Петр Вяземский действительно очень любил княжну Веру — об этом могут свидетельствовать хотя бы письма, которые он отправлял жене из действующей армии. В Отечественной войне он показал себя настоящим героем: участвовал в Бородинской битве, лошадь под ним была ранена, а сам Вяземский чудом уберегся от вражеских пуль.
«Я сейчас получил твое письмо с двумя образами и повесил их на шею, как ты мне велела, — писал Вяземский жене из армии 21 августа 1812 года. — Я их не сниму, милый мой друг, ты можешь быть в том уверена. Повторяю тебе мою просьбу писать ко мне чаще… Итак, заклинаю тебя, милая моя Вера, как можно более покоряться рассудку и не предаваться всем страхам, которые будет рождать в тебе воображение и нежная твоя ко мне любовь. Молись Богу обо мне, я об тебе, и все пойдет хорошо… Обнимаю тебя нежно, и в поцелуе моем передаю тебе душу мою…» «Обязанности военного человека не заглушат во мне обязанностей мужа твоего и отца ребенка нашего, — читаем в письме Вяземского жене, датированном 24 августа 1812 года, за несколько дней до Бородинской битвы. — Ты небом избрана для счастья моего, и захочу ли я сделать тебя навек несчастливою? Я буду уметь соглашать долг сына отечества с долгом моим и в рассуждении тебя. Мы увидимся, я в этом уверен. Молись обо мне Богу. Он твои молитвы услышит, я во всем на Него полагаюсь.
Прости, дражайшая моя Вера… Мы созданы друг для друга, мы должны вместе жить, вместе умереть… Ты в душе моей, ты в жизни моей. Я без тебя не мог бы жить. Прости! Да будет с нами Бог!»
А это письмо Вяземский отправил жене уже после битвы при Бородино, 30 августа 1812 года: «Я в Москве, милая моя Вера. Был в страшном деле и, слава Богу, жив и не ранен, но однако же не совершенно здоров, а потому и приехал немного поотдохнуть. Благодарю тебя тысячу раз за письма, которые одни служат мне утешением в горести моей и занятием осиротелого сердца. Кроме тебя, ничто меня не занимает, и самые воинские рассеяния не дотрагиваются до души моей. Она мертва: ты, присутствие твое, вот — ее жизнь; все другое чуждо ей… Дело было у нас славное, и французы крепко побиты, но однако ж армия наша ретировалась… Пропасть знакомцев изранено и убито. Ты меня сохранила. Прости, ангел мой хранитель».
П.А. Вяземский
В 1817 году Вяземский принял решение поступить на службу: к тому времени уже успел, по собственному его выражению, «прокипятить» на картах полмиллиона. Он был определен в Варшаву, в канцелярию полномочного делегата при Правительствующем совете Царства Польского. Карьера продолжалась недолго: в 1821 году Вяземского отстранили от дел и удалили из Варшавы. Историки считают, что причинной стали «польские симпатии» Вяземского, а также его письма, вскрытые полицией, в которых были резкая критика правительства.
С тех пор он долгое время не служил, занимался литературой. Проводил время с семьей в родовом подмосковном имении Остафьево. В «Остафьевском архиве князей Вяземских», как отмечает литературовед Вера Нечаева, предваряя публикацию в 1934 году, «сохранились сотни писем, составляющих шестидесятилетнюю переписку кн. П.А. Вяземского с женой. От толстой голубоватой бумаги начала XIX века до тончайших полупрозрачных листков, модных в середине XIX столетия, от писем, посылаемых с “обратными” ямщиками в Вологду и Ярославль, до экстренных депеш, помеченных наиболее фешенебельными курортами Европы…»
В.Ф. Вяземская
Процитируем лишь несколько писем Петра Андреевича. Из Новгорода, 22 мая 1826 года: «А у вас что делается, мои милые? Сделай милость, пиши, как можно чаще. Мне весело не будет; по крайней мере, хочу быть покоен, думая о вас. Обнимаю и благословляю вас от души».
Вяземский упрекал жену, что та редко откликается на его письма, даже называл ее «ленивицей»: «А ты всё редко пишешь! Я так же надоедаю тебе своими письмами, как ты мне своим молчанием. Да пиши через день, хотя по три строчки. Странный ты человек». Еще через несколько дней: «Обнимаю и благословляю вас, мои милые. Сделай милость, пиши чаще. Твои письма одно мое отрадное развлечение в здешней тоске, а неполучение писем новая тоска. Целую тебя и вас нежно».
«А я все не могу не жаловаться на твое молчание и не тосковать по твоим письмам… Не понимаю, как тебе не грешно и не совестно… Ты все мне твердишь, что тебе нечего писать. Да неужто требую от тебя любопытных новостей, поразительных происшествий, городских сплетней или рассуждений твоих? Нечего сказать, странный ты человек!»
С Пушкиным отношения Вяземского завязались еще тогда, когда будущее «солнце русской поэзии» был еще лицеистом и видел в Вяземском одного из своих учителей. Они не так часто виделись, но вели постоянную и весьма оживленную переписку.
Что же касается пушкинского увлечения женой Петра Вяземского… Да, современники говорили, что с ней Пушкин порой бывал откровеннее, чем с ее супругом, и действительно ее любил. Они познакомились в 1824 году в Одессе. Вяземская полушутливо называла его своим «приемным сыном», хотя он был младше ее всего на девять лет.
«Я считаю его хорошим, но озлобленным своими несчастьями; он относится ко мне дружественно, и я этим тронута; он приходит ко мне даже когда скверная погода, несмотря на то, что, по-видимому, скучает у меня, и я нахожу, что это очень хорошо с его стороны. Вообще он с доверием говорит со мной о своих неприятностях и страстях», — говорила о Пушкине Вера Вяземская.
Исследователям известны шесть писем Пушкина к Вере Федоровне. В них он называл ее «княгиней-лебедушкой», «божественной княгиней» и… «доброй и милой бабой». В апреле 1830 года Пушкин, готовясь к свадьбе, попросил Веру Вяземскую быть его посаженной матерью. Увы, она захворала и не смогла исполнить его пожелание… После роковой дуэли Пушкина она почти безотлучно находилась у его постели…
Как отмечает литературовед Вера Нечаева, сохранились многочисленные письма Веры Вяземской к мужу из села Мещерского Пензенской губернии, где она жила с детьми в 1827–1828 годах. Почти в каждом письме Вяземская упоминала о Пушкине, посылала ему приветы, спрашивала о нем, передавала свои впечатления от «Онегина». «В ее комнате в Мещерском портрет Пушкина висел на стене рядом с портретами Вяземского и Гёте», — отмечает Нечаева.
Испытывал ли Вяземский чувство ревности? Трудно сказать, поскольку он хорошо представлял себе пушкинское непостоянство. Что же касается семейной жизни самих Вяземских, то жили они в согласии, несмотря на многочисленные увлечения Петра Андреевича.
«В ней было много внешнего блеска — живости, остроумия, игривой кокетливости, долго ее молодивших, погони за красивой внешностью, любви к нарядам, к блестящему обществу, к изящному окружению, — говорит о Вяземской Вера Нечаева. — Но в то же время в ней были качества, делавшие из модной светской женщины прекрасную семьянинку и подругу своего талантливого, умного мужа. Чрезвычайно заботливая мать многочисленных детей, отличавшихся исключительно слабым здоровьем, она в то же время стремилась быть на высоте литературных интересов современности и при помощи мужа всегда была в курсе литературы не только французской, но и русской. Произведения мужа она постоянно переписывала и даже переводила прозой на французский язык».
В своем стихотворении «Любить. Молиться. Петь» Вяземский написал так: «Души, настроенной к созвучию с прекрасным, // Три вечные струны: молитва, песнь, любовь! // Счастлив, кому дано познать отраду вашу, // Кто чашу радости и горькой скорби чашу//
Благословлял всегда с любовью и мольбой // И песни внутренней был арфою живой!..»
«Что за страсть, если она страдание? Недаром на языке христианском имеют они одно значение. Должно пить любовь из источника бурного; в чистом и тихом она становится усыпительным напитком сердца. Счастье — тот же сон», — записал как-то в своих записных книжках Петр Вяземский.
Там же можно встретить и такую его запись, которая достаточно ярко отражает его отношение к жизни: «А вот причуда мужского сердца. Молодой поляк, принадлежавший образованной общественной среде, проезжал через Валдай… Коляску проезжего обступила толпа женщин и девиц и назойливо навязывала свои баранки. Поляк влюбился в одну из продавщиц. Решился он остановиться в Валдае. Медовый месяц любви его продолжался около двух лет. Родные, не получая писем его, начали беспокоиться… Узнав в чем дело, писали они с увещеваниями возвратиться домой… Наконец приехали за ним родственники и силой вырвали его из объятий этой Валдайской Калипсо.
Вот любовь так любовь: роман на большой дороге, выходящий из ряда обыкновенных приключений. При встречах моих с ним в Варшаве я всегда смотрел на него с особенным уважением и сочувствием».
Вяземский пережил почти всех своих детей, кроме одного только сына Павла. В 1850 году, после смерти седьмого ребенка — 36-летней дочери Марии, он совершил паломничество в Иерусалим ко Гробу Господню, а потом лечился в Европе от тяжелого приступа нервной болезни, которой страдал еще с давних пор…
После восшествия на престол Александра II, который благоволил к Вяземскому, тот попытался снова найти себя в государственной деятельности. Был заместителем («товарищем») министра народного просвещения, возглавлял Главное управление цензуры, руководил подготовкой цензурной реформы. Стал сенатором, гофмейстером Двора Его Императорского Величества, членом Государственного совета…
Для многих современников он — историческая личность, человек из пушкинских времен. Вяземский оказался удивительным для своего времени долгожителем: он ушел из жизни в 1878 году в Баден-Бадене. На курорте, которому он посвятил немало своих стихов, в одном из них есть такая провидческая строка: «Уж если умереть мне на чужбине, так лучше здесь, в виду родных могил…» Здесь скончались его дочь и внук. А впоследствии, в 1886 году, — и жена Вера Федоровна. Она не дожила пяти лет до своего столетия. Похоронили ее на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге, рядом с могилой мужа…