Генерал И.А. Вревский
Вы пишете, что Ваш женский век прошел; когда мой мужской пройдет — и ждать мне весьма недолго — тогда, я не сомневаюсь, мы будем большими друзьями — потому что ничего нас тревожить не будет. А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?»
Тем не менее Тургенев не расстался с Полиной Виардо ради Юлии Вревской. Семейная жизнь ее так и не сложилась. Молодая девушка мечтала о ярких событиях в жизни, подумывала даже о путешествии в Индию, Испанию, Америку, но это слишком сложно в то время… Ее судьбу решила начавшаяся на Балканах война за освобождение славян от турецкого владычества. В обществе царил патриотический подъем, многие мечтали отправиться на театр военных действий. Захватило это чувство и Юлию Вревскую.
Ю.П. Вревская
Она прошла курсы медсестер и на свои средства, продав имение в Орловской губернии, снарядила женский санитарный отряд. В конце мая 1877 года на даче Якова Полонского в Павловске она встретилась с Тургеневым.
Присутствующий там писатель Константин Ободовский вспоминал: «Тургенев прибыл не один. С ним вместе приехала дама в костюме сестры милосердия. Необыкновенно симпатичные, чисто русского типа черты лица ее как-то гармонировали с ее костюмом». Больше Вревской и Тургеневу не суждено уже было встретиться, но они постоянно переписывались как два бесконечно дорогие друг другу человека, так что писатель знал, наверное, обо всех подробностях ее жизни…
Летом 1877 года во главе отряда она прибыла в военный госпиталь в Яссах. Наверное, война ей, как и многим другим, виделась в романтических тонах, но действительность оказалась ужаснее всяческих даже самых мрачных ожиданий.
«…В Фратештах уже увидела я непроходимую грязь, наших сеструшек (как нас называют солдаты) в длинных сапогах, живущих в наскоро сколоченной избе, внутри выбитой соломой и холстом вместо штукатурки. Тут уже лишения, трудности и война настоящая, щи и скверный кусок мяса, редко вымытое белье и транспорты с ранеными на телегах. Мое сердце екнуло, и вспомнилось мне мое детство и былой Кавказ…», — сообщала Юлия Вревская Тургеневу 27 ноября 1877 года.
Недавней придворной аристократке приходилось жить в совершенно непривычных для нее спартанских условиях. Впрочем, это ее собственный выбор, назад пути она не видела. Очевидно, она воспринимала свой выбор как назначенное ей судьбой служение.
И. С. Тургенев
«Родной и дорогой мой Иван Сергеевич. Наконец-то, кажется, буйная моя головушка нашла себе пристанище, я в Болгарии в передовом отряде сестер, — признавалась Юлия Вревская Тургеневу. — Я живу тут в болгарской хижине, но самостоятельно. Пол у меня земляной, и потолок на четверть выше моей головы… «Мету я свою комнату сама, всякая роскошь тут далека, питаюсь консервами и чаем, сплю на носилках раненого и на сене.
Всякое утро мне приходится ходить за три версты в 48-й госпиталь… На 400 человек нас пять сестер, раненые все тяжелые. Бывают частые операции, на которых я тоже присутствую… возвращаемся домой в 7 часов в телеге Красного Креста… Я получила на днях позволение быть на перевязочном пункте; если будет дело, — это моя мечта, и я буду очень счастлива, если мне это удастся… Я часто не сплю ночи напролет, прислушиваюсь к шуму на улице, и поджидаю турок… Иду ужинать, прощайте, дорогой Иван Сергеевич, — и как Вы можете прожить всю жизнь на одном месте? Во всяком случае, дай Вам бог спокойствия и счастья. Преданная Ваша сестра Юлия».
«Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! — восклицал Иван Тургенев. — Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия… не ведала — и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась — и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним.
Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда — а теперь, конечно, не узнает.
Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано».
К Рождеству ей дали отпуск, она мечтала отправиться к родной сестре на Кавказ, но в последний момент передумала и осталась на войне. «Императрица меня звала в Петербург, — записала Юлия Вревская в своем дневнике. — Князь Черкасский передал мне ее слова: “Не хватает мне Юлии Петровны. Пора уж ей вернуться в столицу. Подвиг свершен. Она представлена к ордену”. Как меня злят эти слова! Они думают, что я прибыла сюда совершать подвиги. Мы здесь, чтобы помогать, а не получать ордена».
«Я так усовершенствовалась в перевязках, что даже на днях вырезала пулю сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях…», — писала Юлия Вревская сестре.
Она не щадила себя и проявляла настоящие чудеса героизма. Пробиралась в первые ряды стрелков и под градом турецких пуль и гранат выносила на спине раненых русских воинов…
Баронессе Вревской не суждено вернуться с войны, она умерла от сыпного тифа 24 января (5 февраля) 1878 года в госпитале в болгарском местечке Бяле. Процитируем снова слова Тургенева, сказанные в ее память: «На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке — с лишком две недели умирала она от тифа. Она была в беспамятстве — и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка».
Там же, в Бяле, возле православного храма, ее и похоронили. Ей было всего тридцать семь лет. Могилу для нее выкопали раненые, за которыми она ухаживала. Хозяйка дома, где она квартировала, покрыла баронессу ковром цветущей герани.
Виктор Гюго назвал Вревскую «русской розой, погибшей на болгарской земле».
«К несчастью, слух о милой Вревской справедлив, — извещал Тургенев литературного критика Павла Анненкова из Парижа 11 (23) февраля 1878 года. — Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописанно доброе существо. У меня около 10 писем, написанных ею из Болгарии. Я Вам когда-нибудь их покажу. Ее жизнь — одна из самых печальных, какие я знаю».
Как указывал военный врач Михаил Павлов, служивший на театре военных действий вместе с Юлией Вревской, после смерти баронессы при описи ее имущества, «кроме денег (около 40 полуимпериалов), деловых бумаг, нескольких фотографий и носильного платья, были между прочим найдены два небольших пакета с надписью на них карандашом: “В случае моей смерти прошу сжечь”. Эта воля покойной была тут же, в присутствии свидетелей, мною выполнена…»
Музыка их связала
В 1863 году в Петербурге венчались композитор Александр Серов, отец будущего художника, автора знаменитой «Девочки с персиками», и его ученица Валентина Бергман, в столичном обществе поднялся легкий ропот: жениху сорок три года, а невеста младше его почти в три раза — ей всего шестнадцать. Впрочем, времена тогда были свободные, «пореформенные», и подобное неравенство уже воспринималось не так критично, как прежде.
Валентина Бергман с детства проявляла тягу к музыке. Ее отец Семен Яковлевич Бергман, выходец из Варшавы, хозяин магазина колониальных товаров, в котором продавались помады и детское платье, купил дочери подержанный рояль и пригласил педагога. Случилось так, что когда девочке исполнилось десять лет, на ее способности обратил внимание один из покупателей магазина, который оказался братом известного виолончелиста Карла Юльевича Давыдова.
«Я попрошу, чтобы ее приняли во французский пансион мадам Кнолль, там музыка хорошо поставлена. Я преподаю в пансионе рисование и буду давать за девочку несколько лишних уроков, бесплатно», — заявил нежданный благодетель. И свое слово сдержал: четыре года подряд опекал талантливую девочку.
А потом случился трагикомический случай. Однажды Валентина Бергман возмутилась сомнительными шутками французского аббата, которые тот имел обыкновение отпускать в пансионе. Остальных учащихся они тоже тяготили, но они сносили их молча, а Валентина возмутилась и написала жалобу против «шутовского преподавания». Администрация пансиона потребовала, чтобы она попросила прощения у аббата. Девушка оказалась с характером: она отказалась извиняться, за что ее исключили из учебного заведения.
Однако талантливая пианистка не пропала в жизни. Способностями она обладала незаурядными и в том же году поступила в Петербургскую консерваторию, выдержав конкурс на единственную стипендию от Московского музыкального общества. Там, в Консерватории, она и познакомилась со своим будущим мужем — композитором Александром Николаевичем Серовым.
По образованию юрист, он окончил очень престижное Училище правоведения в Петербурге, но, как некоторые его выпускники (достаточно вспомнить Петра Ильича Чайковского), увлекся музыкой. Причем сначала его стезей стала музыкальная критика (здесь на него повлиял Владимир Васильевич Стасов), а затем он стал известен и как композитор. Его опера «Юдифь» с большим успехом шла в Большом театре.
Серов дружил с Ференцом Листом и Рихардом Вагнером, был знаком со всем русским музыкальным миром. Даже Владимир Стасов, который разошелся с бывшим другом, признавал: «Серов все-таки принадлежит к числу самых выдающихся личностей нашего интеллектуального и художественного мира».
Однако в консерватории Александр Серов отличался весьма резким нравом. Как считает искусствовед Геннадий Иванович Чугунов, автор книги «Валентин Серов в Петербурге», вышедшей в свет в 1990 году, Александр Николаевич по натуре был скандалистом, и эта особенность характера передалась и его сыну-художнику. «…Я в душе скандалист… да и на деле, впрочем», — замечал художник.
А. Серов. Портрет работы его сына В. Серова, 1889 г.
Вот и в Консерватории Александр Серов… скандалил, обвиняя учебное заведение в том, что оно применяет неверные принципы педагогики, в том, что его преподаватели «калечат» учеников, которые становятся жертвами «надуманных правил и сомнительной методики».