Правда, все эти смотрины только формальность: имя невесты было уже известно.
Свадьба Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны состоялась 22 января 1671 года. Разница в возрасте между супругами составляла двадцать два года: царю — сорок один год, Наталье — девятнадцать.
После свадьбы три дня подряд у царя накрыт был стол в Грановитой палате, а у царицы Натальи Кирилловны — в Передней палате. После свадьбы Артемон Матвеев и Кирилл Нарышкин пожалованы окольничими, дядя Натальи Кирилловны — думным дворянином. Кроме того, Кириллу Нарышкину царь пожаловал «знатнейшие деревни, обогатившие его паче всех бояр; ибо число пожалованных крестьян простиралось до девяти-десяти тысяч душ».
Второй брак Алексея Михайловича продлился всего пять лет, но сложился очень удачно. В ночь с 28 на 29 августа 1672 года монах Симеон Полоцкий, московский звездочет и астролог, а к тому же еще и придворный стихотворец, и главный воспитатель детей Алексея Михайловича, заметил недалеко от Марса не виданную им прежде звезду. Он объявил царю, что его молодая жена зачала в эту ночь сына-первенца, и, стало быть, мальчик родится 30 мая 1672 года.
Более того, Симеон пророчествовал: «Он будет знаменит на весь мир и заслужит такую славу, какой не имел никто из русских царей. Он будет великим воином и победит многих врагов. Он будет встречать сопротивление своих подданных и в борьбе с ними укротит много беспорядков и смут. Искореняя злодеев, он будет поощрять и любить трудолюбивых, сохранит веру и совершит много других славных дел, о чем непреложно свидетельствуют и что совершенно точно предзнаменуют и предсказывают небесные светила. Все это я видел, как в зеркале, и представляю все сие письменно».
Что же, действительно…, все так и произошло. Прошло положенное время, и 28 мая 1672 года у царицы начались предродовые схватки. «При начале родильных скорбей Симеон Полоцкий пришел во дворец и сказал, что царица будет мучиться трое суток, — сообщал историк Михаил Погодин. — Он остался в покоях с царем Алексеем Михайловичем. Они плакали вместе и молились.
Царица изнемогала так, что на третий день сочли нужным приобщить ее святых тайн; но Симеон Полоцкий ободрил всех, сказав, что она родит благополучно через пять часов. Когда наступил пятый час, он пал на колени и начал молиться о том, чтоб царица помучилась еще час. Царь с гневом рек: “Что вредно просишь?” — “Если царевич родится в первом получасе, — отвечал Симеон, — то веку его будет 50 лет, а если во втором, то доживет до 70”. И в ту же минуту принесли царю известие, что царица разрешилась от бремени, и Бог дал ему сына…». Нарекли его Петром, в историю он вошел как великий царь-реформатор…
Кроме Петра, в браке Алексея Михайловича с Натальей Нарышкиной родились дочери Наталья и Феодора, последняя скончалась в раннем детстве и похоронена в Вознесенском монастыре Московского Кремля. В 1929 году, когда разрушали обитель, ее останки перенесли в крипт Архангельского собора Московского Кремля.
Семейная жизнь Нарышкиной продолжалась бы и дальше, но в начале 1676 года Алексей Михайлович умер. И сразу же при царском дворе обострились отношения между Нарышкиными и Милославскими, которые начались еще прежде. Но это, как говорится, совсем другая история. В конечном итоге победили Нарышкины, продвигавшие юного Петра. Уже совсем скоро стало ясно, что выбор сделан правильный.
«Я пострижена царем, я посхимлена Петром…»
Весной 1718 года в Староладожский Успенский девичий монастырь доставили именитую узницу, жену Петра I — Евдокию Лопухину. Все было обставлено особыми мерами охраны и предосторожности. «В дороге… хранить ее за крепким присмотром, никого к ней не допускать, чтобы тайно никто с нею не разговаривал, ежели будут к ней присланы от кого-нибудь деньги, то не отдавать, а отбирать», — говорилось в государевом указе.
Что и говорить, в первый брак семнадцатилетний Петр вступил не по любви. Невесту ему подобрала мать, царица Наталья Кирилловна, которая очень хотела отвлечь сына от его военных игрищ с потешными полками, а также от чрезмерного увлечения вольными девицами из Немецкой слободы. Свадьба состоялась 27 января 1689 года.
Брак Петра с Евдокией Лопухиной чисто политический, по тогдашним понятиям женатый человек становился совершеннолетним, следовательно, мог начинать царствовать, прекратив регентство сестры Софьи.
О том, что было дальше, сообщал князь Куракин: «И была принцесса лицом изрядная, токмо ума посреднего и нравом не сходная к своему супругу, отчего все счастие свое потеряла и весь свой род сгубила… Правда, сначала любовь между ими, царем Петром и супругою его, была изрядная, но продолжалася разве токмо год. Но потом пресеклась; к тому же царица Наталья Кирилловна невестку свою возненавидела и желала больше видеть с мужем ее в несогласии, нежели в любви».
Тем не менее, Петр и Евдокия были вместе почти десять лет. В положенный срок царица родила Петру сына, которого назвали Алексеем — в честь деда. Потом родила еще двух мальчиков, Александра и Павла, но оба умерли в младенчестве…
Однако никаких особых чувств к своей жене Петр не питал, ему, амбициозному юному государю, она была малоинтересна. Он продолжал заниматься с потешными войсками, строить флот на Плещеевом озере. И, конечно же, постоянно пропадал в столь милой ему Немецкой слободе. Там он и познакомился с красавицей Анной Монс, дочерью немца-виноторговца, которая стала любовницей Петра.
Евдокия, естественно, обо всем знала, в том числе и о любовных похождениях мужа на стороне. И даже пыталась прибегнуть к колдовским чарам. Призвав в помощницы старушку-колдунью, она закапала горячим воском портрет коварной немки, а затем иглой выколола ей глаза. Увы, толку никакого, Евдокия пыталась жаловаться на Петра его матери, но та, прослышав про такие непотребства, вскоре занемогла, тяжело захворала и преставилась. Больше у Евдокии Лопухиной заступников не было. Ей оставалось только ждать своей участи.
Тем временем Петр в 1697 году отправился в Европу — в Первое Великое посольство. И эта поездка совершенно перевернула многие его представления. «Когда Петр приехал в Европу, он оказался в совершенно неведомом для себя мире. До этого познакомиться с европейским образом жизни он мог лишь в Немецкой слободе в Москве. Смотрел, дивился, порой боялся и даже пугался… Петр воспринимался там порою как дикарь, варвар, который по определению не может себя вести прилично. Иностранцы подмечали его неуклюжесть, неопрятную одежду, обращали внимание даже на нечищенные ногти. Удивлял русский царь и своим поведением. Он пугался скопления людей. Когда Петра пригласили в английский парламент, он отказался присутствовать в зале заседаний и наблюдал за собранием через небольшое окошко, расположенное у потолка палаты», — отмечает историк петровского времени кандидат исторических наук Владимир Яковлев.
Из поездки царь вернулся совсем другим человеком, недаром вскоре даже возникла легенда о «лже-Петре»: мол, настоящего-то государя подменили. Первым делом он задумал заточить законную жену Евдокию Лопухину в монастырь, распорядившись об этом, еще находясь в Великом посольстве в Лондоне. Правда, еще сразу же после отъезда государя за границу бояре Тихон Стрешнев и Лев Нарышкин уговаривали царицу добровольно постричься в монахини. Та наотрез отказалась.
«Представьте себе такую ситуацию. Петр и вообще вся его “компания”, а это четыре с половиной сотни мужиков (именно столько было участников Великого посольства, если считать вместе с солдатами) — кто на четыре-пять месяцев, а кто и на два года оказываются в совершенно иной, нежели в России, среде взаимоотношений полов, — напоминает историк Дмитрий Гузевич, сотрудник Центра изучения российского, кавказского и центрально-европейского пространства Школы высших социальных исследований. — В России Петра ждала опостылевшая жена, в Немецкой слободе — постоянная пассия Анна Монс. Во время поездки в Европе у царя были периодические случайные любовницы — от легендарной, воспетой в голландской песне “саардамочки” до английской актрисы Летиции Кросс.
Петр видит, что в Европе существует правило — можно развестись. В России такого порядка не существовало, жену можно только отправить в монастырь, что Петр и сделал. Да и не дал бы патриарх ему развода, поскольку формальных причин не было: жена сохраняла Петру верность, родила сына. Поэтому была только одна возможность — отправить в монастырь».
Когда Петр вернулся в Москву (он экстренно примчался в связи со стрелецким бунтом), то стал убеждать жену в необходимости пострига. Она опять отказалась. Царь грозил, что отберет сына, — Евдокия не уступала, даже обратилась к патриарху Адриану, чтобы тот заступился, но Петр велел ему не совать нос не в свое дело. И был, как всегда, жесток и непреклонен. Если уж что-то задумал — то делал так, как считал нужным, без всякой жалости.
Через три недели царь отобрал сына у жены, а ее саму насильно отправили в Суздаль, где ее постригли в монахини под именем Елены в Суздальско-Покровском девичьем монастыре. Поговаривали, что за этим решением царя стоял его друг — светлейший князь Меншиков. Мол, гордая царица относилась к нему, выходцу из простолюдинов, «из грязи в князи», с презрением, и он отомстил.
А вот какой вердикт дал историк Василий Осипович Ключевский: «Неумная, суеверная и вздорная Евдокия была совсем не пара своему мужу. Согласие держалось только пока он и она не понимали друг друга, а свекровь, невзлюбившая невестку, ускорила неизбежный разлад».
Впрочем, версий того, почему Петр бросил Лопухину, по сей день много. Как отмечает волховский историк-краевед Владимир Астафьев, ему больше по душе осторожные слова историка Михаила Ивановича Семевского: «Чем именно провинилась царица перед своим мужем — остается тайною и до сих пор».
Царь со своей женой был очень жестокосерден: на ее содержание в монастыре он не оставил ни копейки. Спасибо, родные не бросили Евдокию в беде, посылали ей деньги и вещи. В народе про эту историю гуляла песня, за которую можно было в буквальном смысле лишиться языка, были в ней и такие строки: «Я пострижена самим царем, // Я посхимлена Петром Первым, // Через его змею лютую…». Под змеей подразумевалась, разумеется, царская любовница Анна Монс.