В ту пору в семействе Державиных случилась беда:
Екатерина подхватила в Тамбове тяжелую лихорадку и слегла. Державин порой падал духом: «Неизбежным уже роком // Расстаешься ты со мной. // Во стенании жестоком // Я прощаюся с тобой. // Обливаюся слезами, // Скорби не могу снести; // Не могу сказать словами — // Сердцем говорю: прости!»
Одно время казалось, что болезнь отступила, в апреле 1794 года снова произошло ухудшение. Екатерина Яковлевна была при смерти, но затем ей стало легче, и Державин возблагодарил Провидение: «Ты возвратило мне Плениру». Увы, чуда не произошло: Екатерина Яковлевна слегла снова… Дня за два до кончины она упрашивала мужа съездить в Царское Село похлопотать за одного их знакомого: «Бог милостив, — сказала она, — может, я проживу столько, что дождусь с тобою проститься».
Еще совсем молодой, в возрасте 34 лет, она скончалась и похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Проводив супругу в последний путь, Державин написал своему давнему другу Дмитриеву в Москву: «Ну, мой друг Иван Иванович, радость твоя о выздоровлении Екатерины Яковлевны была напрасна. Я лишился ее 15-го числа сего месяца. Погружен в совершенную горесть и отчаяние. Не знаю, что с собой делать. Не стало любезной моей Плениры! Оплачьте, музы, мою милую, прекрасную, добродетельную Плениру, которая только для меня была на свете, которая все мне в нем составляла. Теперь для меня сей свет совершенная пустыня…»
Е.Я. Бастидон, первая жепа Г Державина
Поэт очень тяжело переживал смерть Екатерины Яковлевны. Порой ему чудилось, что тень Плениры витает возле. Известно следующее свидетельство: «На другой день смерти первой жены его, лежа на диване, проснувшись поутру, видел, что из дверей буфета течет к нему белый туман и ложится на него, потом как будто чувствовал ласкание около его сердца неизвестного какого-то духа».
Державин хотел воспеть любимую в стихах, но в письме Дмитриеву признался: «Я… или чувствуя чрезмерно мою горесть, не могу привесть в порядок моих мыслей, или, как окаменелый, ничего и мыслить не в состоянии бываю». Через два года Державин снова вернулся к этому стихотворению и к последней строфе прибавил заключительные строчки: «Восстану, восстану и я; // Восстану — ив бездне эфира // Увижу ль тебя я, Пленира?»
Впрочем, как ни была велика утрата, а Гавриил Романович уже спустя полгода женился повторно. Его избранницей стала Дарья Алексеевна Дьякова, дочь сенатского прокурора и статского советника, с ней он прожил до конца жизни. Когда они обвенчались, ему было 52 года, ей — 28 лет.
Державин давно приметил, что Дарья Алексеевна поглядывает на него с особым интересом. Она еще при жизни Плениры простодушно признавалась, что лучшего жениха себе бы и не желала. Покойная Катерина Яковлевна к Дарье Дьяковой относилась с дружескими чувствами, и это тоже повлияло на решение Державина предложить ей руку и сердце.
Г.Р Державин. Портрет работы В.Л. Боровиковского
Уже сделав в декабре 1794 года Дьяковой предложение, но еще не получив ответа, Гаврила Романович отослал ей свои приходные и расходные книги, дабы она смогла составить полное представление о состоянии имения жениха, его возможностях содержать дом и семью. Недели две она продержала у себя эту финансовую документацию, а потом объявила о своем согласии венчаться… и Державин не прогадал, будучи очень расчетливой и деятельной хозяйкой, Дарья Алексеевна значительно увеличила состояние Державина.
Но это было позже, а пока, будучи женихом, Державин приезжал к невесте почти каждый день, а если не мог, то присылал записки.
«Извини меня, мой милый друг, что тебя сегодня не увижу. К обеду не мог быть для того, что нужда была быть у Васильева, а вечеру кое-кто заехали, а между тем признаюсь, что готова баня, то уже не попаду к вам. Между тем целую тебя в мыслях и проч.».
«Каково ты, мой милый и сердечный друг, почивала? Я думаю, обеспокоена вчерашним вздором. Плюнь, матушка, на враки: довольно, — я твой… Миленушка, душа моя, я сегодня к тебе не буду, для того, что надобно к понедельнику множество написать писем, которые я запустил, а на вечер пойду в баню. Завтра увижу тебя, моего друга, и расцелую».
На Рождество Державин писал невесте: «Поздравляю тебя, милый мой друг Дашенька, с праздником, прошу поздравить от меня матушку и всех своих. Извини, что у вас вечеру не был вчерась, не очень-то был здоров, но сегодня, слава Богу, хоть куды. Поеду во дворец. Думаю обедать дома; а на вечер буду к Николаю Александровичу, где и тебя моя увижу милая, или надобно к тебе приехать? Уведомь меня; затем так рано к тебе и посылаю. Между тем целую тебя бессчетно».
Д.А. Дьякова.
Вторая жена Г. Державина
Гавриил Романович старался не подавать виду, но память о Пленире его не отпускала. Ища себе оправдания, он написал замечательные стихи «Призывание и явление Плениры». «Приди ко мне, Пленира, // В блистании луны, // Дыхании зефира, // Во мраке тишины! // Приди в подобьи тени, // В мечте иль легком сне // И, седши на колени, // Прижмися к сердцу мне…»
Сам поэт в «Записках» признался откровенно: «Не могши быть спокойным о домашних недостатках и по службе неприятностях, чтоб от скуки не уклониться в какой разврат, женился генваря 31-го дня 1795 года на другой жене, девице Дарье Алексеевне Дьяковой».
Жены Державина были разными. Гостеприимная Катерина Яковлевна — всеобщая любимица. Для замкнутой, хмурой Дарьи Алексеевны публичная жизнь — тяжелая ноша, зато она была необычайно хозяйственной и домовитой.
По отзывам современников, Дарья Алексеевна отличалась сдержанностью и сухостью, к друзьям мужа относилась холодно и нередко даже враждебно, особенно когда ей казалось, что присутствие их может вредно отозваться на здоровье престарелого поэта, за которым она заботливо ухаживала. Хозяйство в имении Гавриила Державина Званка, что на берегу реки Волхов, она подняла на такой высокий уровень, как никогда прежде не бывало.
Как отмечал Владислав Ходасевич, «хозяйство на Званке было обширное и передовое. Первоначально имение было невелико, но за десять лет хозяйничанья Дарья Алексеевна исподволь скупила прилегающие земли, так что ее владения протянулись по Волхову на девять верст и даже перешагнули на другой берег. Число душ доходило до четырехсот. На Званке возделывались поля, растились леса. Помимо водяной лесопилки, имелась диковина — паровая мельница. Паром же поднималась вода из Волхова и приводились в движение две небольшие фабрики; ткацкая и суконная. Шерсть для суконной поставлялась имениями Державина, где разводились овцы…
Имение Званка
Вместе с разными огородами, пчельниками, скотнями, птичниками все это требовало забот и трудов. Но Званка принадлежала Дарье Алексеевне. Когда по утрам, после чаепития, в сопровождении старосты, являлся к ней толстый управляющий Иван Архипович Обалихин, Державин присутствовал в сих совещаниях лишь для виду… Дарья Алексеевна была оборотиста, но не скупа».
Но забыть Екатерину Яковлевну не сумел. «Часто за приятельскими обедами он (Державин) вдруг задумается и зачертит вилкою по тарелке вензель покойной, — драгоценные ему буквы К. Д. Вторая супруга, заметив это несвоевременное рисование, всегда выводит его из мечтания строгим вопросом: “Ганюшка, Ганюшка, что это ты делаешь?” — “Так, ничего, матушка”, — обыкновенно с торопливостью отвечает он, потирая себе глаза и лоб, как будто спросонья», — вспоминал мемуарист Жихарев.
Родных детей у Державина не было, но на попечении в семье воспитывались племянницы Дьяковой и осиротевшие отпрыски друга Державина, Петра Лазарева. Один из сыновей, знаменитый адмирал Михаил Лазарев, известен как мореплаватель, открыватель Антарктиды.
Державин был очень привязан к Дарье Алексеевне, но и у него случались увлечения. Ему приписывали роман с молодой красавицей Натальей Колтовской, опекуном которой он являлся.
«Колтовской было лет тридцать. Красавица, модница и богачка, разойдясь с мужем, она не упускала пользоваться свободой, — отмечал Владислав Ходасевич. — Будь Державин моложе, роман мог бы разыграться беззаботно и весело. Но Державину было шестьдесят четыре года, он старел и несколько робел перед нею (раньше с ним этого не случалось). Голубоглазая красавица вызывала в нем чувства мечтательные и нежные, почти молитвенные, которых она не стоила и которыми ей, быть может, забавно было играть. От этого она казалась ему еще более идеальной.
Летом она приезжала гостить на Званку. Державин не смел перед нею явиться Анакреоном. Он смотрел на нее снизу вверх и перелагал для нее сонеты Петрарки, те, в которых было наиболее меланхолии. В конце концов, во время уединенных прогулок, его воздыхания были вознаграждены: Колтовская не собиралась походить на Диану. Но чем сладостней и внезапнее было счастие, тем более мук оно в себе заключало. Державин каждый миг чувствовал всю его случайность и непрочность. Колтовская наконец уехала. Державин затосковал, кинулся следом за ней в Петербург, но здесь она не в пример была холоднее…»
В 1816 году поэт покинул сей мир. Дарья Алексеевна осталась хозяйкой его имения. Известна своей благотворительной деятельностью, открыла в усадьбе школу для бедных девочек. В 1839 году она составила завещание, по которому после ее смерти усадьба должна стать женским монастырем. Званско-Знаменский монастырь открыли в 1869 году.
Дарья Алексеевна скончалась в 1842 году и похоронена возле своего мужа в Спасо-Преображенском соборе Варлаамо-Хутынского монастыря близ Великого Новгорода. Во время Великой Отечественной войны монастырские постройки были разрушены. В 1958 году прах поэта и его второй жены перевезли и захоронили в Новгородском Кремле рядом с Софийским собором.
В 1993 году, после окончания реставрации Преображенского собора Варлаамо-Хутынского монастыря, приуроченной к 250-летию со дня рождения Державина, останки Гавриила Романовича и Дарьи Алексеевны Державиных возвращены на прежнее место.