко. В свете сплетничали, что Мария Антоновна Нарышкина «сама порвала ту связь, которую не умела ценить».
К концу своей жизни Александр I примирился с женой. Нарышкины же спустя некоторое время после его смерти поселились в Одессе. И мало кто признавал в немолодой уже женщине, изредка появляющейся на бульваре с господином преклонных лет, облаченном в старомодный камзол и длинный сюртук, прежнюю первую красавицу Петербурга, бывшую возлюбленную императора.
«Но что всего привлекательнее было в Марии Антоновне, — говорилось в воспоминаниях литератора Фаддея Булгарина, — это ее сердечная доброта, которая отражалась и во взорах, и в голосе, и в каждом ее приеме. Она делала столько добра, сколько могла, и беспрестанно хлопотала за бедных и несчастных…»
Дмитрий Львович Нарышкин умер 31 марта 1838 года и погребен в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Потеряв мужа, Мария Антоновна отправилась в Палестину и почти год провела на Синайском полуострове. Последние годы она жила в Европе и нашла свое успокоение в 1854 году в Мюнхене, спустя почти тридцать лет после смерти своего бывшего возлюбленного — императора Александра I.
За спиной графа Воронцова
«Нельзя сказать, что она была хороша собой, но такой приятной улыбки, кроме ее, ни у кого не было, а быстрый, нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь. К тому же польское кокетство пробивалось в ней сквозь большую скромность, к которой с малолетства приучила ее русская мать, что делало ее еще привлекательней», — так мемуарист Филипп Вигель описал Елизавету Воронцову. Даму, которая вскружила голову многим блистательным господам. И даже вошла в «донжуанский список» Пушкина.
Ее отец — Франциск Ксаверий Браницкий (в русском обиходе — Ксаверий Петрович), коронный гетман Речи Посполитой. После второго раздела Польского государства перешел на русскую службу и женился на племяннице князя Григория Потемкина — Александре Энгельгардт. У них родились пять детей — два сына и три дочери, Елизавета самая младшая из них.
В 15-летнем возрасте — фрейлина Малого двора вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Однако ее мать сумела добиться, чтобы дочь осталась с ней в имении, в Белой Церкви, старалась сберечь дочь от атмосферы, царившей при Дворе, и подыскивала ей достойного мужа. Таковым оказался граф Михаил Семенович Воронцов, герой войны 1812 года.
Первая встреча Елизаветы с ним состоялась в Вене, когда Браницкой исполнилось 23 года. По воспоминаниям историков, дочь бывшего гетмана пленила Воронцова своим очарованием, но молодой генерал не спешил делать ей предложение. Он опасался, как бы родство с польским магнатом не навредило его продвижению по службе. Лишь спустя несколько лет, после смерти Ксаверия Браницкого, Воронцов решился на женитьбу.
Несколькими годами ранее в письме своему родственнику Д.П. Бутурлину Воронцов поделился сокровенными мыслями об устройстве личной жизни: «…Я не помышляю ни о браке по расчету, ни о браке, устроенном другими. Нужно, чтобы это случилось само по себе и чтобы я полюбил и оценил человека, желающего добра мне… Сердце мое совершенно свободно, и я желал бы только, чтобы это могло устроиться с первого раза, поскольку время не молодит: не будучи старым, я начинаю седеть. Это произошло и из-за жизни, которую я вел, но тем не менее это может не понравиться барышням, и они не захотят, может быть, иметь со мной дело».
Свадьба Элизы Браницкой и графа Воронцова состоялась в Париже в 1819 году. «Хорошо, что брат Михайло женится. Жена красавица, и не худо, что богата», — написал военачальник Алексей Ермолов. «Вот чета редкая! — написал в восхищении дипломат Александр Булгаков. — Какая дружба, согласие и нежная любовь между мужем и женою!..»
Спустя несколько лет Воронцов получил назначение генерал-губернатором Новороссийского края и Бессарабской области, и семья переехала в Одессу. Елизавета собрала вокруг себя блестящий светский круг, состоящий из польской и русской аристократии. Среди его завсегдатаев был и Пушкин, которого в июле 1823 года перевели в Одессу в канцелярию графа Воронцова.
Образ Елизаветы Воронцовой пленил его воображение. Считается, что именно ей он посвятил потом стихи «Ненастный день потух…», «Сожженное письмо», «Талисман», «Желание славы» и «Храни меня, мой талисман…»
«Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственной грацией, такою привлекательностью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, герой 1812 года Раевский и многие, многие другие без памяти влюблялись в княгиню Воронцову», — вспоминал Владимир Соллогуб. Действительно, устоять перед красотой Елизаветы Воронцовой очень тяжело, особенно такому влюбчивому человеку, как Пушкин.
Впрочем, Пушкин — вовсе не единственный, кто был влюблен в красавицу Елизавету. Его соперником оказался Александр Раевский, служивший чиновником особых поручений при губернаторе Новороссии, — старший сын героя Отечественной войны 1812 года генерала Николая Николаевича Раевского.
Как отмечают историки, в этой любовной истории Пушкину, который считал Раевского своим добрым приятелем, отведена роль прикрытия. Поэт должен был отвлечь внимание Воронцова от реального соперника. «Прикрытием Раевскому служил Пушкин. На него-то и направился с подозрением взгляд графа», — описывал эти события драматург Петр Капнист.
Неудивительно, что отношение Воронцова к своему подчиненному резко охладилось. Он писал в Петербург: «Собственные интересы молодого человека, не лишенного дарований, недостатки которого происходят скорее от ума, чем от сердца, заставляют меня желать его удаления из Одессы». Воронцов даже обращался непосредственно к графу Нессельроде с просьбой, чтобы его «избавили от Пушкина».
Ответом на это стали знаменитые едкие эпиграммы Пушкина: «Полумилорд, полукупец, // Полумудрец, полуневежда, // Полуподлец, но есть надежда, // Что будет полным наконец…» Граф не остался в долгу. В присутствии своих приближенных, попытавшихся хлопотать за поэта, он заявил: «Если вы хотите, чтобы мы остались в прежних приятельских отношениях, не упоминайте мне никогда об этом мерзавце».
Летом 1824 года Южную ссылку Пушкину заменили на ссылку в село Михайловское.
Воронцов отправил градоначальнику Одессы предписание — объявить Пушкину о высочайшем повелении исключить его из списка чиновников Коллегии иностранных дел и отправить немедленно на жительство в Псковскую губернию.
При отъезде Пушкина Елизавета Воронцова на прощание подарила ему старинный перстень-печатку с сердоликом. Считается, что именно с этим кольцом связано знаменитое стихотворение Пушкина «Храни меня, мой талисман…»
Тем временем в начале апреля 1825 года Елизавета Воронцова родила на свет девочку, которую назвали Софьей. Злые языки утверждали, что отец ребенка — то ли Пушкин, то ли Раевский…